Глава IV
Какой ценой завоевано счастье – пожалуйста, помните!
зарисовки, очерки и рассказы
Судьба его хранила
О Владиславе Николаевиче Андрееве
Вас все меньше и меньше, а ведь было вас много.
А ведь было вас столько, аж ломалась дорога.
Ваши раны болели, ваши кости белели.
Вы солдатское лихо вместе с кашею ели.
Ваши роты редели, ваши души седели,
Смерть погреться ходила к вам в окопные щели.
Вас все меньше и меньше, надвигаются годы.
Вы из той, из двужильной, из солдатской породы.
В трудных снах оживая, бьет метель фронтовая...
Вся в рубцах да в ожогах ваша память живая.
Шел июнь 41 года. После экзаменов хотелось отдохнуть, набраться свежих сил. Ребята отправились в поход по своим излюбленным местам, вниз по Обноре. Дошли до самого Тимонина. Во время привалов варили наваристую уху, пели песни, делились своими планами на будущее. Их мечтам не суждено было осуществиться. Когда уставший после похода Владислав вернулся домой, первое, что он услышал, было правительственное сообщение о начале войны.
С первых же дней ушел на фронт отец. Взяли и их сверстников, успевших своевременно подать заявления в военные училища. До чего же завидовали им ребята! Они там воюют, а их вот оставили неизвестно на какой срок. Все боялись, что враг будет разгромлен без них, ведь никто тогда даже в мыслях не допускал, что война продлится четыре года. С фронта приходили тревожные вести. Вражеские полчища наступали со всех сторон. В конце декабря Владиславу принесли долгожданную повестку. Его, вместе с Валентином Муриным, Николаем Виноградовым, Александром Разгуляевым и тремя Викторами – Мраморновым, Мартыновым и Безноговым, направили в Горьковское училище зенитной артиллерии. После трех месяцев обучения их, совсем еще неопытных солдат, поставили на охрану моста через Волгу. А в один из июньских дней будущих зенитчиков собрали на плацу и объявили: "Кто желает на фронт, шаг вперед!" Из строя вышел и Владислав Андреев. Несостоявшихся зенитчиков определили командирами расчетов полковых "сорокопяток". 45-миллиметровая пушка была очень компактной: дульце-шильцем, снаряд чуть побольше пули противотанкового ружья. Каких только прозвищ им не надавали - и "прощай, Родина" и ироническое "смерть фашизму". Со своим расчетом Владислав прошагал по дорогам Смоленщины, Калининской области.
– Особо мне запомнился городишко Западная Двина, – вспоминает Владислав Николаевич. – Ни одного дома целого, одни обгоревшие трубы, кругом трупы убитых. При въезде в город началась бомбежка. Казалось, земля смешалась с небом. Мы попрятались кто куда. Я прыгнул в небольшую канавку, прямо в ледяную воду. Впереди меня ранило солдата, а меня вот не задело, всего в 20 сантиметрах осколок от головы пролетел. Со страшными боями продвигались в Великим Лукам. Помню, переправлялись через реку Свислочь, так она вся от крови красной была.
После взятия города в дивизию пришла разнарядка на направление в военное харьковское артиллерийское училище, располагавшееся в то время в Свердловской области, наиболее подготовленных фронтовиков. Отбор был строгим, из сорока человек взяли лишь двенадцать. В их число попал и Владислав.
Перед отъездом он зашел к своему другу Виктору Мартынову, их батареи стояли рядом, попрощаться. Все-таки и учились, и служили вместе. – Стоим мы с ним, разговариваем, – вспоминает ветеран. – Тут поблизости разорвался случайный снаряд, и осколок прямо Вите в висок. А меня смерть стороной обошла, хотя и стояли рядом. Похоронили Витю под деревней Сазонкино. Родственникам о месте захоронения не сообщили. Уже после войны, работая в райкоме партии, Владислав Николаевич рассказал отцу Виктора, редактору районной газеты Мартынову, где находится могила его сына. Отец ездил туда, разыскал могилку.
Учеба в училище продолжалась всего два месяца. Дела на фронте шли плохо. Немецкие войска развернули летом 1943 года наступление на Курско-Орловской душе, и курсантам-артиллеристам срочно пришлось осваивать новую специальность.
– Нас погрузили в эшелоны, ехали около месяца, сами не знаем куда, – вспоминает В.Н. Андреев. -– Привезли в г. Тейково Ивановской области. Там формировалась 214-я воздушно-десантная бригада. Начали учить военному и парашютному делу. У меня на счету 17 прыжков, два с орудием. Пробыли здесь лето и зиму, а потом бросили под Минск. Из-под Минска в 44-м перебросили в Румынию, затем в Венгрию. В бою за город Папа мое оружие подбили. Я получил легкое ранение в руку, троих из расчета убило, троих ранило. Прошли с жесточайшими боями до озера Балатон.
Судьба Владислава хранила. Невредимым прошел он по дорогам Белоруссии, Польши, Австрии, участвовал в освобождении красавицы Вены. Здесь, в Австрии, и застала его весть о долгожданной Победе. Но война для него на этом не закончилась. Их дивизию перебрасывают в Чехословакию.
– Чехи нас встречали с цветами, подарками, оркестром, – вспоминает Владислав Николаевич. – Очень гостеприимный народ. Там мы простояли до 22 мая. Судьба, видимо, и вправду хранила меня. Расскажу еще один случай. Остановились мы у какой-то горной речушки. Вдруг, откуда ни возьмись, налетели "мессершмитты".
Нас было трое. Бросились на землю, я оказался в середке. Чуракова, что был подо мной, сразили наповал, командиру взвода, лейтенанту Терешенко, весь живот разорвало, а я жив остался, даже не ранило.
Из Чехословакии снова перебросили в Венгрию, в местечко Хорки, что в 30 километрах от Будапешта. А в конце 45-го года – в Кострому.
Домой он прибыл 23 февраля 1946 года. Отдохнул немного и пришел в райком – нужно было устраиваться на работу. Ему предложили должность директора кинотеатра. Проработал там три месяца, перевели в заготконтору – заместителем управляющего. После окончания годичной совпартшколы назначили инструктором РК КПСС по зоне Любимской МТС, шесть лет проработал председателем райпотребсоюза, три года – начальником горкомхоза, два года – директором хлебоприемного пункта. Возглавлял он и торг, был и мастером стройучастка. Куда посылали – туда и шел. Трудился и, будучи на пенсии, не чурался никакой, даже самой непрестижной работы. Без дела Владислав Николаевич сидеть не может. Своими руками сделал ремонт квартиры, занимался хозяйством, огородом, держал в свое время теленка, поросенка, кур. Теперь уже не под силу, да и зрение почти полностью потерял. Но и сейчас еще плетет нарядные коврики, вытачивает из дерева забавные фигурки. Владислав Андреевич когда-то был заядлым охотником и рыбаком, да и сейчас не прочь посидеть на речке с удочкой. В такие минуты, глядя на красоту окружающей природы, он вспоминает боевых друзей-товарищей, с которыми пережил страшные годы войны, и которые уже никогда не увидят ни ясного неба, ни солнца над головой, не услышат шелеста листвы и пения птиц. Вечным сном спят они в сырой земле, так и не дожив до победного мая 45-го года. Этот праздник для ветерана – священный, радостный и в то же время печальный.
Родина высоко оценила подвиг солдата, но никакие награды, а их у него немало, не могут возместить потерянного здоровья, залечить душевных ран, возвратить к жизни погибших. Солдат в атаку шел не за награды. Он шел защищать свою Родину, свой народ, своих детей, матерей, свою землю.
Н. Николаева. 1998 года.
Собирала доказательства 60 лет
Об Анне Александровне Андреевой (Климовой)
Анна Александровна Андреева, в девичестве Аня Климова -стая деревенская девчонка, которой на начало войны исполнилось всего семнадцать лет. Она росла в крепкой крестьянской семье. Такие семьи в тридцатых годах прошлого века называли «лошадными крестьянами». Когда стали образовываться колхозы, лошадь пришлось сдать, сдали всю сбрую, теленка. Много всего было, что перекочевало из единоличного хозяйства Климовых в колхоз ОГПУ, и сами они тоже стали колхозниками.
– «Много было бедных, неимущих в нашем колхозе, а общими усилиями, объединив скотину, не дали им умереть с голоду, – вспоминает Анна Александровна. – Хотя наша семья всегда помогала беднякам. Отец на своей лошади пахал землю и себе, и безлошадным».
Колхоз организовывали свои, местные, они относились к середнякам лояльно: в семье Климовых было трое маленьких детей и им оставили корову.
Аня с десяти лет начала трудиться в колхозе. Девушка быстро научилась всем премудростям крестьянского труда, да особо и учиться не пришлось. Сызмальства дома помогала. В четырнадцать лет она уже могла самостоятельно запрячь лошадь и выполнять на ней порученную работу. Семья жила в деревне Молозево (километрах в пяти от села Воскресенское), Аня ездила в Воскресенское на мельницу молоть зерно. Лошадей в колхозе было двенадцать, а ездоками работали такие же молоденькие девушки, как она.
– Мы выполняли всю колхозную работу, - продолжает она свой рассказ, – и молотили, и лен мяли.
Когда началась Великая Отечественная война, колхозниц отправили под Рыбинск рыть окопы. Работали так, что стоптали свою обувку за каких-то три месяца. Наступила осень: слякоть, грязь. Тогда девушки решили дезертировать. Сняли с себя платки, обернули ноги и пошли лесом, напрямик. На пути попадались какие-то деревни, хутора, сейчас уж не вспомнить. Три девчонки расстояние от Рыбинска до родной деревни пробежали за одни сутки. На следующий день им вручили повестки на фронт, погрузили в эшелоны и привезли в г. Кемры. Выдали винтовки и стали учить стрелять. Так формировался женский отдельный батальон. Анну приставили к лошадям, городские-то девушки не умели с лошадьми управляться, вот и пригодилась Анне сноровка.
Жили в бревенчатых, теплых бараках, спали на нарах. Несли охрану двух большущих сараев. Что в них находилось: продукты, боеприпасы или обмундирование – девушки не знали, просто круглосуточно несли вахту. В кирзовых сапогах зимой по часу стояли на морозе. Хоть и захватили девчата с собой из дому шерстяные носки, ноги все равно замерзали. С тех пор они и болят. Стопы онемели до того, что не чувствуют прикосновения, а где осталась чувствительность – там постоянная ноющая боль. Было страшно. Казалось, что в находившихся неподалеку кустах кто-то прячется. Присядет девчонка от страху, винтовку направит на кусты и вглядывается в пугающую темноту, прислушиваясь к каждому шороху. На учебе они пробыли недолго, несколько месяцев, а затем, сформировав женский батальон, их отправили в Эстонию. Эшелон шел медленно, дважды останавливался; поступали приказы – покинуть вагоны, так как в небе летел немецкий бомбардировщик. Но немецкий самолет по эшелону почему-то не бомбил, и девчата вновь рассаживались по вагонам.
Из-за этих остановок часть, куда они должны были прибыть, их не дождалась, пополнилась имеющимися неподалеку радистками и ушла в бой. Прибывшие девушки заняли их место. «Вы, девки, наверное, счастливые – верной смерти избежали, – говорил принимающий их командир. Думала ли Анна, что этот эпизод, которому они тогда мало придали значения, внесет путаницу в их документы, и многие десятилетия потом придется доказывать, что она была в действующей армии. В то время, как участники войны пользовались заслуженными льготами, она была их лишена. Попав в другую часть, они не могли знать, что в их военных билетах не сделали нужных отметок, им об этом никто не докладывал.
Жили в землянках. В задачу девушек входило отслеживать в бинокль немецкие самолеты и сообщать по телефону координаты на радиостанцию. Они научились по звуку различать: наш «ястребок» летит или немецкий бомбардировщик. Стали различать с бомбами или без... летит немец. Если случался обрыв связи, бежали к соседней землянке сообщить об этом, а иногда сами находили и соединяли оборвавшиеся провода…
О победе узнали тоже по телефону. «Что было - трудно передать словами, – вспоминает Анна Александровна, -– Мы и ликовали, и плакали, и кричали ... Ведь все наши женихи на Дону погибли. Дон тогда был красным, кровь текла по Дону, в ней смешалась кровь парней из окрестных деревень Пречистенского, Любимского, Даниловского районов, парней всей нашей огромной страны. В 1945-м году Аня вернулась домой. Сборы были недолгие. Пришел командир, объявил о демобилизации, девушек погрузили в эшелоны и отпра¬вили по домам. «Почему отпустили без приказа? -– задавали Анне Александровне 60 лет один и тот же вопрос. «Но откуда я могу это знать? Ведь я как пришла, сразу на учет в военкомат встала!»
Сейчас, когда мы встретили шестьдесят первую годовщину Победы, наконец, нашлись документы, подтверждающие ее участие в войне.
Татьяна АМАНГЕЛЬДЫЕВА. 2006 г.
Ушел на фронт в тапочках
О Михаиле Петровиче Антакове
По-разному встретились с войной люди. Одних горькая весть застала на отдыхе, другие собирались отправиться в гости в воскресный день 22 июня, третьи в этот день были на службе. Миша Антаков заканчивал фельдшерско-акушерское училище. Оставался последний экзамен. Он вернулся в общежитие в субботу под вечер и сразу лег спать. Утром будят: "Мишка, вставай, война..." Когда ребята пришли в училище, их уже ждали повестки. Ни о каком экзамене не шло речи. Оценки поставили по итогам занятий, выдали дипломы и тут же отправили на вокзал. "А был я в майке и тапочках, – вспоминает Михаил Петрович. -– Переодеться возможности не было. Все проходило очень быстро, нас никуда не отпускали. Получив повестки, мы становились военными". Их привезли в Свердловск (Южно-Уральский военный округ). В течение десяти дней ждали распределения. Михаил Антаков, получив звание старшего военфельдшера, был направлен в 381-ю стрелковую дивизию, которая формировалась в Златоустье. Добирались сами. Новобранцев доставили на фронт в декабре 1941г.
Эшелон прибыл ночью в опустевшую Москву. Не было видно не только гражданского населения, но и военных. Лишь несколько человек патрулировали безмолвные улицы затемненного города. Высыпав из вагонов и построившись, свежая часть промаршировала по пустому городу на передовые позиции Западного фронта, которым командовал Георгий Константинович Жуков. Было жутко. Казалось, в пустой город можно было войти гитлеровской армии за несколько часов. Но это только казалось. Кровавые ноябрьские бои истощили не только наши войска.
Второй этап наступления на Москву продолжался 20 дней. Более чем миллионная группировка отборных гитлеровских войск легла в горячий снег на подступах к столице нашей Родины. Фашистов остановили не дождь и не мороз. Они разбились о железную стойкость, мужество и героизм наших войск, за спиной которых был их народ, столица, Родина. Эшелоны прибывали и прибывали на станцию. Солдаты с ходу шли в бой, в прямом смысле ложась костьми на пути врага. В Великой Отечественной наметился великий перелом. Русский солдат дал понять всему миру, что армию Гитлера можно бить и можно гнать.
15 декабря 1941 года. Войска Западного фронта освободили города Клин, Богородицк, Дедилово и другие населенные пункты. 16 декабря. Войска Калининского фронта освободили город Калинин. Михаил Петрович воевал сначала на Западном, потом на Калининском фронте. Помнит, как освобождали Клин, Калинин, Старую Руссу. Санитарный взвод выносил раненых с поля боя. Крови он не боялся, привык, когда учился на фельдшера. Умение грамотно наложить повязку и оказать первую помощь здесь, на фронте было востребовано сполна. "Артиллерии в полку не было. Воевали на "ура". Немец на танках, а мы пешком. Зимой, в снегу по пояс. Мороз тогда был под пятьдесят градусов. Водка в бутылках замерзла", -– вспоминает ветеран.
В первый день боев сумели отбросить гитлеровцев от столицы километров на 40. Наступали только ночью. Днем немецкие самолеты гонялись даже за одиноким человеком. Они еще развлекались, они еще веселились, устраивая на самолетах охоту за людьми. Фашисты были еще сильны. Помнит Михаил Антаков бои на реке Белой. Зима 1942г. 15 января войска Калининского фронта освободили г. Селижарово, перешли в наступление на г. Белый. Войска Северо-Западного фронта вышли на линию железной дороги Старая Русса-Пола. Второй армейский корпус 16-ой армии группы армии "Север" оказался охваченным с севера и юга. Это были отборные немецкие войска, и они не собирались сдавать завоеванных позиций. Михаил в боях на реке Белой самолично вынес шесть человек раненых и получил медаль "За отвагу". Эта медаль дается только за личное мужество. Шесть раз бросаться в кромешный огонь, рисковать своей жизнью ради спасения другой человеческой жизни -– не каждому дано. Он смог. На легкие ранения и царапины давно перестал обращать внимание, как, впрочем, и те, кто был с ним рядом. 8 марта 1942 года первое тяжелое ранение разрывной пулей. Санитарный эшелон. Несколько суток в бреду в трясущемся вагоне под стук колес. Омский госпиталь. Обычно после такого ранения, вылечив, отправляют в запасные полки. Его вызвали в областной военкомат: -– Хотите пойти добровольцем в бригаду имени Сталина? Пишите рапорт. Подумал и написал. Это была 75-я стрелковая бригада под командованием полковника Виноградова. Михаил был направлен фельдшером в саперную роту. В 1943 году их корпусу присвоили гвардейское звание -– 16-ый гвардейский корпус.
-– Наверно, в землянках приходилось жить? -– спросила я, имея в виду неудобный быт военного времени. Он расхохотался. – В землянке? Рад-радешенек, если в землянку попадешь. В окопчике как-нибудь отдохнешь в перерыве между боями и опять вперед. В распутицу 1943-го его опять ранило. Под Новоржевом. И опять госпиталь. На этот раз Казань. Листаю военный билет. Скупые записи: с 10.43г. по 04.44г. -– 2-ой Прибалтийский фронт. Опять ранение. Перерыв и: с 3.45г. по 5.45г. – 3-ий Украинский фронт. Победу встретил в Австрии. Но не скоро еще вернулся Михаил Антаков в мирную жизнь. До 1947 года его дивизия находилась в Румынии, затем была выведена в Россию, в Одессу. И только в 1948-м году его демобилизовали. Я спросила: -– Как вы оказались в Любимских краях? -– В 1941-м в Любиме около месяца мы находились, здесь я познакомился со своей будущей женой. И всю войну с ней переписывался. В 1946-м году поженились. Я ее увез в Румынию. Офицерскому составу разрешалось семьи с собой привозить.
Люди военные поры особой закалки. Многие, чувствуя в себе силы, работали до преклонных лет. Михаил Антаков ушел на пенсию, когда ему было за семьдесят. В Раслове, где в последние годы он работал фельдшером, его помнят до сих пор. Многие обязаны появлением на свет Михаилу Антакову. И 9 мая, думаю, они поднимут бокал за него. Время не имеет власти над тем, что пережил он в войну. И Почетная открытка мэра Лужкова защитнику Москвы, ветерану М.П. Антакову, врученная на торжественном собрании в районном Доме культуры 23 февраля еще раз напоминает нам о том, как должны быть благодарны мы -– потомки ветеранам за эту победу.
Т. Амангельдыева. 2002г.
Фронтовой шофер
Об Анне Яковлевне Баран-Чудесновой
Письма на Республиканскую улицу приходят часто. Их здесь ждут не дождутся. Анна Яковлевна с волнением вчитывается в строчки сыновнего письма: «Служба идет нормально. А недавно командир перед строем объявил мне благодарность»... Радуется материнс¬кое сердце за успехи сына. И порою даже не верится, что ее Валерий уже стал взрослым, что он солдат и готов в любую минуту защищать ее и тысячи таких же матерей от тех, кто вновь пытается повторить страшную человеческую трагедию.
... Война огненным вихрем ворвалась в мирную Аннушкину жизнь. В то июньское воскресенье она с подругами собиралась на реку на целый день. Но голос радио заставил миллионы людей почувство¬вать, что над страной нависла опасность. Враг рвался к сердцу Родины -– Москве. Бомбили Ярославль. Ушли на фронт мужчины. А те, кто остался дома, рыли окопы. Вместе с группой женщин Анна Чудеснова сооружала оборонные рубежи. Здесь и произошла ее первая встреча с гитлеровцами.
... Фашистские стервятники налетели неожиданно. Все попрятались в щели. На опусте¬вшем поле беспомощно заметалась женщина с ребенком.
-– Ты куда? – уцепился за рукав куртки седой старик. -– Ведь убьет же. Самолет с паукообразной свастикой на крыльях делал второй заход. Пулеметная очередь прошила землю.
На пустынном поле неподвижно лежала, раскинув руки, женщина.
-– Мама, мамочка! Вставай! -– тормошила девочка. В ее синих глазах застыли недоуме¬ние и ужас.
Анна Чудеснова исступленно помахала вслед уходящему самолету маленьким кулач¬ком.
-– Я же вам говорю, что война -– не девичье дело, -– красные от бессонницы глаза воен¬кома смотрели на Анну утомленно.
-– Вы понимаете... Это же звери, а не люди. С пулеметом за людьми, -– голос Анны срывался,
И военком сдался. Вместе с сотней таких же ярославских комсомолок она окончила курсы шоферов.
В 1942 году в распоряжение артиллерийского полка прибыли две девушки-шоферы: Анна Чудеснова и Нина Цветкова.
Бои под Великими Луками шли упорные. Советские войска теснили врага. И не раз артиллеристов спасали любимские девушки. Боеприпасы доставлялись в срок.
Опасна жизнь фронтового шофера. Каждый раз полуторка под градом пуль и осколков пробивалась к передовой по бездорожью. Фашистские самолеты охотились за машинами. Сколько сноровки и осторожности требовалось от водителя! В поединках с фашистскими стервятниками Анна Чудеснова всегда выходила победителем. За мужество и мастерство командование наградило рядового артдивизиона Анну Чудеснову медалью «За отвагу».
Командир был немногословен: в распоряжение артдивизиона нужно срочно доставить боеприпасы. Колонна замаскированных автомашин пробивалась по бездорожью к передо¬вой. Анна пристально вглядывается в кромешную темноту, которую изредка разрывает цепочка трассирующих пуль. Вдруг до ее слуха донесся гул самолетов.
«Опять бомбить летят», -– пронеслось в мозгу. До резкой боли в глазах она всматрива¬лась вперед, чтобы не отстать от колонны.
В воздухе раздался пронзительный свист. Так могут падать только бомбы.
-– Взрыв потряс землю. Пришла в себя Анна в палатке полевого госпиталя. Хирург вы¬тащил из ноги несколько осколков.
Потом вновь фронт. Советская Армия гнала гитлеровцев на запад. Освобожденная Литва, Латвия... Кенигсберг. Долгожданная Победа.
Анну Яковлевну Баран-Чудеснову хорошо знают в ОРСе леспромхоза. Знают ее как хорошего продавца. Два раза в год она бережно достает свои боевые награды. И тогда она как бы вновь возвращается в годы своей фронтовой юности.
А.Мирутко, 1984 г.
В огне закаленный
О Николае Ивановиче Белякове
-– Сколько у нас работает бывших фронтовиков? Заведующая нижним складом Любимского лесопункта Анна Александровна Румянцева на секунду задумывается, потом отвечает: -– Много. Много еще участников Великой Отечественной войны находится в строю. Да вот посмотрите сами, -– указывает она на сидящего рядом с ней в тесноватой конторке склада пожилого, низкорослого, но крепко сбитого человека. -– Николаю Ивановичу пора уже на пенсию, но не торопится ветеран, говорит, что отдохнуть еще успеет.
Николай Иванович Беляков, как и большинство людей, стесняющихся выставлять на всеобщее, если можно так выразиться, обозрение свою жизнь, сначала неохотно отвечает на вопросы, однако потом мало-помалу, при воспоминании о днях фронтовой юности, даже легкий румянец выступает на его щеках.
Да, он участник войны. Воевал в бронетанковых частях. Четырежды горел в танке. Но сначала было детство. Босоногое, как и у большинства деревенских ребятишек 20-30-х годов. Прошло оно среди необозримых просторов наших северных лесов. Может быть, поэтому Николай Иванович свою приверженность к лесу и сохранил на всю жизнь. Даже тогда, когда работал в Ярославле, а затем в Москве, был связан с лесоразработками, с переработкой древесины, возглавляя лесоучастки, бригады в деревообрабатывающих цехах.
Под Москвой начался его ратный путь. Там был сформирован отдельный танковый корпус резерва ставки Главного командования. Н.И. Беляков служил водителем боевой машины. Сначала небольшой "ДТ-26", потом грозной "тридцатьчетверки". Первый раз "горел" он в маленьком "ДТ-26" на Волоколамском шоссе. Второй раз тоже на такой же машине под станцией Нахабино. Особенно памятен второй бой. Фашистским снарядом проломило башню, сорвало ее с танка. Командира убило сразу, а механику -– водителю Белякову оставило на память заметку в виде шрама на голове на всю жизнь.
-– Наш корпус, -– рассказывает Николай Иванович, -– долго на одном месте не держали. Где было наиболее жарко, где требовался таранный удар танков, туда и направляли. С месяц сдерживали натиск врага на Калининском направлении, затем перебросили под Тулу. Здесь, в боях за село Михайловское, наш танк был подбит в третий раз. Это была уже "тридцатьчетверка".
Четвертый раз силу удара фашистского снаряда по броне нашему земляку пришлось испытать в самом конце войны, на берегу Балтийского моря. Конечно, крепко доставалось и гитлеровцам от наших танкистов. Водитель Н.И. Беляков в составе экипажа боевой машины прошел Белоруссию, Польшу, Пруссию, участвовал в штурме Кенигсберга. Боевые награды -– ордена и медали говорят о том, как воевал сержант Беляков.
После окончания Великой Отечественной войны Николай Иванович работал мастером лесоучастка в Буйском районе Костромской области, затем в Любимском лесокомбинате.
Пора бы на отдых. Но с каждым годом пополняются ряды лесозаготовителей и деревообделочников новыми силами, молодыми рабочими. Их надо учить, а кто же сделает это, как не они, старая гвардия леса. И Николай Иванович не торопится на покой. Он возглавляет на нижнем складе лесоучастка цех по приготовлению хвойной муки. Дело это не связано с основным производством, но польза от него большая. Спасибо говорят Николаю Ивановичу и его подручным животноводы колхозов и совхозов района, ведь витаминная мука - ценный корм.
Н. Сергеев. 1975г.
Любила, страдала, ждала
О Марии Васильевне Бесчастновой
"Умом Россию не понять. В Россию можно только верить!" -– писал известный русский поэт Федор Тютчев. И когда я мысленно повторяю эти строки, то почему-то перед глазами встает образ нашей речки Обноры. Она -– дочь России, потому ее тоже не понять. То она, в особенности в летнее время, какая-то скромная, тихая, неприметная, то, по весне, бурная, бурлящая, кипящая... В верховьях, на территории Вологодской области, она почему-то носит название Ельник, а потом приобретает имя Обноры. Сложная и сама жизнь этой реки, как и ее матери - России, было время, когда по ней сплавляли немало леса, а сейчас, в особенности чуть выше Любимского сырзавода, ее легко переходят малолетние ребятишки. Правда, в низовьях не пройдет вброд уже взрослый человек. Много-много лет мучились местные жители, переправляясь на левый берег реки, скажем, в село Обнорское, и только теперь пущен в эксплуатацию железобетонный мост, который бывшей жительнице деревни Починок-Ананьев, что находится на правом берегу реки, Мария Васильевне Бесчастновой, в общем-то теперь и не нужен. На старости лет она перебралась в Любим. 18 января 1995 года Марии Васильевне исполнится восемьдесят шесть лет.
-– А как я прожила 86 лет даже не заметила, ведь день за днем приносил меньше радости, чем огорчений. А вот помнится каждая мелочь. Хотя разве назовешь мелочью замужество?
Да, в семье матери Маши было пять человек. Тяжело растить одной женщине такую ораву, которая рано осиротела -– умер их отец. Вот поэтому мать сказала старшей дочери Марии:
-– Манька, выходи замуж, да побыстрее. Сама, чай, понимаешь, что не под силу мне семью держать.
И вышла Мария замуж за хорошего, любимого ею человека, своего деревенского парня Костю Бесчастнова. Зажили они хорошо. Появилось свое хозяйство -– приусадебный участок, кое-какая скотина. Правда, на трудодни за работу в колхозе получали мало, но Константин Васильевич был человеком работящим. Он не гнушался никакой работы на стороне и все делал для того, чтобы семья жила в достатке. Появились и дети. Первым был Михаил. Он родился в тридцать третьем году. Второй -– Лиза. Она появилась на свет в тридцать седьмом. Но в тридцать девятом началась война с Финляндией.
– Сильные тогда были морозы. Чуть ли не каждый день под 39-40 градусов, – вспоминает Мария Васильевна. -– Ох, как я переживала за своего Костю -– не выскажешь. Ведь кто побывал там, рассказывали, что сильно много было обмороженных. А там, мол, под Ленинградом в лесах чуть ли не на каждом дереве "кукушка" с ружьем. Наших-то красноармейцев и стреляли, как хотели. Но Косте тогда повезло: жив остался и домой вернулся.
К сожалению, недолго пришлось побывать дома Константину Васильевичу. Снова пришла повестка. Опять война. Как ее чуть позднее стали называть, Великая Отечественная.
-– Пойдем, дочка, сходим в контору, сообщим, чтобы бригадир на завтра наряд не давал, -– сказал он маленькой Лизе.
-– Как сейчас вижу, -– говорит Мария Васильевна, -– мужа с дочкой. Он как-то сгорбился, а девчонка держится за руку, прыгает. Рада была, что отец взял с собой. Конечно, не мог подумать ребенок, что это была последняя прогулка с отцом. Не вернулся мой Кости с войны, погиб где-то под Харьковом. Об этом написал наш деревенский сосед, который воевал вместе с мужем. "Как пошли в наступление, с той поры и не видел Константина" -– сообщал в письме Николай Малов. И как же трудно стало без него! Да мне ли одной. Почти все мужики ушли на фронт.
-– Я тогда была еще не "бабой Маней", -– помоложе. В колхозе работала не за страх, за совесть. Да вот получали мы на трудодни маловато. Мише было десять, Лизе 6 лет, когда отец погиб. Ребятишки есть хотят, а когда придешь получать по трудодням, говорят: "Ну, Мария, подставляй передник" -– и бросали в него горсти три не то зерна, не то мякины. Лишь свое хозяйство и выручало. Была у нас корова, курочки...
Наличие небольшого хозяйства до 15 соток земли имело, как говорится, обратную сторону медали: кроме денег за пользование землей, нужно было сдать на государственные приемные пункты в течение года 360 литров молока, держишь или не держишь овец -– 2 килограмма шерсти, 250 яиц. Сдавать требовалось ежеквартально.
-– Однажды -– это было уже после войны, хотя жизнь тогда еще более ухудшилась -– я в срок не заплатила налоги за четвертый квартал года. Пришел уполномоченный из Любима и стал у меня делать опись имущества. Полез на чердак. Помню, я его все за белые бурки хватала. Побойся Бога, говорю, я за три квартала налоги уплатила в срок и вот-вот за четвертый уплачу... И уплатила. Дело до суда дошло. А ведь многих судили, имущество отбирали.
Так вот, помогая фронту, оплакивая мужа, борясь за существование детей, и жила Мария. И, в общем-то, не заметила, как подошла глубокая старость, бабой Маней стала.
Дети выросли. Михаил женился. Вышла замуж Лиза. Появились внуки. К несчастью 20 лет назад умер Михаил, а Лиза с мужем живут в Петербурге. Баба Маня отдала свой деревенский дом снохе, а сама через два года после смерти сына уехала в Любим. Здесь не так давно администрация района выделила ей комнатку в многоквартирном доме. И довольна баба Маня. Пенсию получает. "Мне ее хватает", - говорит. Непритязательна она, нетребовательна. Вот только душа болит за внучат, а больше всего за Колю, который в свое время окончил химический техникум в Ярославле и по распределению попал в эстонский город Кохтла-Ярве. Оттуда и в армию ушел. Вернувшись, женился, имеет двоих детей. А душа болит потому, что Эстония сейчас - другое государство. Заграница. Ну, как не беспокоиться, когда родной и близкий сердцу человек вдалеке, тем более, за рубежом Родины.
"...Умом Россию не понять". Очень верно сказано. Как ни трудно людям живется, а Родину защитить они всегда готовы. Так было, так есть, так будет.
А. Новоселов. 1995 год.
Ее подвиг
О Варваре Владимировне Буряковой
Мой небольшой рассказ -– о силе духа женщины, на долю которой выпали тяжелые испытания судьбы. Подобный жизненный подвиг, а это действительно подвиг, совершили тысячи советских женщин.
Варвара Владимировна Бурякова заведовала Шарненской начальной школой, когда разразилась война. Муж ушел на фронт. И однажды...
Этот день она запомнила на всю жизнь. В дверь робко постучали, на пороге появился почтальон.
-– Наверное, снова письмо от мужа, -– женщина радостно улыбнулась. Но что это? Почтальон молча подал ей конверт, надписанный незнакомым почерком. Пристально смотрела она на конверт, не решаясь вскрыть его, будто боясь что-то потерять при этом. "Извещение о смерти?! Нет, не может быть... Неправда..." "Неправда это!" -– неожиданно вырвалось из груди. В голове роем пронеслись мысли. Ведь только вчера получила письмо от него. Писал он сам, Павел Буряков, живой и невредимый. А сегодня его нет? "Неправда... Ошибка", -– утешала она себя, не веря извещению. А потом в странном оцепенении подошла к окну. И без того худенькая, вдруг вся вытянулась, словно окаменела, светлые глаза потускнели и безразлично смотрели в заоконную даль. На миг представилось страшное зрелище: муж в последние минуты жизни... Он был сначала политруком, потом командиром роты. Трижды был ранен. Самое тяжелое -– в живот. Он писал тогда, что борется со смертью и победит... И победил. Смерть отступила. После выздоровления сражался под Гомелем. И вот извещение... Очнувшись, вдова дала волю слезам. Плакала долго и безутешно...
А потом как будто стальная опора встала под падающее сердце. Жить! Надо жить, растить и воспитывать годовалого сына и четырехлетнюю дочь. Надо воспитывать детей земляков, чьи отцы сражаются за Родину, а кто-то, может, сложил за нее голову... Должна работать на Победу, обязана воспитать детей так, чтобы они свято чтили память павших, делали свою жизнь с героев-отцов.
И она работала. Кроме нелегкого учительского труда, семейных забот, ей, как и всем женщинам в тылу, приходилось выполнять массу дел за тех, кто ушел на фронт. И главное из всех дел -– помощь колхозу, дающему и фронту, и тылу молоко, мясо. Наравне с другими работала учительница, много, без устали, с огромной ненавистью к врагу...
Она должна была верить и всеми силами приближать Победу.
И верила, и вселяла веру в других. Победоносно кончилась война, разгромлен враг. Теперь залечивать раны. И снова труд и нелегкие победы...
Родина и народ оценили ее подвиг правительственными наградами, Почетными грамотами, благодарностями областного и районного отделов народного образования. Более тридцати лет избиралась она депутатом местных Советов.
Идут годы... Варвара Владимировна на заслуженном отдыхе. Но и сейчас она занята общественно-полезной деятельностью. Не теряет ветеран связи с родной школой, часто выступает перед родителями и ребятами. Активно участвует в совете общественности по делам несовершеннолетних при исполкоме Любимского сельсовета.
Ежегодно приезжают навестить мать Маргарита и Валерий. В ее комнате над кроватью висит портрет мужа. Глядя на портрет, дети сожалеют, что не помнят живого отца. "Хотя бы одним глазом взглянуть, каким он был", -– говорят. И на глаза матери навертывается непрошеная слеза. В памяти встает былое. Бережно и свято хранит Варвара Владимировна памятный подарок мужа -– чайный прибор с надписью, хранит фронтовые письма...
Прошли годы. Седина посеребрила виски. Но не изгладится в памяти война, принесшая столько горя и страданий людям. Не верится Варваре Владимировне, что муж погиб. Она его провожала всего лишь в командировку, а вышло -– на войну, на смертельную схватку с врагом. И пусть он в памяти женщины всегда будет живой, вместе с ней пришедший к Великой Победе. Пусть их дети гордятся своими родителями, чья жизнь -– подвиг во имя счастья нынешнего поколения.
В. Пархоменко,
учительница Останковской школы.
"Ленинский призыв", 13 марта 1975г.
Город и человек
О Василии Андреевиче Бычкове
Когда хотят подчеркнуть широту кругозора человека, его опытность в жизненных делах, обычно говорят: "Где он только не бывал, какие работы не выполнял, какие профессии не сменял!" Василий Андреевич Бычков тоже разные работы выполнял, многие должности занимал -– был рабочим, мастером, прорабом, начальником ремонтно-строительного участка, выполнял обязанности инженера. Работал даже в Москве. Но в отличие от работников, которых в народе метко называют летунами, где бы ни работал, и в качестве кого, он никогда не изменял избранной профессии -– строительному делу.
А вот и неправда, скажут некоторые в Любиме, да и сам Василий Андреевич так, наверное, скажет. Однажды В.А. Бычков чуть не стал летчиком. Чуть не стал и все же не стал. Но это обстоятельство особого рода.
Родился Василий в деревне -– сторона-то наша деревенская, но по стопам родителей-хлеборобов не пошел. Надо же было в те далекие тридцатые годы, когда страна становилась на ноги, кому-то и строить, и поезда водить. После окончания Любимской семилетки В.А. Бычков избрал профессию строителя. Поступил в Воронежский строительный техникум, закончить который ему не довелось. Война помешала. Тогда-то и попытались определить будущего строителя в авиацию - на второй день войны послали на курсы подготовки летчиков при Вольском авиаучилище.
Летчика из В.А. Бычкова не получилось. Уж очень быстрыми темпами шагал в сорок первом году немец к Москве. Впрочем, наступательный порыв его не иссяк и в сорок втором году. Василий Андреевич служил в разведчиках отдельного Донского корпуса. Завязалась битва за Сталинград. Все этапы сражения, переломного в ходе войны, хорошо известны, освещены в наших книгах и кинофильмах. Добавлю только, что в этих боях он был тяжело ранен. Вообще-то разведчик Бычков был ранен четырежды. Второй раз во время боев за Белгород, третий -– в Польше, четвертый -– в Восточной Пруссии.
Столица Польши – Варшава – была, что называется, сожжена фашистами дотла. Так поступали они при отступлении с каждым оккупированным городом, любым населенным пунктом. Известно, сколько их разрушено на территории Советского Союза, стран Восточной Европы. Наибольший урон, конечно, понесла наша страна. На мирных селениях и жителях вымещали фашисты злобу за неудачу на Восточном фронте, за поражение в войне, за несбыточность планов завоевания мирового господства.
Для сведения читателей, для противопоставления действий Советской Армии и немецко-фашистского вермахта, скажу, что наши войска действовали в боях иначе, обходились даже на территории фашистской Германии с их селениями и жителями гуманно. Широко известен был в войсках 4-го Украинского фронта приказ Верховного Главнокомандования: вести бои так, чтобы причинить наименьший урон столице Югославии Белграду при его освобождении 20 октября 1944 года. Наши войска спасли от разрушения заминированный фашистами старинный Краков. Штурмуя Берлин 2 мая 1945 года, советские солдаты щадили памятники и культурные объекты столицы Германии. Я верю, что и Василий Бычков поплатился своей кровью при освобождении городка Острув-Мозавецкий потому, что не захотел применить против засевших в одном из домов фашистов противотанковую гранату -– оружие большой разрушительной силы. Как строитель, он знал, сколько времени и средств потребуется впоследствии при его восстановлении.
Окончилась война, вся наша страна превратилась в огромную строительную площадку. Василий Андреевич Бычков работает в одном из столичных строительных трестов. Хотя в Москве и не было больших разрушений -– не позволили ее защитники в 1941 году нанести урон нашей древней столице, все же работы строителям нашлось и здесь немало. По генеральному плану реконструкции Москва застраивалась как образцовый социалистический город. В преобразовании нуждались и тысячи других наших древних городов и городков. И один из них -– родина В.А. Бычкова Любим.
Когда в пятидесятых годах Василий Андреевич прибыл на родину, наш город представлял собой по существу большое село. Кирпичных домов в нем было, наверное, меньше, чем в Закобякине и Рузбугине. Улицы сереньких одноэтажных домиков тянулись к центральной площади, где стояли полуразрушенные здания бывшей электростанции (нынешнее здание исполкомов районного и городского Советов), да облупленные торговые ряды. Если сегодняшнему жителю Любима показать фотографии тех лет, он, наверное, не узнает своего города. К чести любимцев, даже в суровые годы Великой Отечественной войны они не прекращали строительства гидроэлектростанции и водохранилища на Обноре.
В 1960 году был заложен и построен первый многоквартирный кирпичный дом на улице Советской, а за пятилетие квартал таких домов разросся, соединив город с поселком станции Любим. В последующие годы центр жилищного строительства переместился в район улицы Даниловской. Сейчас строительство ведется во всех частях города, появились в нем новые улицы -– Садовая, Полевая, Мелиоративная и другие. Строятся дома государственными организациями. Построены десятки административных зданий, объектов соцкультбыта. Реконструированы старинные торговые ряды -– теперешний районный универмаг.
Решающую роль в наших строительных делах играет РСУ, долгие годы которые возглавлял В.А. Бычков. Это усилиями наших строителей и ремонтников выросли кварталы домов на улицах Даниловской, Карла Маркса, Раевского, здание райкома КПСС, райбытуправления, больничного комплекса. Сейчас объем строительства силами ремонтно-строительного управления оценивается не десятками тысяч, как было лет двадцать назад, а миллионами рублей. В 1976 году за большой вклад в преобразование города Василию Андреевичу Бычкову было присвоено звание почетного гражданина Любима.
Н. Петров. 1984 года.
Кочегар с Полярного "Варяга"
О Павле Ивановиче Вавилове
Эту героическую и трагическую историю, одним из главных участников которой стал наш земляк П.И. Вавилов, не обошел вниманием никто из писавших о войне в Арктике. В своей книге "Лед и пламень" рассказал о ней контр-адмирал, дважды Герой Советского Союза, начальник Главсевморпути Иван Дмитриевич Папанин - почетный гражданин Ярославской области, создатель и руководитель академического Института биологии внутренних вод в Борке, на Рыбинском море:
"Составной частью общего плана военной кампании 1942 года, разработанного гитлеровцами, являлся вывод из строя Северного морского пути. В навигацию 1942 года, как справедливо замечают наши историки, "впервые в истории Арктики создалась угроза нормальному функционированию Северного морского пути, более серьезная, чем арктические льды".
Первые дни навигации не доставили особых тревог. На трассе шла будничная работа, в портах грузились и рузгружались корабли, а наши неутомимые работяги -– ледокольные пароходы "Сибиряков" и "Седов" -– снабжали полярные станции продуктами. Экипаж "Сибирякова" под командованием молодого капитана А.А. Качаравы -– это был его первый самостоятельный рейс -– совершил удачное плавание в Карском море. Задача второго рейса была значительно труднее. Мы запланировали открыть полярную станцию на самой северной оконечности архипелага Северная Земля -– мысе Арктическом. Метеосводки с этого пункта очень важны для составления прогнозов погоды в Арктике. И вот "Сибирякову" предстояло забросить туда группу из трех полярников, завезти сборный дом, радиостанцию, продукты питания и все необходимое.
Гитлеровское командование послало в Арктику тяжелый крейсер "Адмирал Шеер" -– один из трех "карманных" линкоров, построенных Германией в начале тридцатых годов в нарушение Версальского договора, запретившего Германии строить более крупные корабли. Но вооружение этих трех судов было значительно сильнее, чем на крейсерах того же типа. Фашистам до зарезу нужны были сведения о ледовой обстановке в Карском море, о местонахождении наших караванов. Эфир молчал, и фашисты решили захватить какое-нибудь советское судно. "Адмирал Шеер" отправился на юг, где шла судоходная трасса, и здесь, недалеко от острова Белуха, встретил "Сибирякова".
25 августа в 11 часов 25 минут команда "Сибирякова заметила вражеское судно в свободном ото льда районе. Рейдер на всех парах пошел к советскому кораблю, стремясь отрезать ему путь к берегу. Капитан Качарава дал команду повернуть и идти полным ходом под прикрытие островов. Но старая машина -– наибольшая скорость составляла всего 8,5 узда -– не могла соревноваться с могучими дизелями тяжелого крейсера мощностью 54 тысячи лошадиных сил. Крейсер развивал скорость до 26 узлов.
"Адмирал Шеер" был вооружен орудиями боя с тяжелыми броненосцами, а сибиряковцы имели всего четыре пушки для защиты от надводных атак вражеских подлодок и самолетов. Убедившись, что от врага не уйти, капитан решил принять бой и первым открыл огонь. Гитлеровцы в упор расстреливали беззащитное судно. На верхнем мостике почти все были ранены или убиты. До гибели "Сибирякова" были считанные минуты, когда оставшиеся в живых 18 моряков, взяв своего, лежавшего без сознания капитана, спустились в шлюпку. Они пытались уйти к берегу, но были схвачены.
Гитлеровцы расстреливали из пулемета беззащитных людей, державшихся за обломки судна, а кочегара Матвеева застрелили в шлюпке. Сибиряковцы не спустили флага. Их корабль, растерзанный тяжелыми снарядами, ушел в морскую пучину с реющим флагом. 104 человека были на борту "Сибирякова", 18 человек попали в плен, в том числе тяжело раненный А.А. Качарава. Остался в живых и миновал плена один кочегар П.И. Вавилов. Фашистская пуля обошла его. Он долго плавал в студеной воде, потом сумел добраться до острова Белуха, пробыл на этом необитаемом клочке суши 34 дня. Вавилова увидел и снял с острова Иван Иванович Черевичный. От Вавилова мы узнали о трагедии в Карском море и страшной судьбе команды "Сибирякова"..."
Этот же эпизод находим и в книге "Курсом к победе". Ее автор -– Герой Советского Союза Н.Г. Кузнецов -– был в годы войны Верховным Главнокомандующим ВМФ. "Сибиряков" сообщил на Диксон, что его преследует корабль противника. Через полчаса после этого линкор открыл огонь. "Сибиряков" отстреливался, одновременно стараясь спрятаться за своим дымом. Однако получил несколько попаданий тяжелых снарядов, загорелся и начал тонуть. Только одному члену экипажа -– кочегару П.И. Вавилову -– удалось добраться до острова Белуха, откуда через месяц, после неимоверных лишений, его снял высланный с Диксона самолет. Рейд линкора "Адмирал Шеер" не принес ему славы. Рейдер не выполнил задания: потопить наши суда. Навигацию на Северном морском пути сорвать не удалось. Единственное, чего добился рейдер, было потопление "Сибирякова". Но эта "победа" вооруженного крупнокалиберного оружием линкора над старым и слабо вооруженным небольшим ледокольным пароходом не принесла лавров фашистскому флоту".
В книге знаменитого полярного капитана Константина Бадигина "На морских дорогах" есть эпизод, непосредственно связанный с трагической судьбою "полярного "Варяга": "Напряженно было и на зимовках в Арктике. В эти тревожные на суше и на море дни радист полярной станции... вел дневник, привожу строки из него: Вчера слышал по радио, что на берег острова "Правды" выбросило часть палубы, найдены осколки снарядов. Остатки "Сибирякова"? А что с людьми? Сегодня летал Каминский по побережью от Усть-Таймыра до Стерлегова. Как будто безрезультатно. Надежды, кого-либо найти, почти нет... Прошло уже почти две недели. Проклятые фашисты!
<...> 26 сентября капитан парохода "Сакко"...сообщил... что видел на острове Белуха человека, размахивающего белым полотнищем, но не мог его снять из-за шторма. Немедленно к Белухе вылетел гидросамолет, пилотируемый М.Н. Каминским. Однако сесть из-за крупной волны он не смог. Самолет сделал несколько кругов низко над островом. Разобрали написанное на выложенных по берегу досках: "Команда Сибир. Спасите". Каминский сбросил на остров спальный мешок и пакет с продовольствием. Он летал и на следующий день, но спустить на воду опять не удалось.
Только 28 сентября возле острова посадил самолет И.И. Черевичный. И сразу увидел: на прибрежных камнях стоял человек и размахивал чем-то белым. Когда самолет приблизился, он побежал навстречу. Человек вошел в воду по пояс, и Черевичный сильным рывком втащил его в кабину. Спасли сибиряковца Павла Вавилова. <...> Снова поиски. В район гибели "Сибирякова" полетели гидросамолеты, направлялись гидрографические суда. Искали до тех пор, пока стало ясно: надежды, найти людей, больше нет".
Что же это за человек -– Павел Иванович Вавилов? Сам он не очень-то распространялся о своей "робинзонаде", тем более что в послевоенные годы жил вдали от родных мест. И земляки не ведали, что стал он Героем Социалистического Труда, что именем его назван современный теплоход новейшей постройки. Примечательно, что первым капитаном этого судна стал земляк-ярославец В.В. Колосов, уроженец деревни Феново Первомайского района. Оказывается, даже он не знал, что бронзовые буквы на борту -– "Павел Вавилов" -– это имя и фамилия человека, чей дом совсем неподалеку от его дома. Но вот попал в руки номер газеты "Арктическая звезда", посвященный годовщине Мурманского морского пароходства: "Павел Иванович Вавилов родился 17 ноября 1909 года в деревне Павлигино Любимского района Ярославской области в семье крестьянина. В 1927 году пришел работать на морской транспорт. Во время войны принимал участие в неравном бою "Сибирякова" с "Адмиралом Шеером". Моряки Северного бассейна назвали пароход, который ценою своей гибели спас большой арктический караван, шедший под проводкой ледоколов "Ленин" и "Красин" с запада на восток, "полярным "Варягом" ". После выздоровления работал на ордена Ленина пароходе "Седов". Когда закончилась война - на ледоколах "Ленин", "Ермак", "Капитан Мелехов". В 1950 году за отличные производственные показатели был награжден медалью "За трудовую доблесть", нагрудным знаком "Почетному полярнику". 3 августа 1960 года за выдающиеся успехи, достигнутые в выполнении заданий пятилетнего плана, ему было присвоено звание Героя Социалистического Труда. В 1961 году по состоянию здоровья ушел на пенсию. 18 января 1966 года скоропостижно скончался и был похоронен в Архангельске. 18 июня 1981 года на теплоходе "Павел Вавилов" был поднят государственный флаг".
Так передал наш земляк эстафету славы от одного судна другому. "Сибиряков" к тому времени, о котором шла речь выше, был уже ветераном флота. Суда стареют быстрее, чем люди, а они -– ровесники с Павлом Вавиловым. Ледокольный пароход спущен на воду в том же 1909 году. Водоизмещение его 3217 тонн. Теплоход "Павел Вавилов" значительно мощнее. Его грузоподъемность более 18 тысяч тонн, длина 162 метра, ширина 22 метра.
Павел Вавилов -– кочегар, но по боевому расписанию он был в расчете одного из артиллерийских орудий "Сибирякова" (во время войны на судне установили четыре орудия: два 75-миллиметровых и два 45-миллиметровых). Так что своими глазами видел все происходившее в тот памятный день. Линкор бил в упор, подходя все ближе. Немцы заполнили палубу рейдера: высыпали смотреть, как русские моряки будут сдаваться. А "Сибиряков" чесанул по ним из своих не слишком могучих стволов. Да так, что не все успели убежать. Загорелся находившийся на палубе самолет-разведчик, стал растекаться пылающий бензин. Тут враг совсем рассвирепел. "Адмирал Шеер", при водоизмещении 20 тысяч тонн, мощности дизелей 54 тысячи лошадиных сил и способности пройти без пополнения запасов 21 тысячу миль, имел 20 орудий, в том числе 6 десятидюймовых. Только из этих гигантов было произведено 27 выстрелов 300-килограммовыми снарядами (стоимость которых в денежном выражении превосходила стоимость старенького и потрепанного льдами "Сибирякова").
К великому сожалению, встретиться с Павлом Ивановичем и послушать его рассказ так и не удалось. Зато нашелся в Ярославле человек, лично знавший кочегара "полярного "Варяга" ". Это И.Ф. Смилянец, сам флотский ветеран, механик. Гидрограф и промысловик, он за четверть века обошел все океаны, побывал на всех материках, совершил кругосветку вокруг Антарктиды. С П.И. Вавиловым они встретились в 1956 году в Мурманске, где судно ярославца стояло на судоремонтном заводе рядом с ледоколом "Ермак", на котором Павел Иванович был кочегаром-наставником. В вавиловской каюте довелось услышать, как спасся кочегар с "Сибирякова" и как выжил. Оказавшись в ледяной воде, он не подал голоса, когда немецкие шлюпки подошли к месту гибели "Сибирякова". Наш земляк укрылся за деревянным обломком, каких много плавало после обстрела. Потом забрался за него -– иначе неминуемого погиб бы от переохлаждения. И тут повезло: ветер погнал к берегу! А потом, как и Робинзону, повезло еще раз. На берегу лежал разбитый и выброшенный волнами вельбот с уцелевшим аварийным запасом. Включал он вещи, без которых не выжить. Например, "консервированную воду" в запаянных банках (не морскую же пить). Вместо спичек, которые неизбежно отсырели бы, -– "катюша" (так называли кресло из осколка кремня и куска напильника, высекавшего искры, от которых начинал тлеть фитиль). Целое богатство! Без него не выжить бы без жилья или хотя бы какого-то укрытия.
Наконец бессменная вахта ярославца завершилась. Но не завершилась его эпопея. Вавилова доставили в Архангельск, где долго "фильтровали" в соответствующих органах: другие сибиряковцы, оставшиеся в живых, попали в плен, а он уцелел... Нет ли тут криминала? Но не нашли ничего, наш земляк смог трудиться дальше.
В кн.: "Войны минувшей ветераны", Ярославль, 2001г., стр. 61-66.
А вот как рассказал Павел Иванович Вавилов эту историю своему племяннику – Льву Александровичу Сажину:
Команда «Сибирякова» везла щитовые домики на остров Диксон. Была на борту и бригада строителей. В то же время уходил караван судов (8 или 9) во Владивосток. За ним-то и охотились гитлеровцы. Немецкое карманное судно «Адмирал Шеер» наткнулось на сибиряковцев. – Мы вас не тронем, -– передали немцы по рации, -– скажите только маршрут каравана. – В ответ сибиряковцы открыли огонь. Три пушки малого калибра, конечно, не могли справиться с вооруженным до зубов противником. Ледокол «Сибиряков», изрешеченный снарядами, начал тонуть. Павел спрятался в пробоине в борту и пошел вместе с судном ко дну, за металлические усы зацепилась одежда. Задыхаясь, с трудом освободился из металлического плена и, почти теряя сознание, всплыл на поверхность. После недавнего боя стояла тишина. По спокойному морю плавали обломки корабля. Вдали, на горизонте маячило немецкое судно. Осмотревшись, моряк увидел пустую шлюпку, в ней два мешка отрубей, ремень с пистолетом. На этой шлюпке Павел направился к ближайшему острову – Белуха. На шее у него был резиновый мешок, так всегда экипируются бывалые моряки в момент опасности. В мешке нашлись спички, Павел развел огонь, согрелся и кр6епко уснул. Начался прилив, разыгралась непогода, волны унесли шлюпку в море.
Проснувшись, увидел метрах в ста от себя медведицу с двумя медвежатами. Она вышла на незнакомый запах, но человека не тронула. Не тронул ее и Павел. Он прекрасно понимал, что убить медведя из пистолета не так-то просто, пуля застрянет в толстом слое жира, и только ранит зверя. Павел укрылся на вторую ночь на маяке (на острове был полуразрушенный маяк). Каждый день он следил за бушующим морем и все больше убеждался, что заметить его на острове среди белых снегов будет очень трудно. Тогда он отмахнул на левой руке верхние фаланги двух пальцев и смочил в струе крови тряпку… С этим красным флагом в руках его и заметили в конце сентября с парохода «Сакко». Сообщили советскому командованию. Тридцать четыре дня провел на необитаемом острове Павел Вавилов. Когда стал сильно мучить голод, решил подстрелить хотя бы медвежонка, но медведи уже уплыли на другой остров. Счастливо спасшегося павлигинского Робинзона поместили в госпиталь, кормили потихоньку, чтобы отвыкший от пищи желудок вновь заработал.
Георгий Добровольский. Письмо в редакцию
17 сентября 2003 года в газете "Наш край" опубликованы данные о героическом прошлом уроженца земли любимской Павла Вавилова, его "робинзонаде". Сведения исключительно интересные сами по себе, имеют широкий диапазон понятий -– от героизма и мужества русского человека, русского солдата, до чисто физиологических -– как он смог выдержать столь длительное пребывание в ледяной воде, прожить 34 дня в условиях Севера!!! Конечно, любимские краеведы должны внести все имеющиеся сведения о П. Вавилове в отдельную папку и хранить ее вечно в Музее. Именно на таких примерах должны учителя учить детей. Учить их мужеству, героизму, стойкости, верности долгу, любви к Родине. Долгу и гражданскому, и воинскому.
Меня поразили и некоторые другие факты, совпадения судьбы одного любимца и другого, моего отца, который также был участником Великой Отечественной войны.
В то время как матрос-кочегар ледокольного парохода "Сибиряков" Павел Вавилов в составе команды охранял северные рубежи нашей Родины, все мужчины Игарки (наверное, не нужно напоминать читателям, что Игарка совсем недалеко от Диксона) были призваны в Красную Армию и отбыли из Красноярска на запад страны. По существу, весь бассейн Енисея остался без мужчин.
Вплоть до Красноярска. И именно бой команды "Сибирякова" и артбатареи Диксона с тяжелым крейсером "Адмирал Шеер" предотвратил высадку немецкого десанта и возможного дальнейшего продвижения его по Енисею на юг. Последствия этого могли бы быть непредсказуемыми. Немцы могли бы рассечь всю нашу страну пополам - от севера до юга.
Таким образом, матрос-кочегар Павел Вавилов в составе своей мужественной команды, вместе с артиллеристами батареи Диксона, по существу, спасли Родину от последствий очень и очень тяжелых.
Конечно, история не признает сослагательного наклонения. Но... могло случиться и так, что Красноярский край мог бы быть оккупирован германскими войсками. Я не могу об этом не думать, так как сам родился именно в Красноярске 27 марта 1942 года...
Работа краеведов должна продолжаться. В деле восстановления исторической правды: о бое на Диксоне, о бое команды "Сибирякова", о судьбе славного воина-любимца Павла Вавилова, о судьбах других земляков
Приложение:
В конце лета 1941 года Ф.Д.Добровольский был призван в Красную Армию именно в портовом городке Игарка. Наступал конец навигации на реке Енисей. Призванные в армию после долгого пути по Енисею прибыли в Красноярск. В сентябре 1941 года Ф.Д. Добровольский был аттестован как "техник-интендант II ранга" /лейтенант/ и приступил к обязанностям помощника начальника 4-го отдела штаба 374 стрелко¬вой дивизии, который находился в Красноярске...
14 ноября 1941 года был получен приказ Сибирского Военного Ок¬руга об отправке дивизии на фронт.16-18 ноября состоялась погрузка в 13 эшелонов и началось движение на северо-запад, до Вологды. От Во¬логды дивизия двигалась до Череповца походным порядком... Далее -– бои в Приволховье...
22 августа -– станция Гряды.
25 августа 1942 года немецкий тяжёлый крейсер "Адмирал Шеер" прорвался по северным морям далеко на восток. 25 августа этот боевой корабль встретил в 180 милях юго-восточнее мыса Челюскин ледоко¬льный пароход "Сибиряков", который после неравного боя затонул. 27 августа крейсер попытался захватить и разрушить полярную станцию и порт Диксон, расположенные у входа в Енисейский залив, но получил отпор и вернулся на свою базу…
27 августа началась Синявинская наступательная операция, нап¬равленная на прорыв блокады Ленинграда...
От Москвы до Берлина
О Сергее Николаевиче Васильеве
Солдат Сергей Васильев, связист в тяжелом гаубичном полку не считал, сколько тысяч километров от родной столицы до логова фашистского зверя, как тогда говорили. Не его это дело измерять пройденное расстояние, на то есть командиры, у них в планшетах карты. А его дело обеспечивать связь батареи с наблюдателями, которые сидят где-то впереди в окопах вместе с пехотинцами, за несколько километров от огневой позиции, корректируя огонь орудий. Однако, самую первую награду -– медаль "За отвагу" он получил за действия, совсем не связанные с выполнением своих непосредственных обязанностей. Было это летом 1941 года на железнодорожной станции в районе Вязьмы. Сергей Николаевич вспоминает:
-– Остановились мы передохнуть. Огляделся вокруг, на путях вагоны стоят, а поодаль, на обочине, большой штабель ящиков, с боеприпасами, похоже. Подумал еще, не совсем удачно выбрали место для привала. Ну, как вражеские самолеты, попадет бомба в этот пороховой погреб, и читай сам себе отходную на тот свет. Если успеешь, конечно. -– Только так подумал, и в самом деле летят. На наше счастье, бомба в склад боеприпасов не угодила, однако один из вагонов, оказалось, неразгруженный, немецкие летчики подожгли. Горит он, боеприпасы там рваться стали, осколки во все стороны разлетаются, горящие обломки досок на штабель падают, а ящики кое-где уже дымятся. Что делать, бежать? Только далеко ли убежишь. Сейчас один снаряд от жары рванет, остальные сдетонируют. И такое здесь произойдет, что окрест ни одной живой души не останется, ни одной постройки не уцелеет. Сломил я несколько веток зеленых, забрался на штабель и давай пламя сбивать. Мысль, что вот-вот со всем этим добром на воздух взлечу, тогда почему-то и в голову не пришла. Это уж потом, когда другие бойцы подоспели, и все закончилось благополучно, слез я с ящиков, а ноги не держат, так и сел на землю. Закурить хотел, не могу, руки ходуном ходят, только зря махорку рассыпал. Здорово тогда струсил.
Рассказ об этом эпизоде занял у Сергея Николаевича 2 - 3 минуты. Тогда же на размышление не оставалось и секунды. Опыт трехлетней военной службы, которую он закончил незадолго до войны, подсказал ему, может быть, единственный шанс из тысячи, как самому спастись и спасти людей, собравшихся на той станции. И он этим шансом воспользовался. Вряд ли он думал в тот момент о боеприпасах, которых так ждали на недалеком отсюда фронте. Он и чувство страха по-настоящему пережил, когда опасность уже миновала. Васильев никогда не считал себя храбрецом и тем более не лез на рожон под вражеские пули и снаряды. Тем не менее, честно выполнял все, что положено в бою, то есть обеспечивал проводную связь батареи с наблюдательным пунктом. У некоторых, даже бывалых фронтовиков, бытовало мнение, что воевать в дальнобойной артиллерии - верная гарантия уцелеть. От обстрелов и бомбежек можно ведь укрыться в блиндаже, который в состоянии разрушить только прямое попадание тяжелого снаряда или бомбы, что не так уж часто случается. Думать так, значит, глубоко заблуждаться.
-– Ведь связь-то была проводная, -– возражает заочному оппоненту Сергей Николаевич, -– значит, в любой момент телефонный кабель может перерезать снарядный или минный осколок. Бежишь искать повреждение. А чем ближе к передовой, тем гуще свистят пули, чаще взрываются снаряды и мины. Падаешь на землю, по-пластунски передвигаешься. Наконец, нашел место обрыва. Где же другой конец? А его взрывом на десяток, может, метров в сторону отбросило. Снова ползаешь, ищешь. И в то же время соображаешь, что каждая минута на счету, что ждут связи, без нее артиллеристы на закрытой позиции слепые, не знают, по каким целям бить. Иногда рубаха взмокнет от пота, даже в мороз ударит, пока этот самый конец найдешь. Бывало, за один бой по нескольку раз линию приходилось восстанавливать. Понятно, не в спокойной обстановке, а под огнем противника.
Васильев по рассказам знал, что советские разведчики, пробравшись во вражеский тыл и обнаружив линию связи, повреждали ее, устраивали засаду и, что называется, брали "языка" тепленьким. Фронтовая судьба могла привести связиста-линейщика и к более трагическому исходу, чем смерть от осколка или пули. Известно, что связист многое знает и представляет заманчивую добычу для разведчиков. Совершенно не исключалось, что и гитлеровцы действовали таким же довольно простым, но верным методом. Поэтому Васильев, уходя на линию, держал под рукой, кроме автомата, гранату со вставленным запалом: выдернул чеку и подорвал себя, прихватив заодно несколько вражеских солдат. К счастью, ему ни разу не пришлось пустить эту гранату в дело. А случаев навсегда остаться лежать где-нибудь в лесах Белоруссии, или на польской земле, или под Орлом, в Берлине, наконец, куда пришел вместе со своей 118-й артиллерийской бригадой резерва Главного Командования Васильеву хватало. Хорошо, что все они счастливо заканчивались. Очень тепло вспоминает Сергей Николаевич своего командира. По его словам, капитану Лихих, из сибиряков, фамилия никак не подходила. Рассудительный, он оставался спокойным в самой сложной фронтовой обстановке. Никогда не кричал на подчиненных, тем более не позволял их обругать крепким словом. Отдавая приказание, добавлял: "Действуй быстро, но не горячись".
-– Соберет, бывало, капитан связистов, -– рассказывает С.Н. Васильев, – и наставляет: "Отвагой на фронте никого не удивишь. Но для настоящего бойца одной ее мало, надо еще находчивость проявить, чтобы наибольший урон противнику нанести и самому при этом уцелеть. А для связиста смелость и находчивость вдвойне необходимы, потому что от него, от надежной работы связи, которую он обеспечивает, действенность огня твоей батареи, а может, и целого дивизиона зависит. Учтите: осторожность не сестра трусости, а, если хотите, один из тактических приемов связиста. Действуешь осмотрительно, значит, быстрее обнаружишь повреждение на линии. Погорячился и угодил под шальную мину или пулю. Вместо тебя другого посылать нужно, а время идет, батарея молчит, когда ее огневая поддержка дозарезу нужна наступающим".
Уроки нашего капитана мне запомнились на всю фронтовую жизнь. Бывало, получишь задание восстановить связь, берешь в одну руку автомат, а в другую кабель телефонный и бегом по линии. Попадешь в зону обстрела, укроешься за бугорком или в воронке, чуть затихло -– снова броском вперед. Обнаружил обрыв, срастил кабель, подключился своим аппаратом, проверил, докладываешь: -– связь восстановлена. И душа сразу на месте. Может, благодаря урокам капитана Лихих и жив остался. Не только я, многие наши связисты. Хотя связь мы всегда обеспечивали нормально.
День Победы, вернее, день капитуляции гитлеровского гарнизона Сергей Николаевич встретил в Берлине. К той медали "За отвагу", что получил еще на Смоленщине в 1941 году, прибавились два ордена Красной Звезды, медали за освобождение и взятие разных городов.
П. Владимиров. 1985 год.
И остаются лишь воспоминания
О Галине Павловне Ващиленко
Падения и высота, любовь и ненависть, ошибки и удачи -– все было в жизни Галины Павловны. Для одних ее интереснейшая судьба кажется сказкой, для других -– обычной. Мы же попытаемся передать ее так, как рассказала сама героиня нашего повествования, а если что и приукрасили, так большого греха в этом нет.
Довоенные фото... Дорогой мех на плечах, брови вразлет, полный достоинства взгляд. Что и говорить, девушка знала себе цену. Не случайно этот взгляд и эти брови молоденькой студентки педагогического института имени Герцена разбили сердце военного моряка Виталия Ващиленко. Свадьбу Виталий и Галя Смирнова назначили на 22 июня... Счастье молодоженов было недолгим. Моряк ушел на флот, и Галя осталась ждать. Виталий, служивший на Балтийском море, иногда вырывался на побывку. Но вскоре эти краткосрочные встречи прекратились.
...Она и сейчас не верит, что командир эсминца Виталий Ващиленко погиб, что в ее жизни была красивая сказка о любви, и мужа по-прежнему ждет.
Эвакуировавшись из блокадного Ленинграда, Галина приехала к родным в Любим, устроилась на работу в Закобякинскую школу. Но когда в Любиме открылись двухмесячные курсы медсестер, решила что педагогам можно стать и после войны, закончила их. Через некоторое время в нашем городе открылся госпиталь 4921, начмедом которого была назначена мать Галины -– Надежда Михайловна. Пришла на работу в госпиталь и Галя. Вскоре вместе с Госпиталем они обе отправились на фронт. Напекли Надежда Михайловна с дочерью колобков, и на военном эшелоне поехали в неизвестность... Дорога была не из легких. В Бологое попали под бомбежку. Казалось, что небо смешалось с землей. Чудом уцелевший состав все-таки добрался до места назначения. Под госпиталь отвели старую конюшню. Персоналу было приказано в четырехдневный срок превратить ее в отделение. Пришлось вычищать кучи навоза, колотить нары. Не успели развернуться, как госпиталь перебросили в Лыкошино, а затем в Бологое. Позднее Надежду Михайловну перевели начальником полостного отделения госпиталя тяжелого профиля 3336. Вместе с ней перевелась и Галя. Ей пришлось фактически на ходу обучаться всему у старших сестер. Госпиталь был развернут в 30 километрах от линии фронта, поэтому раненые поступали беспрерывно. В иные дни врачи и сестры по трое суток не выходили из отделения. Иногда персонал госпиталя работал вместо санинструкторов, так что Галя не понаслышке знала, что такое бой.
Многое пришлось увидеть и познать молоденькой медсестре. Работа в госпитале, где ежедневно слышишь стоны раненых, видишь их безвременную смерть, не только закаляет нервы, но и ожесточает сердце к тем, по чьей вине это происходило. И сейчас не дают покоя Галине Павловне воспоминания... Умирал 22-летний лейтенант. "Сестра, я ни разу еще не целовал девушку -– поцелуй меня". И она поцеловала его в уже холодеющие губы... Другой, 17-летний мальчишка, перед смертью просил картошки. Но когда медсестры нашли ее на уже убранном поле, парнишка умер... И забыв про строжайший приказ: в присутствии раненых не проявлять эмоций, девчонки-медсестры плакали. Как и у других, на попечении Галины было 100 человек, забота о которых полностью ложилась на ее плечи. Приходилось делать уколы, перевязки, раздавать пайки хлеба, обеды... Несмотря на усталость, эмоциональное напряжение, в госпитале была своя художественная самодеятельность. Девчата устраивали концерты для раненых, и видели, как оживали их лица: уж если эти девчонки, столько боли и смертей повидавшие, не упали духом, не разучились петь, улыбаться, -– ни один враг не сломит русский народ.
В день Победы персонал госпиталя отправили из Риги в Курляндию на сортировку пленных. Больше всего Галине Павловне запомнился цинизм и наглость, с которыми держались эти, уже поверженные враги. Впоследствии она сравнивала их с пленными японцами, которые вели себя с достоинством народа Востока.
Служба для Надежды Михайловны и Галины на этом не закончилась. Они получили приказ отправляться на Дальний Восток. Эшелон шел к месту назначения целый месяц. По расписанию он не должен был останавливаться в Любиме, зато целых 4 дня стоял в Рыбинске. И Надежда Михайловна отправилась навестить своих родителей. На обратном пути она должна была сесть на поезд в Ярославле, но он на станции не остановился, пришлось прыгать на ходу. ...Зато в Любиме стоял несколько минут. Всем хотелось побывать дома, повидать близких, а приходилось вновь отправляться в неизвестность. И все равно в душе было ликование: мы победили! Все верили, что теперь уже никакой враг не страшен. Пока ехали по нашей территории, смеялись, шутили, дурачились, обливали друг друга водой. А потом вспоминали эту воду как нечто самое желанное. В Маньчжурии стояла нестерпимая жара, вода же была на вес золота. После прибытия эшелона в Порт-Артур, всё бросились в море, а потом долго смеялись, глядя друг на друга. Ведь Желтое море – фосфорное, и кожа светилась...
...Война быстро закончилась. Галю демобилизовали, а Надежда Михайловна из Японии была направлена в Томск, затем работала начальником тюремной медсанчасти в Коровниках. Когда Галя приехала в Любим, постучалась в двери своего дома, бабушка не узнала ее и спросила: "Тебе чего, солдатик?"
После войны Галина, забыв о своем филологическом факультете, сдавала экстерном экзамены: сначала па медсестру, затем на фельдшера. Но фельдшером не работала ни дня, прикипела к работе медсестры. 30 лет проработала в Любимской районной больнице. А выйдя на пенсию, не пожелала сидеть дома и еще целых 12 лет работала в предрейсовом контроле в Сельхозхимии. Успевала заниматься общественной работой, участвовала в художественной самодеятельности. Сейчас, уже действительно выйдя на заслуженный отдых, Галина Павловна сильно пристрастилась к чтению. Особенно ей нравятся стихи, строки которых перекликаются с ее судьбой. "Нас война своей накрыла тенью, словно мессершмидты батальон...", «И там веду последний бой с годами, с обидами, с судьбой, и не желаю ничему сдаваться! Почему? Наверно, потому, что и ныне сердцу моему – 18, только 18»
Словно лихие кони скачут года, а так хочется жить, работать. Разум никак не хочет мириться с тем, что жизнь прошла, интересная жизнь, полная событий, мечтаний. Вновь бушует за окнами май, стучась в дома цветущими ветками сиреней. И так отрадно наслаждаться этим чудом под названием весна. К сожалению, не всем фронтовым товарищам Галины Павловны довелось разделить с ней нынешнее весеннее настроение. Одна из ее подруг погибла во время путча в Москве, многих уже нет в живых, другие живут в суверенных странах. И до них почему-то не долетают письма. Живы ли? Остаются только воспоминания о Торопце, где медперсонал встречал Новый год, а на столе были только картошка "в мундире" да капуста. О клятве - встречаться после войны вместе на этот праздник, которую дали они тогда. И о своем первом ранении, которое получила здесь же, в Торопце, о том первом и последнем поцелуе умиравшего лейтенанта, и о солдатах, что кричали: «Сестра, помоги…».
С. Кедус. 31мая 1995 года
«Рус! У вас похлебка не солена…»
Об Анатолии Васильевиче Герасимове
Когда А.В.Герасимова спрашивают, где он вступил в партию, Анатолий Васильевич отвечает: «Под елкой!» Собрались, дескать, коммунисты воинской части, где он служил, на лесной полянке и единогласно решили принять его в ряды КПСС. А было это в июле 1942 года под Старой Руссой, в самый ответственный период Великой Отечественной войны, когда враг чувствовал превосходство в своих силах, когда фашистам казалось, что стоит им чуть-чуть поднажать, и советские воины запросят пощады, страна падет к их ногам. И было от чего кружиться головам фашистских солдат. Шутка ли: ворвались в самый центр России, полдержавы нашей покорили. И хотя зимой 41-го под Москвой им был дан хороший урок, все же они не теряли надежды на победу. В своей самоуверенности доходили до того, что предлагали нашим солдатам сдаваться и переходить на их сторону. В связи с этим приводит Анатолий Васильевич такой курьезный эпизод. В тот момент, когда его принимали в партию, с передовой через громкоговоритель до коммунистов отчетливо донеслось: «Рус! У вас похлебка не солена. Идите к нам, мы вам посолим». Вот, значит, как шутили фашисты»
В конце концов, не они нам, а мы им посолили. До сих пор, наверное, это помнится немецким «Дранг нах Остен» -– походом на Восток. Однако и нам за Победу пришлось пролить немало крови. Первые годы войны оказались для нас неудачными, подчас прямо-таки трагическими. «Подрастерялись мы от внезапного удара фашистов, врасплох нас застал немец», - так объясняет А.В.Герасимов причину отступления наших войск, их гибели в начальной стадии войны. И в подтверждение своих слов приводит такой пример. К началу Великой Отечественной он уже отслужил кадровую, демобилизовался из армии в звании сержанта. Вновь взяли его, как говорят в народе, на четвертый день после начала войны. Как младшему командиру, сразу же доверили с одной из узловых станций сопровождать секретный груз до Ленинграда. Через неделю Анатолий Васильевич со своей командой доставил груз до места назначения. А там его не принимают. Говорят, везите обратно. Новый адрес дали. Но и по этому адресу груз не приняли. Целый месяц катали состав по дорогам страны, пока груз – авиационные бомбы крупного калибра не приняли на базе под Мурманском.
И впоследствии было немало случаев срыва поставок необходимого для фронта, наведения вражеской авиации на месте сосредоточения нашей военной техники, дислокации наших воинских соединений. Кстати сказать, во время одной из таких операций фашистской авиации А.В.Герасимов был тяжело контужен. Такой бомбежки, как на станции Бологое, Анатолий Васильевич не испытывал за всю свою военную жизнь. Крепко здесь поработали стервятники Геринга, превратив станцию и сосредоточенные на ней эшелоны с техникой в море огня.
Офицером и начпродом полка сержант Герасимов стал как-то неожиданно для себя. Если кто-то представляет войну в виде сплошных атак, подвигов разведчиков, единоборств кучек храбрецов с танками, тот представляет себе только одну сторону войны. Голодный, лишенный средств борьбы солдат никаких подвигов не совершит. На действующую армию работает еще одна армия – материального обеспечения. И роль этой армии высока, подчас решающая. Взять хотя бы систему снабжения войск продовольствием. Кто его готовит и доставляет к линии фронта? Специальные продовольственные части при полках, дивизиях, армиях. Командиром такой части и назначили Анатолия Васильевича, приняв во внимание его достаточно высокую по тем временам грамотность (в 1935 году А.В.Герасимов закончил вторую ступень – 9 классов Любимской школы), опыт в счетном деле (до войны он работал бухгалтером в райпотребсоюзе и леспромхозе).
В должности начпрода полка Анатолий Васильевич и прошел по дорогам войны. От Москвы до Берлина и далее. Знать, не очень легок был этот путь. Знать, не только о хлебе да консервах для солдат приходилось ему думать. Приходилось и контратаки врага отражать, и прочие действия проявлять, охраняя доверенное полковое имущество. Орденом Красной Звезды, медалями «За отвагу», «За боевые заслуги» отмечен его ратный путь. А боевыми орденами и медалями, как известно, зря не награждают. Мы не можем полностью осветить вклад в нашу Победу того, о ком пишем. Да и Анатолий Васильевич, подобно большинству участников войны, не любит подробно распространяться о своих боевых делах. Он даже не говорит: «Воевал, как все». Он говорит: «Служил, как все». Вот именно: служил. Все бы так служили. Тогда бы, может, мы сегодня лучше жили.
Не изменил Анатолий Васильевич избранной специальности и в послевоенные годы. Демобилизовавшись в 1947 году из армии, он возглавлял в Любимее заготконтору, торговый отдел райисполкома. Все должности значительные, связанные с большой материальной ответственностью, и, конечно, с большим соблазном для нечестных людей поживиться за чужой счет, за счет государства. Были и такие люди среди нашего торгового начальства, были. Судебные процессы над ними в 50-60-е годы до сих пор памятны старшему поколению нашего города. И надобно заметить, что все их противоправные действия на ниве торговли не принесли им богатства. По богатству они оказались такими же, как честные торговые работники, как А.В. Герасимов. «А разве в богатстве, в накоплении добра смысл жизни? – говорит Анатолий Васильевич. – Для меня лучшее богатство – сама жизнь, со всеми ее радостями и горестями. Главное – чувствовать себя человеком». А быть человеком, по его мнению – значит, жить как все наши люди, вместе с ними шагая в ногу, строить наше будущее. «Лично для себя коммунизм не построить» в этих словах заключено мировоззрение представителей старшего поколения советских людей, связавших жизнь с партией. Анатолий Васильевич показывает на свежий номер газеты с проектом нового Устава КПСС и замечает: «Вот и партия демократизируется, становится все более открытой. Не понимаю тех коммунистов, которые сейчас колеблются, занимают выжидательную позицию по отношению к перестройке, к тем реформам, которые происходят в партии, в общественной жизни». Сам-то он не колеблется. Вступив в ряды КПСС 48 лет назад, он и не мыслит, как можно изменить делу, которому посвятил жизнь.
Н.Петров 1990 г.
Жизнь удалась
О Николае Михайловиче Голосове
Семья Голосовых жила в Шарне, где бал организован колхоз с незамысловатым названием "Красная Шарна". В нем и председательствовал глава семьи, отец трех сыновей, Михаил Алексеевич. Его жена, Прасковья Алексеевна, несмотря на то, что председателева жена и мать малолетних детей, наравне с другими колхозницами работала в поле, выполняя крестьянскую работу. Сыновей брала с собой. Жара, гнус одолевает, совсем невмоготу мальчишкам, кричат из-под куста: "Мама, скоро домой?" А она в ответ им ласково: "Погодите чуток, сыночки. Еще поработать надо". Так и запомнилось Николаю Михайловичу и его братьям с детства: работа не терпит отлагательства, она первостепенна. Много и другого важного запомнилось на всю жизнь с той поры, недаром же обоих братьев Голосовых, Николая и Владимира, оставшихся жить в Любиме, всегда отличали высокое трудолюбие, ответственность и порядочность.
Владимир Михайлович свою жизнь связал с техникой, с механизмами, он много лет отработал в лесокомбинате водителем лесовозов. А у старшего из братьев, Николая Михайловича, жизнь текла в ином русле. После гибели отца на фронте он остался в семье за старшего мужчину. Едва закончив семилетку, пошел работать на КИМ, в кочегарку, там давали паек -– 600 граммов хлеба в день. Ну, а картошка и морковка были свои. Пища, конечно, не ахти какая для растущего мальчишеского организма, но... почти все тогда так, и даже хуже жили: шла война. Женщины и подростки полуголодные работали по многу часов. На КИМе -– в две смены делали клепку, которая шла на ящики под патроны и оружие.
В 1943 году настала очередь и Николая идти на фронт. После недолгой учебы лейтенант Голосов воевал на Втором Украинском фронте. В Австрии был ранен, лечился в госпитале в Будапеште (Венгрия). Не знал тогда Николай Михайлович, что и его будущая жена Анастасия Михайловна тоже шла фронтовыми дорогами. Поженились они уже в 1948 г. когда Николай Михайлович работал в Сберкассе. Вначале инспектором, а потом заведующим. Толкового, добросовестного работника, коммуниста, Николая Михайловича не раз, по приказу партии, переводили с одной руководящей работы на другую. Заведующий районным финансовым отделом, председатель плановой комиссии райисполкома, бессменный, в течение двадцати лет, депутат райсовета.
-– Но самое плодотворное время -– это работа председателем колхоза имени XXI съезда КПСС, -– ностальгически вспоминает ветеран. Проработал он там 12 лет и ушел с этой должности, не доработав 2 года до пенсии, перейдя в заготконтору.
-– Почему Вы так сделали?
-– Устал, -– отвечает. -– Ложился в полночь, вставал в 4 утра, с ранней весны до поздней осени не снимал резиновых сапог, дорог ведь тогда не было. Жена жила здесь в Любиме, вот в этом доме, который мы строили с ней большими трудами в 1964г.
В этот дом, и сегодня очень красивый и ухоженный, семья с 2-мя дочерьми и сыном перебралась из маленького, очень тесного жилища. С этим домом у Николая Михайловича связано много светлых воспоминаний. Но и самое печальное тоже. Здесь, после тяжелой болезни ушла из жизни его дорогая Анастасия Михайловна, с которой он прожил в ладу 52 года. Николай Михайлович переносит утрату стойко, насколько это возможно, не теряя самообладания и человеческого достоинства. Да и есть на свете еще что-то, что согревает его душу. Это прекрасные дети -– дочери Надежда и Любовь, обе учительницы, у обеих замечательные семьи, одна живет в Новосибирске, другая в Новгороде, а сын Михаил -– инженер-геодезист, работает в Тюмени, у него тоже хорошая семья. Есть и внуки, их четверо, тоже очень хорошие, одна внучка уже взрослая, врач. Дети, внуки и даже маленький правнук приезжают на лето в отчий дом. Только второго правнука прадедушка еще не видел, тот появился на свет в январе.
-– Жизнь удалась, – говорит Николай Михайлович, -– мне не на что жаловаться.
Старухина Таня, Грязева Лена, Кравченко Катя, учащиеся Любимской средней школы.
"Наш край", 13 апреля 2004 года.
И в труде, и в бою
О Константине Сергеевиче Горюнове
Странно все-таки устроен че¬ловек. Рожденный для жизни, он опутывает эту жизнь нитями тысяч условностей, порой мешаю¬щих ему распознать самого себя, определить свое предна¬значение. Это не про одного человека говорится, а про все человечество или, по крайней мере, про какую-то часть его. «Кому нужно, — думает Констан¬тин Сергеевич Горюнов, — чтобы вот этот лесной лужок, покрытый перезревшей травой, пропал без толку, послужил лишь для услады сердца какого-нибудь государ¬ственного служащего, твердо уверенного, что на государ¬ственных землях частному ли¬цу хозяйствовать не положено. Пусть совсем иссохнет трава на этом лужке, пусть пропадет, но ты косить ее не смей, иначе... Знаем мы, как было иначе. За подобранную в лесу гос¬фонда валежину человек распла¬чивался лагерями.
Не потому ли и тоскует на¬ша земля-сиротина по настояще¬му, хорошему хозяину, что временщики изуродовали ее, сделав ничьей, превратили в пус¬тыню. Перестала она поить и кормить человека: Зерно мы сей¬час покупаем в Америке. И все потому, что мы думали удивить весь мир,— размышляет Констан¬тин Сергеевич. — Совхозами-гигантами, распаханными степями неоглядными, коровниками-тысяч-никами тракторами пятисотсиль¬ными. А толку-то что от этих затей? Все равно не хватает ни мяса, ни молока». У Константи¬на Сергеевича на улице Некра¬сова в Любиме во владении всего лишь небольшой клочок зем¬ли, вооружен он лопатой да тяпкой-огребалкой, а сумел в прош¬лом году произвести для госу¬дарства почти тонну мяса — 600 килограммов говядины и 330 килограммов свинины сдал на заготовительный пункт.
И нынче у него в хозяйстве воспитываются корова, четыре подсвинка, три теленка (двух из них он заарендовал в колхозе «Вперед»), куры. Опять хватит мяса и для себя, и для государ¬ства. Думает он перейти на разведение бройлеров. Самое выгодное дело, считает он. Десяток цыплят откормил до 4 килограммов весом каждого — это, считай, целая овца. И птичье мясо ценится выше говяжьего. Беда только вот с кормами. Представляете, сколько нужно кормов для домашнего стада Горюновых! Со свиньями полегче. Отходы с обеденного стола; крапива с огорода да с пустыря, сыворотка с сырзавода, благо он расположен неподалеку, да немножко концентратов — вот их рацион. А корове и теля¬там подавай траву, сено. Где их взять, но главное на чем привезти, если и накосишь в лесу копен¬ку, другую? Теперь, правда, не прежние времена, сенокосы индивидуалам выделяют, однако, выделяют в таких местах, куда ни пешему, ни конному не пробраться.
Такой вот разговор завязал¬ся у нас с К. С. Горюновым. А ведь мы пришли к нему на беседу по другому вопросу. Прослышали мы, что Константин Сергеевич в годы Вели кой Отечественной войны воевал в составе частей Войска польско¬го, что он интернационалист еще, с тех военных времен. Немного таких ветеранов у нас в районе. И какими-то необычными их судьбы кажутся. Как же: служил в иностранной армии. На самом деле ничего необыч¬ного в судьбе К. С. Горюнова нет. Родился ей в деревне Баринцево в крестьянской семье. В 1941 году закончил семилетку в рай¬онном центре. Поступил в восьмой класс средней школы, но вскоре учебу бросил. Не до учебы было, нужно было землю пахать, хлеб растить, помотать фронту. И Константин Сергеевич, заменив отца, ушедшего на войну, пахал, сеял, убирал урожай в родном колхозе «Ударник». Одновремен¬но и сам готовился на фронт, проходя воинскую подготовку при райвоенкомате.
Призвали в армию его в ноябре 1943 года. Говоря об этом, Константин Сергеевич особо подчеркивает слово «призвали». Уж больно много ветеранов обнаружилось у нас, заявляющих сейчас, что они пошли на войну добровольцами. Даже те, кому к началу Великой Отечественной войны исполнилось по 19-20 лет, заявляют о своем доброволь¬ном вступлении в ряды Совет¬ской Армии. Спору нет, были у нас и такие, вот к ним-то скорее всего можно отнести Констан¬тина Сергеевича, которому ко дню призыва не исполнилось еще и 17 лет. Как бы тяжело ни было на фронтах, все же у нас таких малолеток приберегали. Направили призывника в воен¬ную школу радиоспециалистов. Пять месяцев продолжалась учеба, после чего Константин Сергеевич с фронтом и позна¬комился. Было это в апреле 1944 года под Луцком. Скажут, что радисту воевать было полегче. В каком-нибудь узле связи при штабе было безопаснее. Однако, следует знать, что бомбы и снаряды падают не только на передовой, артиллерия и авиация стремятся в первую очередь поразить штабы и узлы связи противника. Много бомбежек и артобстрелов пришлось переживать начальнику радиостанции сержанту К. С. Горюнову. Во время одной из бомбежек он был тяжело контужен.
Не по своему, конечно, желанию он стал и польским вои¬ном. В сформированном в тылах Советской Армии Войске польском не хватало радистов. И сержан¬та Горюнова по желанию коман¬дования союзников перевели в Первую польскую армию. С нею он и прошел путь от Люблина до берегов Балтийского моря. Победу встретил в Бер¬лине. Однако и после победы вместе с польскими солдатами принимал участие в борьбе с националистами в восточных районах ПНР. Служил он долго — целых семь лет. Лишь в ноябре 1950 года демобилизовался и прибыл на Родину.
Всего лишь неделю после де¬мобилизации погулял, отдохнул солдат. После октябрьских праздников вызвал его к себе председатель райисполкома Л. Задоров и сказал, как из пушки выстрелил: «Пойдешь предсе¬дателем сельсовета в Останково?» И вновь пошла служба, на этот раз мирная служба. На первом этапе она продолжалась тоже семь лет. «Между прочим, мы в Останкове первыми в районе соорудили памятник воинам-землякам, не вернувшимся с полей сражений», — говорит Константин Сергеевич. И будь он руководителем Совета дольше, наверняка не оставил бы без внимания важное дело увековечения памяти наших погибших на войне земляков. Как забывают в сельсовете об этом сейчас, да и не только в Любимском сельсовете.
Послевоенный послужной список К. С. Горюнова обширен. В 50-70-х годах он возглавлял колхоз «Северный край» (деревня Осиновец Троицкого сельсовета), работал освобожденным секретарем парторганизации в колхозах «Красный Флот» и имени Ленина, после окончания Иванов¬ской совпартшколы трудился в отделе сельского хозяйства райисполкома, в райкоме КПСС. Руководил колхозом «Заветы Ленина», учебным хозяйством СПТУ, растениеводческой отраслью в совхозе «Большевик». На пенсию он ушел из МСО — межколхоз¬ной строительной организации. Теперь он на заслуженном отдыхе, если отдыхом можно считать ведение личного подсоб¬ного хозяйства да приработок во вневедомственной охране РОВД. «Какой уж это отдых! — говорит он. — Вот только сейчас, считаю, у нас и начинаются интересные дела. К полному раскрепощению народа дело идет». Говоря так, он имеет в виду последние законы Верхов¬ного Совета СССР об аренде, о земле, о собственности, о сво¬боде рук для труженика, одним словом. И такие «интересные дела» пропускать нельзя. Хотя не первой молодости он чело¬век, наоборот, совсем уж пожи¬лой, но еще силы в руках не иссякли, еще смазывается физи¬ческая закалка, полученная в армии, на войне. «Фронтовики не подведут, всегда будут в пер¬вых рядах перестройки», — го¬ворит он.
Говорит он так, прекрасно по¬нимая, сколь еще сильны в на-роде пережитки нашего социа¬листического прошлого, надежда не «дядю», который без труда, без усилий преподнесет нам светлое будущее на блюдечке с голубой каемочкой. Много ли у нас в городе, в районе людей, занимающихся приусадебным животноводством? К сожалению, немного. Тем ценней пример энтузиастов этого дела. "Только бы помощи нам больше ока¬зывали, — говорит Константин Сергеевич, — помощи, в частнос¬ти, техникой. Нам нужны такие машины, чтобы землю не лопа¬той пахать». Об этом он сказал на заседании районного совета ветеранов войны и труда, когда ему вручали почетную грамоту за его вклад в выполнение про-довольственной программы,
Н. ПЕТРОВ. 1990 год
Он в бой ходил не за награду
Об Александре Васильевиче Гусеве
Сорок пятый год мы отсчитали с начала вероломного нападения фашистской Германии на Советский Союз. И нынче, как и 45 лет назад, 22 июня приходится на воскресенье. Кстати сказать, и фашисты помнили этот день. Сам видел их календари в Восточной Пруссии. Только этот день они вспоминали, как начало «победоносной» схватки с большевизмом. Что ж, известно, чем закончилась эта схватка. Не мешало бы и нынешним агрессорам помнить этот день и, как говорится, на ус мотать. 22 июня 1941 года было началом конца самого злейшего в мире империалистического хищника.
Нелегко досталась нам победа. Миллионы сынов и дочерей Отчизны потеряли. Как писал недавно в «Известиях» маршал артиллерии К.В.Казаков лишь3 (три!) процента призывников 1922-1924 годов рождения вернулись с полей сражения. А сколько вернулось призывников, скажем, 1917 года рождения, ровесников Великого Октября? Тоже единицы. Вот один из них – Александр Васильевич Гусев. Познакомился я с ним в деревне Романцево, он тамошний житель.
Начало Великой Отечественной войны Александр Васильевич встретил дома, только что, отслужив действительную в наводчиках орудия, стало быть, в артиллерии. А 23 июня уже шагал на сборный пункт при райвоенкомате. Группировались в Эстонии. Вернее, не успели еще, и сгруппироваться, как враг, пользуясь превосходством в силах и внезапностью нападения, прорвал границу и двинулся на восток. Потянулись полные горечи и страданий месяцы отступления. Из Прибалтики наши части шли к Ленинграду, на Новгород и Великие Луки. Здесь его остановили. Но уже без участия рядового Гусева. Оглушенный взрывом в одном из арьергардных боев Александр Васильевич попал в плен. Фашисты к концу лета сорок первого года настолько уже чувствовали себя хозяевами положения на нашей оккупированной территории, что не сочли нужным строить лагеря для военнопленных вдали от линии фронта. А.В.Гусева и других наших бойцов держали в одном из латвийских лагерей.
Это и спасло его. В одну из темных ночей он бежал, вдвоем с напарником, имени которого уже не помнит. Две недели они пробирались к своим. Шли ночами, питаясь чем, придется, по территории, часть населения которой была настроена националистически. Приходилось не только обходить крупные населенные пункты, но и хутора. Еле живыми до своих добрались. Попал Александр Васильевич после этого в пехотную часть, да так всю войну пехотинцем и провоевал.
На многих фронтах побывал Александр Васильевич, во многих боях участвовал. Войну закончил в Румынии. И после войны еще почти год там прослужил в составе ограниченного контингента Советских войск, осуществлявших денацификацию и демилитаризацию бывшей союзницы Германии.
-– Наверное, у вас, Александр Васильевич, наград полно? – спрашиваю его.
-– Да всего одна медаль «За боевые заслуги», -– отвечает ветеран. – Был представлен и к ордену за бои под Невелем, но не получил награды.
Почему же? История тут такова. Вызвали их для получения наград человек шестьдесят в штаб дивизии, а командующий в это время находился в передовых частях. «Придете завтра», -– сказали. А на завтра случился прорыв врагом линии фронта, не до торжеств было. Потом Александра Васильевича ранило. И затерялась награда. К тому же старый солдат и не особо упорно ее разыскивал, стеснялся надоедать людям.
И все же А.В.Гусев недавно новую награду получил. Орден Отечественной войны к 40-летию нашей Великой Победы.
Н.Петров. 1990г.
Рожденный дважды
Об Александре Антоновиче Данькове
Время все дальше и дальше отодвигает в прошлое события тех военных огненных лет 1941-1945 г.г. С каждым годом редеют ряды ветеранов Великой Отечественной войны. Пройдет еще несколько десятилетий, и из памяти сотрутся многие даты, события, имена и лица людей, некогда сделавших все, чтобы мы, наши дети, внуки могли сегодня радоваться жизни. Человеческая жизнь -– великая ценность на земле, и никто не вправе распоряжаться ею. Но война есть война. Трудно сосчитать, скольких унесла она на своих черных крыльях. Многие не дожили до Победы, пав в жестокой битве на полях сражений. Если бы мы сегодня задались целью почитать память всех павших, отведя на каждого по минуте молчания -– потребовалось бы молчать многие десятилетия. Вечная им слава и память! Но мы также не вправе забывать и о тех, кто, к счастью, остался в живых. Что греха таить, ведь о них, оставшихся в живых ветеранах войны, мы порой вспоминаем лишь в преддверии какой-то даты, а они живут с нами рядом, порой в одном доме, на одной улице, в одном городе. Многие до того скромны, что редко кто знает -– они воевали, и воевали не хуже других. Разговаривая с ними, часто получаешь один и тот же ответ: воевали как все, ничего особенного, так надо было. А уж о том, чтобы рассказать побольше о себе, и разговору быть не может. Каждое слово приходится буквально вытаскивать по крупицам, а уж затем собирать в единое целое. О других, пожалуйста, они говорят охотно и много.
-– Вот, помню, был у нас в части один парнишка. Смелый такой...
-– Да Вы о себе лучше расскажите.
-– Что о себе говорить -– призвали, пошел.
Вот такой примерно разговор состоялся у меня и с ветераном войны Александром Антоновичем Даньковым. На все мои вопросы он отвечал сжато, корректно и скупо. Постепенно мы все-таки разговорились и наша беседа приобрела более неофициальный характер.
-– Александр Антонович, расскажите о себе, где родились, выросли?
-– Рассказать особо нечего. Весь я от мозга до костей коренной – любимский. Здесь в крестьянской семье родился, здесь крестился, здесь учился, здесь и поныне живу.
-– Вы помните начало войны и где она Вас застала?
-– Мне кажется, этого никогда не забудешь, умирать буду и до последнего своего часа помнить. Много страданий и бед принесла "черная чума" в каждый дом. Пожалуй, нет такой семьи, где бы не оплакивали своих близких. Я ведь в то время совсем еще мальчишкой был. После окончания семилетки в Любиме поступил в Рязанское железнодорожное училище на слесаря по ремонту паровозов, заодно выучился на помощника машиниста. Только выучился, а тут и война, как снег на голову обрушилась. Поработать как надо не пришлось, нас сразу же из Рязани в Невьянск эвакуировали. В этом городке военный завод был. Работать приходилось много, а на голодный желудок много ли наработаешь, карточки хоть и были, да их не отоваривали. Мы тогда о корке черного хлеба мечтали как о каком-то деликатесе. Голод погнал меня на родину. Возвратился в любимские края. Шел декабрь 41-го года. Сразу, как только прошел перегистрацию в военкомате, устроился слесарем в МТС. Дали бронь, так как надо было кому-то пахать, сеять. Как только посевная закончилась, в июне 42-го призвали в армию. Он надолго замолкает, сосредоточенно думая о чем-то своем, а может быть воскрешая в памяти те дни. Мы сидим молча, думая каждый о своем. Стараюсь представить, как это все происходило и ловлю себя на мысли: могла бы я вынести все это? И оставляю свой вопрос без ответа.
-– Александр Антонович, – прерываю я его молчание, – расскажите, как и где Вы воевали?
-– Да что рассказывать, не я первый и не я последний, что все делали, то и я.
В то время еще не все осознавал -– молод был, всего 19 лет исполнилось. Сейчас уже все совершенно по-другому воспринимаешь. А тогда? Попал я во Владимир в 9-й учебный танковый полк, до сентября находился там. Получил удостоверение механика-водителя и звание старшего сержанта (обучение тогда скорое было -– война шла), сразу же отправили на центральный фронт. Свое первое боевое крещение получил под Ржевом. Ну, а потом много всего было. Дороги войны. Были они и горькими, когда приходилось отступать, и радостными, когда немцев с родной земли гнали. Пришлось испытать и радость боевых успехов, и горечь потерь.
Он снова погружается в то далекое, военное прошлое. Я смотрю на его лицо, носящее последствия тяжелого ранения, и осторожно задаю следующий вопрос.
-– Извините, об этом не совсем удобно спрашивать, но не могли бы Вы рассказать, где Вас вот так покалечило?
-– Это, -– он улыбаясь показывает на свое лицо, -– еще не все. У меня несколько ранений было. Видно, не судьба мне была погибнуть от пули фашистской. В танке горел -– не сгорел. Самое интересное, что я как бы из мертвых воскрес, ведь на меня в 42-м похоронка пришла, где родителей извещали, что, мол, погиб при исполнении служебных обязанностей, похоронен в местечке Ярцево. Меня родные уже оплакали. А я вот взял да и выжил. Говорят, кто из мертвых воскрес, долго жить будет.
-– Расскажите все-таки, как это произошло?
-– Форсировали мы тогда реку с интересным названием Вазуза, немцев потеснили немного, начали они отступать. Наш экипаж вместе с двумя другими отправили вперед на разведку, нет ли где немцев поблизости. Много сел и деревень сожженных дотла увидели мы, проезжая на танках. Страшная это картина, надо сказать, незабываемая. Сначала немцев нигде не видно было. Вроде все тихо, спокойно, только пожарища вокруг да тишина какая-то жуткая. Обманчивой она нам показалась, так в дальнейшем и вышло. Близ станции Ярцево напоролись мы на немецкие танки. Сзади -– горящая деревня, впереди – танки. Деваться некуда. Пришлось принять бой. Отстреливаться начали, да силы слишком неравные были. Подбили мой танк, а я как факел -– комбинезон горит, сам раненый, немцы вокруг. Вскочил и побежал. Спрятался за горящим домом, а потом через поле в лес. Стреляли в меня, да видно фортуна ко мне благосклонна была. Убежал. Что с товарищами стало, до сих пор не знаю. Начал силы терять, слабеть от потери крови. Прислонился к березе, словно к матери родной, и сознание потерял. Замерзать уже начал, ведь на дворе ноябрь стоял. Лежу и так мне хорошо стало! В забытьи голос матери слышу: "Вставай, сынок, я тебе оладушек горяченьких напекла, поешь". И тормошит меня. Очнулся на мгновение, вижу, как в тумане, лица склонившихся надо мной людей. Оказалось, наши разведчики из артиллерийского полка на меня наткнулись. Притащили в свой полк, перевязали, а затем отправили в Волоколамск в полевой госпиталь. Оттуда уже попал в Московский госпиталь, подштопали немного и переправили в глубокий тыл -– Пермь (бывший Молотов). Провалялся там 7 месяцев. После выписки направили в нестроевую воинскую часть, а оттуда, как недолечившегося, снова в Москву. Гарнизонная комиссия обследовала меня, и вновь я оказался на больничной койке, только уже в Лефортово в первом военном коммунистическом госпитале, где пробыл еще 4 месяца. После выписки попал в распоряжение Московского горвоенкомата, который направил меня в город Сормово (теперь Горький), где формировались танковые подразделения. Зачислили в экипаж механиком-водителем. Оттуда перебросили нас на 2-ой Украинский фронт, на ликвидацию оставшихся немецких частей. Их уже тогда здорово наша Корсунь-шевченковская группировка потрепала. Закончили там, перебросили в Молдавию. Участвовал в освобождении Винницкой области. Прошел с боями Румынию. Участвовал в освобождении румынских городов -– Стефанешти, Плоешти. После Румынии вышли на Венгерскую границу, взяли приступом город Доброцен. В этом городе простояли всю зиму, готовились к броску на Будапешт. После его взятия была короткая передышка, а затем двинулись в Чехословакию на освобождение городов Трнавы, Братиславы, Брно, Праги. Здесь, перед Прагой, в городе Трнава, меня и застал конец войны. Это было утром 9 мая 1945 года. Трудно передать словами, что мы тогда испытывали. Бывалые воины, видевшие за это время немало смертей, плакали от радости как дети. Победа! Нелегкой ценой досталась она каждому из нас, но тем и дорога всем, что многие заплатили за нее своей кровью. Но война для меня с победой не закончилась. Вечером нас подняли по тревоге. До 15 мая 45-го года вылавливали остатки немцев, скрывавшихся в Карпатах. Ну вот, пожалуй, и все.
-– Скажите, а что было потом, после войны?
-– Потом вернулся в родные края, где живу и поныне. Устроился на работу в МТС. Более 40 лет отдал трудовому фронту. Кем только ни приходилось работать: был и трактористом, и шофером, завгаром, механиком, слесарем, инженером. Наша машинно-тракторная станция весь район обслуживала, я его как свои пять пальцев знаю, исколесил вдоль и поперек. В 60-х годах МТС была переименована в РТС. Правда, от перемены названия мало что изменилось, работа все та же была, те же выезды в колхозы. Надо было помогать с ремонтом техники, да и профилактические работы проводили. Техника - дело серьезное, без нее не обойдешься. Вот так я всю жизнь к технике был привязан, что на фронте, что в мирное время. Да признаться по правде, любил я с ней возиться. Пристрастие особенное, что ли, было такое. Так до пенсии все на одном месте и проработал. В 1983 году ушел, как говорят, на заслуженный отдых. Тосковал сначала сильно по работе, 4 года после еще во вневедомственной охране работал. В 89-м году инвалидность 2 группы дали за увечья на фронте. Пенсия нормальная -– жить можно.
-– Александр Антонович скажите, а на войне страшно было?
-– Да, конечно, страшно, но ко всему привыкаешь, даже к тому, к чему, кажется, и привыкнуть нельзя. Каждый день около смерти. Вы не верьте, если кто-то говорит, что война -– это не страшно. Все жить хотят. Мы хоть знали, за что на смерть шли. А сейчас? Вспомните Афганистан, а теперь вот с чеченцами воюем. Мы за землю свою родную бились, за свободу. А сыновья наши, внуки за что гибнут? Вот этого я никак не могу понять, не укладывается в сознании.
-– Год 1995 -– юбилейный. 50 лет исполняется со дня Победы в Великой Отечественной войне. Что бы Вы хотели пожелать всем участникам войны и трудового фронта.
-– Что я хочу пожелать? Прежде всего, крепкого здоровья, не стареть душой, держаться до последнего, как на войне. А еще я хотел бы, чтобы нас не забывали. Нам, старикам, совсем немного жить осталось и хочется, чтобы о тебе помнили. Мы много не просим, а забота и внимание со стороны окружающих придает силы. Одиночество, черствость - вот что страшно.
Я уходила из этого приветливого дома с ощущением вины и тяжести на сердце. Во многом справедливы! Ваши упреки, Александр Антонович. Действительно, Вы, ветераны, завоевавшие нам свободу и право на жизнь, хотите так мало -– простого человеческого тепла, доброты и участия. И сегодня мне хотелось бы достучаться до сердца каждого, кто будет читать эти незамысловатые строки. Не проходите равнодушно мимо человека с орденами и медалями на груди. Остановитесь! Поклонитесь ему до земли: идет ветеран Великой Отечественной войны.
Н. Николаева. 1995 год.
Две ночи разведчика
Об Иване Никандровиче Дорофееве
-– Ты где призывался, Иван?
Коровкин медленно раскуривал самокрутку, глубоко затягивался, складывал губы трубкой, выпуская дым.
-– В Любиме. Есть такой городок неподалеку от Ярославля... А что?
-– Так, спросил просто... -– Коровкин прищурил глаза, задумался.
-– А ты? -– поинтересовался Дорофеев.
-– Москвич... Земляков не встречал? Дорофеев тоже неторопливо свертывал цыгарку. Пожал плечами:
-– Здесь нет... А в Ярославской коммунистической дивизии наших немало: Саша Веде¬рников, Коля Иванов -– полно любимских.
-– Да, расшвыряла война людей... -– Коровкин прислушался к глухим автоматным оче¬редям, вздохнул, продолжал размышлять вслух: -– Вот сидим мы с тобой, покуриваем, ночи ждем. Отправимся за «языком». А ведь, черт его знает, чем может обернуться дело. А если утром из самих язык потянут? Дорофеев усмехнулся, спросил:
-– Ты что, Володя, не выспался?
-– После войны отоспимся... Взгрустнулось что-то...
-– Это бывает... Служба наша такая, Володя. Одним словом, разведчики... Подошел младший лейтенант Ермолаев. Начал с шутки:
-– Бойцы поминают минувшие дни?... Рановато, братцы: поминать будем с сынками на коленях.
И сразу к делу:
-– Идем вшестером. Немецкие посты известны. «Язык» нужен вот так! -– Ермолаев провел ребром ладони по горлу. -– Фашисты что-то замышляют... А сейчас -– ужинать.
Выдалась холодная и темная ночь. Чужая, восточно-прусская. Разведчики шли гуськом, держа наготове автоматы. У реки надули резиновую лодку. Переправились. Двое остались у лодки, Ермолаев, Дорофеев, Коровкин и Смирнов поползли к вражескому «сектору».
-– Сняли, гады, -– прошептал Ермолаев и бесшумно съехал в траншею. Бойцы -– за ним. Поста не оказалось.
-– Будем ждать, -– решил младший лейтенант. -– Этот мосток кому-то нужен... Через траншею были перекинуты две толстые доски. Под ними затаились. Долго ждать не пришлось. К траншее, громко разговаривая, приближались двое. Из разговоров разведчики поняли: впереди идет солдат, за ним -– унтер-офицер.
-– Унтера подраним, солдата... Иван, понял?...
Дальше все произошло мгновенно. Ермолаев выстрелил унтеру в ногу, тот сполз в траншею, выронив пистолет. Дорофеев и Коровкин накрыли солдата...
«Язык» оказался чрезвычайно полезным. Унтер-офицер, что называется, без наводя¬щих вопросов рассказал все, что знал. На 9 часов утра было назначено немецкое наступле¬ние на широком участке фронта. Штаб советского соединения внес свои коррективы, за¬долго до девяти наши войска атаковали вражеские позиции, смяли противника и продви¬нулись сразу на 30 километров.
Разведчиков наградили. На груди Ивана Дорофеева засиял орден Славы III степени. ... Зарево войны полыхало над гитлеровской Германией. Исход смертельной схватки с фашизмом был предрешен. Советская Армия по частям дробила военную машину врага. Далеко от Родины застало лето 44-го Ивана Дорофеева.
Многих друзей потерял боец. Сам не раз проливал кровь. И вот он снова сидит с Владимиром Коровкиным и младшим лейтенантом Ермолаевым. Кажется, ничего не изме¬нилось после той памятной ночи, хотя подобных ночей позади было многовато. И задание то же: взять «языка».
Вышли с темнотой. Впереди туманилась небольшая речка. Надули лодку. На вражес¬ком берегу залегли. Все были напряжены до предела. Три дня назад ермолаевцы попытались охотиться за «языком», но натолкнулись на встречную разведку противника. Немцы открыли огонь. Пришлось отойти, силы были неравны. Вторая попытка не могла быть неудачной.
И вот появился солдат. Он шел с котелками в обеих руках. Автомат -– на груди. Нападение было столь неожиданным, что гитлеровец, уже схваченный, изумленно моргал глазами, не выпуская из рук котелки.
Короткий отдых. Новое задание. Жаркая схватка. Автоматный и минометный огонь. Ранение. Госпиталь. И орден Славы II степени на груди отважного воина.
Небольшой, обшитый тесом с красивыми резными наличниками на окнах дом на ули¬це Новоармейская слободка. Останавливаюсь перед воротами, и вот уже звучит, звучит мелодия волнующей песни:
«Здесь живет семья
российского героя,
Грудью заслонившего
страну...»
Замечательные слова и как они сейчас кстати!..
Вся семья в сборе, нет только старшего сына -– служит в армии. Иван Никандрович вернулся с работы, с нижнего склада Любимского лесопункта. Ребятишки пристроились на диване, молчаливо слушают рассказ «папки». Задумчив второй, взрослый сын, в скором времени, и он наденет военную форму.
Жена и дети знают, что в груди главы семьи (да и не в одной груди -– в голове, в ру¬ках) осталось немало осколков, изъять которые врачи не могут: сложнейшая и опасная операция. Примирился с этим и сам Иван Никандрович.
-– Живу я забронированный, -– отшутился он, медленно перебирая документы. -– Вот, взгляните...
Читаю и не верю глазам. Похоронная...
-– Да, не удивляйтесь, и такое было... Артиллерия накрыла наблюдательный пункт. Наши отошли. Меня изрешетило осколками. Запорошило снегом. Ребята доложили: убит. Потом кто-то вытянул за полу шинели из снега. Собрались хоронить, а у меня дрогнули ресницы. Заметили. Я-то не помню ничего, рассказывали. А похоронная ушла, в то время, знаете, всякое случалось... Вот и храню эту бумажку, очень уж она памятна... Если будете писать, не забудьте о ней...
И.Березин. 1984 г.
Через все испытания
Об Иване Григорьевиче Евдокимове
У него самая обыкновенная внешность -– не богатырь сложением и рассказывает о себе простым будничным голосом. И только порой голос пресекается, становится глуше. Иван Григорьевич умолкает, заново переживая все, что с ним произошло более трех десятков лет назад. Мыслимо ли: пережить собственную смерть, не раз быть на краю гибели и не только сохранить душевную бодрость, но и стать одним из лучших механизаторов в хозяйстве!
Однако, на столе лежат документы. И они подтверждают: все, что рассказывает лейтенант запаса, тракторист совхоза "Большевик" Иван Григорьевич Евдокимов -– правда. От слова до слова.
Письмо с фронта
Это первый документ. Клавдия Дмитриевна Евдокимова ждала письма от мужа. Последнее она получила в марте. А сейчас на дворе май 1944 года. Так долго ей еще не приходилось оставаться без весточки. Даже после ранения, будучи в госпитале, Иван не забывал известить семью коротеньким письмом. Он ведь знал, как тревожатся там, в тылу, как ждут фронтовых писем. "Так почему же он молчит?" Бессонными ночами Клавдия Дмитриевна не раз задавала себе этот вопрос, а днем, завидев вдали почтальона, бежала к нему навстречу.
Почтальон отрицательно мотал головой и проходил мимо. "Все равно он жив, жив!" упрямо твердила она про себя. -– Письмо где-нибудь в дороге затерялось. Иван жив!"
А через несколько дней она сидела дома и затуманившимися от слез глазами, в который раз пыталась прочесть написанное аккуратным почерком письмо.
"Ваш муж мл. лейтенант Евдокимов И.Г. во время ожесточенного боя 9 марта 1944 года..." Она уронила на стол голову, зарыдала. Все, нет больше Ивана. "Родина никогда не забудет своих бесстрашных защитников"...
Через день Клавдия Дмитриевна еще раз перечитала письмо. Ни штампа, ни печати не было. Значит, это еще не официальный документ. О погибших сообщают на специальных бланках, а тут... И, спрятав письмо подальше, она продолжала ждать, надеяться.
Последний бой
Чутье не обмануло Клавдию Дмитриевну. Ее муж, младший лейтенант Евдокимов был жив. Жив, хотя смерть стояла над ним и, казалось, спасения не было. Час назад рота, которую он принял вместо выбывшего из строя командира, внезапно попала под фланговый огонь вражеских пулеметов. Он упал, скошенный очередью, и бойцы потом донесли в штаб батальона, что видели истекавшего кровью командира, пытались ему помочь, но он не подавал признаков жизни. Ноги перебиты, грудь в ранах. Где уж тут уцелеть...
Ночью Евдокимов очнулся от холода. Долго не мог понять, гдн он. Боль от ран туманила мозги. Вдруг он услышал рядом шопот. Разговаривали двое. Он узнал молодых бойцов из недавнего пополнения. Местные ребята.
-– Що будем робить? -– спрашивал первый голос.
-– Що? К своим треба пробираться, -– сердито ответил второй.
-– Как пробираться, мы же оба ранены, командир убит...
-– Я не убит, ребята, -– подал голос Евдокимов и тут же потерял сознание.
Он плохо помнит, что было потом. Его несли куда-то. Потом изба. Незнакомая женщина, тихо причитая, склонилась над ним: "Восемь ран, да как же ты жив-то остался, сынок!"
Она согласилась спрятать бойцов и командира до прихода своих. Раны, как могли, перевязали индивидуальными пакетами. Боль не давала уснуть. Стараясь как-то отвлечься от нее, Евдокимов вызывал в памяти прежнее. Как, отлежавшись в госпитале в Ярославле, попросился на два дня и съездил в Любимский район, навестил семью. Два дня прошли, как один час. Простился с женой, с родными и снова на фронт.
...Первый бой, разве такое забудешь? Начало войны застало его на Дальнем Востоке, в береговой артиллерии. Потом эшелон день и ночь мчал их на запад. Переправа через Волгу. На правом берегу горел Сталинград. И горела река. Немцы выше города выпустили из хранилищ нефть и подожгли. Над огненной Волгой кружили немецкие бомбардировщики. Вода бурлила, дыбилась от взрывов бомб и снарядов. Как им удалось прорваться в осажденный город!
Взвод, в котором служил Евдокимов, оборонял развалины тракторного завода. Атаки, контратаки. В одну из вылазок его настигла пуля немецкого снайпера. После госпиталя -– снова фронт. Шло наступление на сильно укрепленную оборону фашистов. Батальон остановился перед высотой, взять ее с ходу не удалось. Немцы засели за скатом высоты, ружейный и пулеметный огонь их не доставал.
И тогда сержант Евдокимов, захватив ротный миномет и запас мин, выдвинулся по траншее вперед. Опорную плиту миномета поставил себе на колено -– так ему было легче регулировать наводку. Три мины ушли на пристрелку, остальные стали точно ложиться в расположении врага. Конечно, одним своим минометом он вряд ли бы смог много сделать, но ротный увидел и быстро оценил инициативу смекалистого сержанта.
Когда высота была отбита, Евдокимова вызвал командир батальона.
-– Толково воюешь, сержант, -– скупо похвалил он и добавил, -– на учебу тебя посылаем, на курсы подготовки офицерского состава.
Четыре месяца на курсах пролетели быстро. Всем им выдали полевые погоны с одной звездочкой, и вот уже младший лейтенант Евдокимов командует взводом и все у него складывается хорошо: за умелые действия его представляют к награде, к очередному воинскому званию...
Побег, освобождение
"Вот тебе и очередное звание, вот тебе и награда!" -– горько думал Евдокимов, прислушиваясь к ночным шорохам. Его товарищи давно спали, а он еще боролся с невеселыми думами, превозмогал душевную и физическую боль.
А под утро, когда удалось немного забыться, в избе загремели шаги, послышалась чужая речь...
В одном из лагерей военнопленных на севере Германии был совершен побег. Несколько русских вырвались за колючую проволоку и как сквозь землю провалились.
-– Эсэсовцы искали нас долго, -– вспоминает Евдокимов, -– мы слышали их голоса, лай собак, потерявших след. Голодные, полураздетые мы шли по чужой земле. Шли ночами, а днем прятались в лесу или в заброшенной сарайке.
После войны Евдокимов вернулся домой, стал работать трактористом. И по настоящий день он не изменил избранной специальности. Вступил в партию, принимает самое активное участие в общественной жизни хозяйства.
-– Любит технику, -– с теплотой отзывается о механизаторе И.Г. Евдокимове главный инженер совхоза "Большевик" Виктор Николаевич Кошкин. -– Не случайно у него самая высокая выработка на трактор среди механизаторов отделения.
Десять лет назад, когда страна отмечала двадцатилетие разгрома фашистской Германии, Ивана Григорьевича вызвали в военкомат. Здесь ему вручили награду -– медаль "За боевые заслуги", которой он был награжден за подвиги в годы Великой Отечественной войны.
Н. Карманов. 1975 год.
Она осталась в памяти
О Марии Николаевне Завариной
В прошлом году на концерт, посвященный Дню Победы, который состоялся в Ермаковской средней школе, смогли прийти не все ветераны войны и тыла. И мы решили навестить тех, кто не пришел на праздник, а заодно расспросить их, что они помнят об этой войне. Побывали в гостях и у Марии Николаевны Завариной. Вот что она рассказала:
– Когда началась война, мне было почти 19 лет. Сначала известие это даже не приняли всерьёз. Думали, война закончится быстро, через несколько месяцев. Но потом, когда из деревни ушли мужики, ушел брат Николай, когда начали приходить похоронки, стало страшно. А война все не кончалась и не кончалась. Нас, 17-20-летних девчонок, отправляли на разную работу. Мы рыли окопы, заготавливали лес (таскали вдвоем 6-ти метровые брёвна), убирали хлеб. Был такой случай: несколько баб и девчонок в поле жали хлеб, вдруг что-то загудело; не сразу поняли, что это летит фашистский самолёт. Попадали в рожь, лежим, не шевелимся. Фашист не стал бомбить: не мы ему были нужны. Бомбы упали в Шарне рядом с железнодорожным полотном.
Оказывается, и до нас долетали немецкие самолеты. Еще об одном случае рассказывает Мария Николаевна:
– Брат Николай был ранен. Случилось так, что эшелон, в котором его везли в госпиталь, остановился на станции Секша (3-4 км от родной деревни Починок). Как уж случилось, не знаю, но он пришёл, ночь был дома. Конечно, все в семье были очень рады, плакали от радости, а утром плакал он: знал, куда уходил.
Сестричка (так Мария Николаевна всегда называла жену брата Николая, Анну -– прим.) получила на него три (!) похоронки, по одной даже пособие на их первенца получала, а он пришёл, живой. Видно молитва «Живый в помощи Вышняго...», которую Анна читала каждый день и утром, и вечером, да вера ее и родных спасла его, хотя ранен был неоднократно.
-– Много таких случаев было, - говорила Мария Николаевна, -– я уж и не помню всего, ведь мне 83 года уже. — Когда узнали о том, что кончилась война, радовались, как дети: плакали, обнимались, целовали друг друга, пели. Я певунья была, Да у нас в семье все пели: брат Николай, сестры Соня, Лена, Дуня.
Сейчас-то что - жить бы да радоваться. Президент открытку прислал. — «Уважаемая» написано, и подпись самого Путина. Девочки приходили из школы, открытку принесли тоже, на концерт приглашали, да не дойти мне: ноги болят. Из сельсовета приходили, коробку конфет принесли. Хорошо, Вот вы пришли. И радостно мне, бабушке, что не забыли меня, помнят ещё.
Мы поблагодарили Марию Николаевну за интересный рассказ, пожелали ей здоровья, сфотографировались на память. Она даже и палочку, на которую опиралась во время разговора, откинула. «Не хочу, -– говорит, -– рядом с молодыми старухой выглядеть!»
Марии Николаевны, к сожалению уже нет в живых, она ушла из жизни 23 ноября 2006 года на 85-ом году жизни. Она навсегда запомнится нам такой, какой выглядит на этой фотографии.
Учащиеся шестого класса Ермаковской средней школы.
"С наше поночуйте, с наше покочуйте,
с наше повоюйте хоть бы год"
О Владимире Сергеевиче Звереве
Сейчас, имея за плечами немалый жизненный опыт и анализируя пройденный путь, обычно вспоминаешь события, в которых довелось участвовать, людей, встреченных на этом пути, и думаешь, что от людей-то во многом зависели свои удачи или неудачи. Кстати, один писатель говорил, что счастье человека объясняется просто: если в жизни довелось работать или общаться больше с плохими людьми, чем с хорошими, то ты несчастливый человек, и наоборот.
Немало мне пришлось встречаться, служить и работать с костромичами, как в годы войны, так и в мирное время. Да разве забудешь друга-приятеля младшего лейтенанта Чеснокова из города Антропово, рядового Шулепова из Костромы, с которыми служил в армии, или председателя правления нашей писательской организации Юрия Серафимовича Бородкина, с которым связывают добрые отношения (Ю.С. Бородкин -– автор романа "Кологривский волчок"). Так почему же я вспомнил в первую очередь о костромичах? А потому, что мой сосед и товарищ Владимир Сергеевич Зверев тоже родом из Костромской области. (В скобках замечу, что деревня Кужбом Нейского района Костромской области, где жил в юности Владимир Сергеевич, относилась раньше к Кологривскому уезду). У него учились мои дети, с ним не раз встречались и на родительских собраниях, и на различных совещаниях - я как редактор газеты, он как директор Любимской средней школы. Этот человек прекрасно знает литературу, он большой специалист в области русского языка. В школе Владимир Сергеевич и преподавал эти предметы. Но, как говорится, я начал с конца. А если начать с начала, то надо вернуться в июнь 1941 года, когда Володя Зверев только что окончил семилетку, и ему стукнуло 15 лет, а 22 июня началась Великая Отечественная война. Тогда во всей деревне было лишь два велосипеда, один из которых принадлежал Володе. Вот поэтому ему и поручили развозить по ближним деревням мобилизационные повестки. Но буквально через несколько дней Владимира отправили на строительство дороги Галич-Кострома. Вернулся домой через два месяца, исхудавший, оборванный. Дома так и ахнули. Еще бы! Для подростка и такой тяжелый труд. А какие там условия? Сейчас Владимир Сергеевич вспоминает, что позднее посылали и на лесозаготовки, и на сплав леса. А кормили там так называемым "стахановским" обедом, состоящим преимущественно из крапивных щей. Но в деревне жить, да на земле не работать -– такое бывает редко. Вот и Зверев до призыва в армию и косил, и пахал, и сеял, а больше все на быках да на смоленских коровах. Гнали их стадами из тех краев, чтобы врагу не достались. А в колхозе не оставалось ни мужчин, ни лошадей (30 лошадей отправили на фронт и единственную автомашину вместе с водителем).
В ноябре 43-го прибыл Зверев в военный лагерь, находящийся в Кировской области. Здесь зачислили его в минометную -– 82-миллиметровых минометов -– роту. Расчет в ней состоял из наводчика, который носил ствол миномета, заряжающего двуногу -– лафет, и снарядного -– плиту. Все эти детали достаточно тяжелые. Вот и побегай с ними на учениях неокрепший юнец, покопай землю для окопов в полный профиль. А норма для солдат в тылу состояла 600 граммов хлеба и слабенького приварочка. После обучения запасной полк, в котором служил Зверев, отправили ближе к фронту, в Бобруйск. Этот город только что освободила наша армия. Недостаток личного состава войсковых частей был виден, как говорят, невооруженным глазом. Так, колонну пленных немцев конвоировали девушки -– партизанки в белых платьицах с карабинами в руках. Что одна-две вооруженные девчонки против двухсот обученных солдат, хотя бы и без оружия. Было видно, что моральное состояние противника было уже не то, что в начале войны. А у реки, в лесу, во всех окрестностях города лежала масса трупов, убирать было некогда, Советская Армия перешла в решительное наступление. Летом 1944 года Владимир Зверев в составе полностью укомплектованной дивизии отправился в Латвию. Предстояло пройти пешим маршем 450 километров. А в августе 1944 года был осуществлен прорыв нашей армии в Восточную Пруссию -– колыбель немецкого милитаризма. Владимир Сергеевич гордится тем, что он был в составе того воинского соединения, которое первым вступило на немецкую землю. Встретили наших солдат не с букетами. И хотя на каждом квадратном километре было установлено до 600 артиллерийских орудий, и после мощной артподготовки был осуществлен этот прорыв, дальше дело застопорилось. За 15 дней наши части продвинулись лишь на 45 километров. Мощные оборонительные сооружения, обеспеченные первоклассным по тому времени вооружением, снайперский огонь из каждого крестьянского хозяйства создавали грозное препятствие наступательному прорыву наших войск. Достаточно сказать - от дивизии Зверева к тому времени осталось всего... 108 человек. И тем не менее наступление Советской Армии продолжалось. А на дорогах взятой территории было столпотворение. Освобожденные из немецкого рабства люди, угнанные на работу в Германию, хотели быстрее вернуться на Родину. Бои шли уже на подступах к городу Кенигсбергу. Здесь в бою 1 февраля 1945 года Владимир Сергеевич был ранен. Несколько месяцев пролежал в эвакогоспитале в городе Инстенбурге (ныне Черняховск), где военврачи спасли его от газовой гангрены. Затем был отправлен на Родину, сначала в Кострому, а потом в поселок Некрасовское нашей области. Вернулся домой 1 июня 1945 года инвалидом II группы. Сидеть без дела не стал. Окончил торговый техникум, но эта профессия оказалась не по душе. Поступил в учительский институт, затем в Ярославский педагогический. Стал преподавателем русского языка и литературы.
Таким образом, мы вернулись к тому, с чего начали свой рассказ. Вот уже 3 года Владимир Сергеевич Зверев является председателем Совета ветеранов Любимского района. Где консультацией, где добрым словом, советом помогает он состарившимся участникам Великой Отечественной войны, ветеранам труда. А ведь каким они были тогда бравыми, смелыми.
А. Новоселов, участник Великой
Отечественной войны.
Партизанский комбат
Об Якове Геннадьевиче Золотцеве
С Яковом Геннадьевичем Золотцевым встретился случайно. Накануне Новогоднего праздника по делам заехал на центральную усадьбу колхоза «Новая жизнь». Именно здесь, в Кириллове, попросили довезти до районного центра среднего роста, по возрасту полно¬ватого мужчину. Наш случайный попутчик, несмотря на крепкий декабрьский мороз, был одет в демисезонное пальто, в легкую обувь. Мужчина оказался общительным и вскоре пояснил, что оделся полегче с той целью, чтобы удобнее было ходить. Мол, к седьмому десятку подошел вплотную, да и военное лихолетье сказалось на здоровье. Когда мы проезжали мимо Шарны, наш спутник оживился.
— Где сейчас магазин находится, -– махнул рукой в сторону села Яков Геннадьевич, — там стоял наш родительский дом.
Голос его слегка дрогнул. Мол, столько лет прошло с той поры. Сколько воды унесла река Обнора за эти годы! Чуть позднее мы разговорились с Я.Г. Золотцевым. Каждый год он приезжает навестить отчие могилы на местном погосте. Встречается со своими односе¬льчанами, однокашниками по Любимскому сельхозтехникуму. Они, бывшие выпускники 1938 года, и сейчас проживают в районном центре -– Т.А.Каликинская, А.П.Смирнов, И.Ф. Чугунов. Разные судьбы сложились у только что закончивших учение агрономов, разош¬лись их пути-дороги.
... Предгрозовыми годами назовут в народе конец 30-х. До Великой Отечественной войны оста¬валось немного. Набирал силу фашизм. Неустанно дымились трубы крупповских заводов. На гитлеровскую Германию трудилась половина Европы.
Выпускник Любимского сельхозтехникума Яков Золотцев стал курсантом Киевского воен¬ного училища. И закончил его накануне войны. Служить лейтенанту Я. Золотцеву пришлось недалеко от западной границы.
Ранний рассвет 22 июня 1941 года для многих бойцов Красной Армии стал кровавым. Из-за мутного Буга на мирные советские селения обрушился шквал артиллерийского огня, земля дрожала от многоголосого гула тяжело груженых смертоносным грузом фашистских бомбардировщиков, которые волна за волной по-бандитски выплывали из-за темне¬ющей стены чернолесья. Сигналом тревоги для бойцов подразделения, где служил лейте-нант Яков Золотцев, был свист и грохот падающих бомб. Горела припограничная станция Луцк. А через некоторое время бойцам пришлось вступить в неравный бой с гитлеровца¬ми. Познал лейтенант Золотцев и горечь отступления. Советские войска оставили пылаю¬щие Луцк, Ковель, Клевель и другие города и поселки. На реке Десне фашисты зажали в клещи отступающие части Красной Армии, но бойцы продолжали неравные бои, выводя из строя технику и живую силу врага. Вот здесь-то и проявился тот главный нравственный рубеж, который называется чувством гражданственности. Небольшие горстки красных бойцов отступали болотами и непроходимыми лесами Украинского Полесья.
-– Встречались и такие, которые прятались по хуторам, -– вспоминает Яков Геннадьевич Золотцев. -– Мы же упорно пробивались на восток. Вся горстка бойцов была полураздета и голодна. Питались ягодами и грибами. По ночам делали засады на одинокие фашистские машины. Но никто из нас не выпускал из рук оружия, доверенного нам Родиной. Продвигались на восток ночами. Иногда заходили в небольшие селения и встречали там «образцовый» немецкий порядок. Непременно в центре селений мы видели виселицы с трупами повешенных партийных и советских работников. В одной из лесных деревушек прочитали приказ о том, что население должно платить подати фашистам даже за безобидных дворовых собак. За небольшими группами отступающих советских бойцов гонялись не только фашисты, но и местные националисты. Пробиваться на восток с каждым днем было все труднее и опаснее. Изнуренные тяжелыми ночными переходами мы остановились на дневку в одной из чащ черниговских лесов. Подзаправившись кусочком черствого хлеба с родниковой водой, выставив предварительно караулы, бойцы прилегли отдохнуть под вековыми тем¬ными елями. Сон мгновенно сморил усталых людей. Проснулись от властного окрика: «Встать, руки вверх! Вы окружены!»
— Бросай оружие,— раздался то же повелительный голос и на поляну вышел невысокого роста человек, в руках у которого был трофейный автомат, и, несмотря на летний день, на голове красовалась кубанка с кумачовой лентой. -– Смелее, ребята!
Бойцы с облегчением бросили оружие. Чуть позднее, после осторожных расспросов выяснили, что попали в боевой партизанский отряд, который возглавлял Черниговский подпольный обком компартии Украины и командиром которого был Алексей Федорович Федоров. Именно он, впоследствии дважды Герой Советского Союза, легендарный генерал-майор А.Ф.Федоров, автор книг «Подпольный обком действует», «В лесах под Ковелем» и т. д.
Так началась партизанская жизнь Якова Геннадьевича Золотцева. Сначала был рядовым бойцом в одном из отрядов А.Ф.Федорова, затем командиром батареи. До 26 апреля 1944 года, до освобождения Черниговщины от гитлеровцев, служил в парти-занском соединении наш земляк. Потом в рядах действующей армии освобождал народы Европы от фашистского рабства.
После Дня Победы Яков Геннадьевич Золотцев решил остаться на Черниговщине. Окончил Черниговский сельхозинститут, работал председателем райисполкома, директо-ром техникума. С 1978 года он находится на пенсии. Бывший партизанский комбат не порывает дружбы с Алексеем Федоровичем Федоровым, который был долгое время министром социального обеспечения Украины, сейчас возглавляет совет ветеранов парти-занского движения при ЦК Компартии Украины. Я.Г.Золотцев -– пенсионер республиканс¬кого значения, часто выезжает по местам боевых действий партизанского соединения, выступает в школах, на фабриках и заводах. Материалы о нашем земляке можно увидеть в Любимском народном музее.
А.Аничкин. 1985 год
Душа, опаленная войной
О Вере Матвеевне Золотцевой
Из хроники. 1944 год.
Январь, 20. Войска Ленинград¬ского и Волховского фронтов за¬вершили разгром фланговых группировок 18-й армии против-ника. Войска 59-й армии Волхов¬ского фронта (совместно с 7-м стрелковым корпусом) окружили части новгородской группировки противника, отразили их попыт¬ки вырваться из окружения и ос-вободили Новгород.
Январь, 21. Войска левого кры¬ла Ленинградского и правого кры¬ла Волховского фронтов начали преследование противника, отхо¬дившего с рубежа Мга, Чудово.
Войска 2-го Прибалтийского фронта, ведя наступательные бои в районе Новосокольники,скова¬ли 16-ю армию противника и не допустили ее переброски в рай¬он Ленинграда и Новгорода.
Январь, 27. Советские войс¬ка полностью сняли блокаду Ле¬нинграда.
Долгих 900 дней пришлось выстоять жителям города, до того как в радиоэфире прозвучали эти скупые и торжественные фразы, знаменующие полный и оконча¬тельный прорыв блокады круп-нейшего города, позволяющий направить в город эшелоны с продовольствием, топливом и другими материалами, обеспечи-вающими жизнедеятельность ве¬ликого исторического и культур¬ного центра нашей страны.
Никто не мог знать и предуга¬дать, когда это произойдет, но что рано или поздно блокада будет снята, верили все.
Вере Матвеевне Золотцевой (в девичестве Зварцевой) было одиннадцать лет, когда началась Великая Отечественная война. Дружная семья Веры -– мать, отец, три сестры жили на Васильевском острове. В их большой много¬квартирной квартире жили еще две семьи братьев отца. Отец, Матвей Михайлович, работал ма¬стером на заводе имени Орджо¬никидзе. Непьющий, не курящий, здоровый, крепкий мужчина тру¬дился на совесть, и семья его в довоенном Ленинграде ни в чем не нуждалась. Любимые женщи¬ны к праздникам всегда справля¬ли новые обновки, а жена, ко все¬му прочему, одаривалась золоты¬ми украшениями. Так уж было за¬ведено, что три семьи братьев Зварцевых имели общий стол, за которым всегда было весело и сытно. Запасов продовольствия никто не имел, ведь всегда мож¬но было пойти в магазин и купить все необходимое.
Беда подступила незаметно, ее не сразу ощутили. Первые бом¬бежки хоть и пугали, но панику особую у жителей не вызывали. Из разговоров взрослых девочки слышали, что такая обстановка долго продолжаться не может, и доблестная Красная армия отбро-сит ненавистного врага от стен легендарного города. Положение ухудшилось в одночасье, когда разбомбили продовольственные склады, и город остался без запа¬сов хлеба, сопи, крупы и других необходимых продуктов. Братья и племянники Матвея Михайловича ушли на фронт, его же самого на фронт не отпустили. Квалифици-рованному специалисту предста¬вили бронь, а поскольку завод находился далековато от дома, то отец частенько задерживался на работе, лишь на короткие часы наведывался домой узнать, как там жена и девочки. Потом пре¬кратились и эти короткие встречи. Силы таяли с каждым днем. Рабо¬чие завода, выпуская военную продукцию, сутками не отходили от станков, прерываясь лишь на короткие часы сна, когда уже па¬дали с ног от усталости.
А в замерзающем городе падали на улицах простые ленин-градцы: старики, женщины, дети. Вера привыкла к бомбеж¬кам, в бомбоубежище они не спускались, хотя бомбили по не¬скольку раз в день. Неподалеку от их трехэтажного дома нахо¬дился военный завод «Металлист", он то и подвергался по¬стоянно бомбежке.
Зварцевы жили на первом этаже, и девочки ежедневно на-блюдали из окна все эту безра¬достную картину. Удивительно, но в их дом не попало ни одной бомбы. В доме было тепло, семья имела еще довоенный запас дров, отец принес откуда-то печ¬ку-буржуйку, она топилась посто¬янно, Постоянно хотелось есть. Ежедневные 125-граммовые пай¬ки хлеба молниеносно исчезали в желудке, как ни старалась Вера отщипывать от них по крошечке. Золотые украшения мать выме¬нивала на черном рынке на про¬дукты. Варили кукурузу, чечеви¬цу, крупу, выдаваемую по карточ¬кам. Иногда матери удавалось дойти до отцовой работы, откуда домой приносился суповой паек. Но и он напоминал горячую ба¬ланду без картофеля с несколь¬кими крупинками. Девчонки спа¬сались тем, что пили горячую воду, За водой ходили на Черную речку. Не с ведрами, как показы-вают в художественных фильмах, а с чайниками, бидонами, кастрю-лями. Унести большие емкости не хватало сип ни у взрослых, ни у детей. От голода у матери опухли ноги, она прикладывала к ним горячие кирпичи, чтобы хоть как-то облегчить боль.
Время шло, жители блокадного Ленинграда тихо умирали, так и не дождавшись освобождения родно¬го города. В один из весенних дней отец сказал матери: «Уезжай и уво¬зи девочек, иначе вы погибнете здесь». И они реши¬лись. Дорога жизни пролегала непода¬леку: по Ладожскому озеру на Большую землю, Грузовики-полуторки брали столько людей, сколько могли вмес¬тить. Никаких ве¬щей, только малень¬кие сумочки, спря¬танные на груди, могли провезти с со¬бой эвакуированные ленинградцы. Остальное безжалостно отбрасывалось. «Мы спасаем людей, а не вещи», -– такой ответ звучал на робкие просьбы оставить чемодан или большую сумку.
Но и эта дорога жизни не для гарантировала счастливое вызволение из плена блокады. Вражеские бомбы рвались рядом, попадая в грузовики, полные людей, и те уходили под лед, навсегда находя успокоение на дне Ладожского озера. В марте 1942 закончилась блокада для Екатерины Петровны и ее трех дочерей. А Матвей Михайлович умер 11мая на заводе, умер от непосильного труда и голода.
Любимский район – историческая родина Веры Матвеевны. Ее мать, Екатерина Петровна, была родом из деревни Глебово Акуловского сельсовета. Понача¬лу остановились у род¬ственников в Глебове, а потом Вера Матвеевна устроилась рабочей на лесокомбинат. Сколько ей было -– тринадцать, четырнадцать лет? Кто тогда обращал внимание на возраст! Шла война, и тринадцатилетние подростки заменили ушедших на фронт взрослых мужчин. Вере Матвеевне пришлось заниматься посильной и непосильной работой -– расчисткой снега, погрузкой в вагоны... В школу она больше не пошла. Ее успешная учеба закончилась там, в Ленин¬граде, четырьмя классами.
Изломанная, покалеченная войной судьба... Сколько таких судеб в России, не счесть. Вера Михайловна так и не вернулась в родной город. Она отработала на лесокомбинате 43 года и сейчас коротает свой век в маленькой квартирке деревянного дома на опушке леса.
Тяжело, трудно дались ей вос¬поминания о том страшном пери-оде жизни. Скупые фразы проры¬вались сквозь долгое молчание, а в памяти всплывали эпизоды блокады, когда с горячим кипят¬ком девочки вылизывали банку с хранившимися когда-то в ней конфетами. Запах конфет въел¬ся в металл, и дети лизали его как леденцы.
А за окном мертвые, изнурен¬ные голодом тела падали в снег. На них сверху летели немецкие листовки «Спите, ленинградские матрешки, не бойтесь бомбежки». Глупее фразы нельзя придумать, но жителей блокадного Ленингра¬да она уже не задевала. Притуп-лялись чувства, лишь в самых глу¬бинах души теплилась надежда: когда-нибудь все кончится...
Т. АМАНГЕЛЬДЫЕВА. 30 января 2009 года
Серебряные рельсы
Об Анне Ивановне Зубковой
Под луной и в лучах летящих со звездами во лбу поездов рельсы казались серебряными. Аня зачарованно смотрела на них, и все мнилось ей сказочным: и этот новый, незнакомый, постукивающий колесами мир, пышущие клубами пара паровозы, вокзальная сутолока, масса едущих неизвестно куда людей. И она тоже ехала в неизвестность…
Теперь Анна Ивановна поправляет на густых волосах, припорошенных первым снежком, платок и вспоминает:
-– Снялись мы тогда из нашей вологодской деревни Рубцово, это недалеко, под Грязовцем, и поехали в Бужениново. Родитель мой, Иван Константинович Красулин, был человек партийный. Шла в то время, в двадцатых, на село новая жизнь, создавались коммуны, ТОЗы. И отец вступил в Бужениновскую коммуну, его избрали председателем.
Как и другие коммунары, опыта совместной работы, общего ведения хозяйства бужениновцы не имели. Поэтому просуществовала эта новая ячейка общества недолго. Родители Анны построились в Любиме. В этом доме и живет до сих пор Анна Ивановна Зубкова.
-– Жизнь-то круто брала на излом, -– продолжает она рассказ. – Не в пример нынешнему поколению, ранний труд был тогда не в диковинку, а чем-то само собой разумеющимся, естественным, как восход солнца, наступление дня после ночи. Поэтому с детства освоила и любую крестьянскую работу, и любую иную. А когда речь зашла о серьезном в жизни, -– путей-то советская власть каждому предлагала их море – вспомнились мне серебряные рельсы из детских впечатлений, по которым хотелось уехать далеко-далеко… И пошла я на железную дорогу.
Начался сорок первый. На станции Любим приняли Анну весовщицей в багажное отделение Складно началась у нее служба на транспорте. Человек с незлобивым русским характером, и русским же умением все схватывать на лету, она, как это теперь называется, быстро вошла в коллектив, а попроще – прошлась ко двору, и все у нее клеилось, никакая работа не вываливалась из рук. Да помешала подлая война: на Родину напали германские фашисты. С 22 июня 1941 года жизнь Анны покатилась совсем по другим рельсам. На оборону стала работать вся страна, и она – в том числе.
-– С началом войны, -– углубляется Анна Ивановна в прошлое, – и началось мое путешествие по серебряным рельсам, далеко-далеко. Перво-наперво отправили меня с двумя любимскими железнодорожницами в архангельские порты Бокорица и «Экономия», где мы, весовщики, принимали с пароходов экспортные грузы. Работа была ответственная, изнуряющая, но как мы поняли, очень и очень нужная для фронта, для победы. Поэтому старались изо всех сил девять месяцев, пока были в портах предписания.
А вернулась в Любим – отправили учиться в Буй, на дежурную по станции. Только работать по этой специальности пришлось мне недолго: ожидали тревожные поездки по стране. Трудно было под Ленинградом – и нас направили под обороняющийся город. Помню станцию Большой Двор, это у Тихвина. Какая станция, одно название: все разбомбили гитлеровцы, рельсы согнуты в дугу от огненного пекла. И мы, девчонки, таскали на себе рельсы, шпалы. А шпалы-то – двенадцать пудов, сама в дугу изогнешься, пока тащишь. Но ничего, выдюживали, восстанавливали железную дорогу. Так повторялось неоднократно. И хотя нас, дежурных по станции, на фронт не брали, нам полагалась бронь, думаю, что в Отечественной войне посильное участие я принимала, и медаль «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.» ношу по праву.
Молодость была сама себе наградой. Там, где не могли вытянуть другие – вытягивали мы, молодые. Восстановление разметанных военным вихрем путей, погрузка вагонов стали привычным, повседневным делом. Надо было – ехали в Коношу, Архангельской области, грузили дрова на паровозы, не думая о заданиях, потому что постоянно их перевыполняли. Знали – это для Победы. Работать на погрузке приходилось на многих станциях. Данилов была самой ближайшей. Очень до многих станций, полустанков и разъездов доводили меня серебряные рельсы.
Спрашиваете о моей дальнейшей службе дежурной по станции? Продолжала я работать в этой должности на станции Руша. Но жила в Любимее, и ходить было несподручно. Поэтому перевели меня стрелочницей. И трудилась я на постах больше двадцати лет. Это теперь стрелочник управляет кнопками, а тогда мы имели дело с так называемыми «мелентьевскими замками» и ключами, все выполняли вручную. Переводили стрелки на постах, вели все движение составов и маневровую работу на станции.
Из характеристики, данной А.И.Зубковой начальником станции Любим Нелли Дмитриевной Носковой: «Человек она обязательный, безотказный, душевный. Сколько я ее знаю по совместной работе – а знаю уже больше тринадцати лет – никогда Анна Ивановна не допускала брака в работе. Стремится сделать добро каждому от и до. Приедет человек за грузом из дальней деревни ночью – она придет на станцию, не глядя на ночь, отпустит. Грузы у нее всегда отправлены аккуратно, вовремя. Да и вообще она не может сидеть без дела. Не ее забота, а возьмет в руки метлу, уберет перрон: такой уж у нее склад характера. Обо всем беспокоится заранее. Как бывшая стрелочница, не пройдет мимо любого маломальского нарушения, хотя официально она не состоит у нас в группе народного контроля».
Сорок четвертый год Анна Ивановна Зубкова на железнодорожном транспорте. Награждена медалью «Ветеран труда». Семь лет как на пенсии, а продолжает работать:
-– Куда я от людей. Силы еще есть.
Убегают к горизонту ее серебряные рельсы. На этих путях нашла она свою жизненную дорогу.
И.Знаменский 1984 г.
Партизанская "Чайка"
О Зое Ильиничне Зубрицкой
Октябрьским утром 1942 года Зоя Зубрицкая приехала в Москву в ЦК комсомола. Сказала: – Хочу стать радисткой-разведчицей. -– Хорошо, -– ответили ей, -– пошлем учиться. – Началась учеба. Таких, как она, девушек в группе было несколько. Сразу завязалась крепкая дружба. Дни казались длинными, хотелось быстрее взяться за настоящее дело. Но разведчикам нужна была отличная подготовка. В апреле 1943 года Зоя Зубрицкая с Марией Рошвой прибыли в штаб Третьего Украинского фронта. Здесь они встретились с командиром воздушного десанта партизанского отряда Иваном Бондаренко. Обе должны были служить в его отряде.
Боевое крещение приняла в операции на Донце. Десант высадился на рассвете в тылу фашистской танковой дивизии. Стояла задача -– взорвать два железнодорожных моста через реку. Если не удастся взорвать самим -– вызвать авиацию для бомбежки с воздуха, дать летчикам прицельные ориентиры. Мосты эти были для фашистов единственными переправами через Донец. Охрана их была сильной. Командир отряда принял решение действовать внезапно. Бой начался уже через полчаса после приземления парашютистов. Дерзкий налет в утреннее время застал фашистов врасплох. Охрана одного из мостов была полностью уничтожена. Теперь дело за минерами. Но пока они приспосабливали на фермах моста взрывчатку, к месту боя прибыли две автомашины с вражескими солдатами. Грузовики остановились у небольшого оврага. Здесь, за кустами желтой акации, сидела со своей рацией Зоя. Она должна была держать связь со штабом. Чтобы помешать фашистам ударить в спину, девушка решила вступить в бой. Еще не улеглась дорожная пыль за грузовиками, как из-за кустов по ним ударили короткие очереди Зоиного автомата. Замертво падали враги. Машины стали разворачиваться, чтобы удрать. Но в это время с другой стороны по ним открыли стрельбу десантники. Зоя достала из сумки две гранаты-лимонки и бросила их одну за другой в первый грузовик. Машина остановилась. За ней встала и вторая. Зоя и ее друзья почти в упор стреляли по врагам. Оба моста были взорваны. Операция была выполнена. За подвиг Зоя была награждена медалью "За отвагу". Потом было еще много десантных операций, много боев в тылу врага. В воздух летели склады боеприпасов, железнодорожные мосты и эшелоны.
...Лето 1944 года. Отряд Ивана Бондаренко получил новое задание. Оно было очень трудным. Советская армия, освободив юг Украины, вышла на водный рубеж -– реку Днестр. Противник сконцентрировал огромные силы между Днестром и Дунаем. Дунай стал главной артерией снабжения фашистских войск. А в придунайских плавнях скрывались от угона в гитлеровскую Германию юноши и девушки. Если эту массу людей организовать -– большая сила! И направить ее удар надо в спину врага. Отряду Бондаренко поручалась именно эта задача. Вылет был назначен на 22 июля. Но этот раз радисткой должна была лететь Мария. Но, узнав о важности задания, Зоя побежала к командиру. – Почему Мария, а не я? -– спросила она. – Успокойся, Зоя, -– Иван Бондаренко тепло посмотрел в ее темно-карие глаза. – Очередь лететь Марии. В следующий раз... – Нет, не в следующий, а сейчас, именно сейчас...
...Двухмоторный "Дуглас" летит над Черным морем. Их одиннадцать отважных. Самый младший -– 17-летний Петя Малов. А рядом с ней -– чуваш Аверкий Сибяков. Его Зоя знает еще по школе. Все были нагружены до предела: мешки с толом, обоймами и дисками патронов, гранатами и магнитными минами. У каждого -– автомат, бесшумная винтовка, пистолет, нож. А посредине кабины два больших тюка -– один с противотанковыми, другой -– с ручными гранатами. Все это для будущего отряда. Наконец дельта Дуная. Она разлилась широко-широко. В штабе не предполагали, что эта коварная река разливается иногда и в середине лета. Да, развивается, затопляя все вокруг. Куда прыгать? Этот вопрос тревожил всех десантников. -– Будем прыгать ближе к реке. А там обстановка покажет. Приготовиться! -– скомандовал Бондаренко. Аверкий Сибяков взял на плечи питание для рации. – Тебе будет легче, Зоя. Будешь прыгать за мной -– третьей. Первыми к земле полетели два грузовых парашюта. Через минуту-вторую один за другим раскрылись шелковые купола над десантниками.
Но фашисты обнаружили десант еще в воздухе, устроили облаву. Уже наступал восход. Над дельтой реки вот-вот поднимется раннее июльское солнце. Отходить некуда. Кругом ровная степь. Вот только кукуруза. В ней и занял отряд круговую оборону. Тяжелым был этот неравный бой: двенадцать советских разведчиков отбивали атаки сначала одного батальона, а потом целого полка. Только к десяти утра, когда уже восемь десантников были убиты и трое тяжело ранены, Зоя связалась по радио со штабом и дала в эфир открытый текст: -– "Отряд погиб. Жизнь отдана дорогой ценой. "Чайка".
Зоя погибла последней. Передав радиограмму, она встала во весь рост и пошла навстречу наступающим. Фашисты думали, что девушка сдается. -– Сдавайся! -– крикнул офицер. – Русская Зоя не сдается! -– ответила Зубрицкая и на глазах у солдат метким выстрелом наповал уложила майора. Солдаты хотели взять ее живой. Но в трофейном парабеллуме нашлась еще одна пуля, Зоя оставила ее для себя.
...Есть на Дунае село Галалешти, переименованное ныне в Десантное. На братской могиле советских парашютистов обелиск. На нем девять имен. И среди них имя Зоя Ильиничны Зубрицкой -– партизанской "Чайки" из Ярославля.
Л. Сирица. 1967 год.
Вниманию следопытов:
Зоя Зубрицкая родилась в Закобякинской стороне, училась в школе ФЗО при Гаврилов-Ямском льнокомбинате «Заря социализма». О Зое читайте также кн.: Рихтер В. «Особое задание», газ.: «Северный рабочий», : 6 июля 1975 г.; «Юность», 20 марта 1969 г. ;газ. «Путь Ильича» (Гаврилов-Ям), 7 мая 1983 г., 23 февраля 1978 г.; «Ленинский призыв», 19 июня 1975г.
Дорога Победы
Об Алексее Николаевиче Кабанове
Через две с половиной недели после частичного прорыва блокады Ленинграда по отвоеванному у врага узкому коридору суши и болот прибрежной полосы Ладожского озера в пяти километрах от линии фронта в осажденный Ленинград пошли поезда с продовольствием, военной техникой, боеприпасами, горючим, топливом... В обратном направлении на Большую землю вывозились сотни раненных бойцов, тысячи блокадников и порожний грузовой состав.
Эту железнодорожную ветку назовут Дорогой Победы. Немыслимая в мирное время и не имевшая себе аналогов в мировой практике железнодорожного строительства 33-х километровая ветка временной железной дороги Шлиссельбург -– Поляны вплоть до полного снятия блокады пропустит в Ленинград шесть тысяч поездов. Но первый из них -– эшелон с углем и военной техникой 7 февраля 1943 года поведет наш земляк, начальник угольно-кольцевого маршрута № 258 Алексей Николаевич Кабанов. Об этой дороге он рассказывает:
-– Дорогу строили в спешке, под обстрелами немецкой артиллерии и бомбежками с воздуха. Военные железнодорожные батальоны шпалы и рельсы "времянки" укладывали на промороженные тридцатиградусными морозами участки Синявинских болот по деревянным настилам-фашинам. Станциями служили землянки, снабженные "Буржуйками". Через Неву был построен свайно-ледовый мост. При прохождении поезда он скрипел и шатался, как качели. А весной колея дороги, проложенная по болоту, ушла на полметра в воду, и паровоз с вагонами "плыл" по рельсам, как колесный пароход.
Алексей Николаевич вдруг остановился, прервал рассказ и, сжав ладонями виски, тихо произнес: "Не могу..." Так он проделает еще не раз на протяжении нашей беседы, и во время этих нелегких пауз у меня перед глазами будут мелькать вагоны поезда, несущие в Ленинград под шквальным огнем немецких батарей ценный груз. Разрушалась колея, сходили с рельс и расцеплялись паровозы и вагоны, взрывались составы. От одного из них, с боеприпасами, осталась траншея глубиной шесть метров. Железнодорожники-эксплуатационники гибли десятками.
– 7 февраля – не первая моя командировка в осажденный Ленинград, – вспоминает А.Н. Кабанов. – Первый состав я провел в город еще по Ладожскому озеру. Вагоны по льду тянула техника -– танки, трактора, иногда, по воде, самодельные паромы (почти плоты). Под колеса подкладывали все, что находилось под руками: шпалы, доски, бревна. Так я доставил свой первый состав по дороге жизни. А когда я отправился во второй раз, дорога была проложена по берегу.
Около тысячи железнодорожников Северной железной дороги, со всех станций и разъездов от Филина до Архангельска и от Тихвина до Свечи было командировано зимой 1943 года на железнодорожный узел-станцию Волховстрой в 122 километрах от Ленинграда. Именно там было сформировано воинское эксплуатационное отделение - 3 (ВЭО-3).
Бойцы ВЭО-3 и обслуживали Дорогу Победы. Более половины из них -– были женщины. Целый женский батальон: путейцы, движенцы, связисты, кочегары паровозов, стрелочницы и так далее.
-– Когда я повел третий состав, -– продолжает вспоминать Алексей Николаевич, паровоз разбомбили. Двое суток пролежал под обломками. -– И он в очередной раз стиснул виски руками. -– Не могу. -– Далее рассказ продолжала его жена, Лидия Георгиевна Кабанова, кстати, тоже железнодорожница.
-– Когда его обнаружили, думали -– покойник. И понесли к штабелям, где мертвых складывали. Потом присмотрелись: живой. Отправили в госпиталь. Документы сгорели. После госпиталя Алексей продолжал работать на железной дороге. 45 лет составляет его трудовой стаж. В Любим приехал по направлению в 1947 году. Свою половину встретил несколько раньше, в Вологде, на курсах диспетчеров.
Лидия Георгиевна -– потомственная железнодорожница. Ее отец, Георгий Родионович Долгих, работал на железной дороге. Незаметно она перевела разговор на мирную жизнь, на сегодняшний день. Дочь их, Вера Алексеевна, и сейчас работает в Любиме дежурной по станции. Два внука: Алексей и Сергей тоже выбрали профессию железнодорожника своим делом. Тяжело ветеранам вспоминать минувшие дни. Тяжелая досталась доля северянам-железнодорожникам: в экстремальных фронтовых условиях выполнять свой профессиональный долг. Но обидней всего то, что в литературе о войне и блокаде Ленинграда их подвиги в перевозках по Дороге Победы замалчиваются. Хотя паровоз-памятник, доставивший в осажденный Ленинград первый состав с продовольствием, установлен на станции "Волховстрой", а все бойцы ВЭО-3, оставшиеся в живых, были награждены медалями "За оборону Ленинграда".
7 февраля торжественно с театрализованным представлением о прибытии первого поезда с продовольствием на Финляндский вокзал северной столицы будет отмечаться 60-летие Дороги Победы и прорыва блокады Ленинграда.
Алексей Николаевич Кабанов возил уголь. Для блокадного Ленинграда он был так же важен, как хлеб, он давал возможность предприятиям города по-прежнему выпускать военную технику и боеприпасы, необходимые фронту. Вместе с ним к ВЭО-3 были прикомандированы многие наши земляки. Среди них женщины-путейцы из Любима Антонина Дмитриевна Грязева и Антонина Васильевна Шамина. Живы еще герои тех огненных лет: рабочая пути А.И. Комякова (ст. Путятино), электромеханик связи С.А. Кузнецова (ст. Данилов), стрелочница А.М. Хлебосолова и весовщица Е.А. Воробьева (ст. Вологда).
Закон о ветеранах не причисляет бойцов ВЭО к участникам войны со всеми, полагающимися им льготами. И дважды раненный, дважды погребенный заживо при бомбежке железнодорожник А.Н. Кабанов получает в свои восемьдесят лет обычную среднестатистическую пенсию, а на слова: "Мол, не очень-то щедро оценила Родина его вклад в Победу" отвечает: "Главная награда, что остался жив".
Впрочем, не поздно еще закон и поправить.
Вячеслав Розум. Татьяна Амангельдыева. 2003 год
Политрук Караваев
О Сергее Васильевиче Караваеве
В Ярославский историко-архитектурный музей-заповедник поступили материалы о жизни нашего земляка Сергея Васильевича Караваева. Они ярко рассказывают о замечательном человеке, чьи ратные и трудовые будни – судьба поколения советских людей победившего в войне, построившего развитое социалистическое общество.
«Настоящий политработник в армии – это человек, вокруг которого группируются люди, он доподлинно знает их настроение, нужды, надежды, мечты, он ведет их на самопожертвование, на подвиг. И если учесть, что боевой дух войск всегда признавался важнейшим фактором стойкости войск, то именно политработнику было доверено самое острое оружие в годы войны. Без него ни танки, ни пушки, ни самолеты победы нам бы не принесли», -– писал Л.И.Брежнев в книге «Малая земля».
Эти слова писались и о Сергее Васильевиче Караваеве, инспекторе политотдела 18-й десантной армии.
В политотдел 18-й армии Сергей Васильевич пришел не новичком. За плечами учеба в Угличском педагогическом техникуме, а затем почти восемь лет работы завучем средней школы в Большом Селе. В 1939 году его призвали на действительную службу. Физик по образованию, он освоил специальность связиста, а по призванию был политработником. С тех пор сохранились фотоснимки, аттестат об окончании дивизионной школы партактива. В составе 9-й горно-стрелковой дивизии Караваев встретил Великую Отечественную войну, а в декабре 1943 года был направлен в политотдел 18-й армии.
Позднее Сергей Васильевич вспоминал, что здесь, под руководством начальника политотдела полковника Л.И.Брежнева, он прошел высшую школу партийной работы. Леонид Ильич своим примером, смелостью, заботой о солдатах заражал каждого подчиненного. Его стилю работы подражали все политработники.
На самые трудные участки стремился С.В.Караваев, человек большой любви к людям, энергичный и отчаянный, кавалер орденов Красного Знамени, Красной Звезды, Отечественной войны, многих медалей, в том числе «За отвагу». Награды, а политработникам, как вспоминают фронтовики, их давали скупо, многое говорят о Караваеве. Сам он об этом не любил распространяться даже в кругу близких: не за награды воевали, за жизнь.
С жестокими боями, освобождая села и города, шла армия по земле Украины, многодневным штурмом бойцы 18-й армии взяли считавшуюся непреступной оборонительную линию Карпат.
«Теперь политработники положительно не знали ни дня, ни ночи, -– вспоминает Л.И.Брежнев. – Шли бои, и ни на минуту не прекращалась партийно-политическая работа в войсках. Вместе с тем надо было помочь местным товарищам, коммунистам, вышедшим из подполья, налаживать новую жизнь…». С ликованием встретили советские войска, в том числе и воинов 18-й армии, народы Румынии, Венгрии, Польши, Чехословакии. Кстати, для воинов 18-й десантной война закончилась в Чехословакии лишь 12 мая. Здесь и после официальной капитуляции фашистской Германии еще шли бои. Об активном участии в этих боях С.В.Караваева свидетельствует орден «Военный Крест Чехословацкой Республики». Его вручил Сергею Васильевичу генерал, а впоследствии президент ЧССР, Людвиг Слобода, командовавший чехословацким корпусом, который входил в состав 18-й армии.
Но обратимся вновь к страницам «Малой земли», «Не забыть мне и великий акт торжества – парад на Красной площади в честь Победы, -– пишет Л.И.Брежнев. – С радостью и гордостью я прочитал приказ о том, что комиссаром сводного полка 4-го Украинского фронта назначается начальник политуправления фронта генерал Брежнев».
Перед нами тоже приказ: «Военный Совет 18-й армии. 29 мая 1945 года. Майор Караваев Сергей Васильевич командируется в город Москву в качестве адъютанта генерал-майора Брежнева, назначенного заместителем командира сводного полка 4-го Украинского фронта по политической части. Срок командировки до 10 (десятого) июля. Член Военного Совета 18-й армии генерал-майор С.Колонин».
Вскоре Караваев вместе с начальником политуправления фронта Л.И.Брежневым прибыл в Москву. После торжеств в столице Сергей Васильевич получил отпуск для поездки домой в Большое Село.
-– Появился в селе праздничный -– в орденах, -– вспоминает жена Анастасия Александровна Караваева. – Первым делом детишек перецеловал, их у нас четверо, гостинцами оделил. За всю войну обрадовались. И опять уехал на службу. Лишь в августе сорок шестого демобилизовался, учительствовать потянуло.
Мы сидим в квартире Караваевых, на улице Победы. Анастасия Александровна, отдавшая 30 лет преподаванию немецкого языка в сельской школе, неторопливо листает страницы памяти. Изредка вставляет фразу – другую дочь Тамара, тоже учительница и бывшая коллега по школе в Большом Селе Н.А.Никифорова. Они – немногословны. Не любил себя славить и хозяин. А все же в их рассказе проступает человек неуемной души, твердого характера, жизнелюб и боец за новую жизнь.
После демобилизации Сергей Васильевич работал в Большом Селе в райкоме партии, сначала заведующим отделом, а потом секретарем, председателем райисполкома. В 1954 году избрали его первым секретарем Середского райкома партии, позднее – Любимского. Вот где развернулся талант организатора. Недаром ярославские коммунисты послали С.В.Караваева на внеочередной ХХI съезд партии. Он был награжден орденом Трудового Красного Знамени. Последние годы Сергей Васильевич работал в Ярославле.
Боевые друзья не забывают семью Караваева. В Ярославль приходят их письма, поздравления с праздниками. Особенно дорожат в семье письмом Генерального секретаря ЦК КПСС, Председателя Президиума Верховного Совета СССР Леонида Ильича Брежнева.
«Уважаемая Анастасия Александровна!
Сердечно поздравляю Вас и всех Ваших близких с праздником – Днем Победы Советского Союза в Великой Отечественной войне 1941-1945 г.
От всей души желаю Вам и всей Вашей семье доброго здоровья, успехов в труде и личного счастья.
Глубоко переживаю преждевременный уход из жизни Вашего мужа – Сергея Васильевича Караваева. Все мы очень уважали и любили Сережу.
С глубоким уважением
Л.Брежнев.
7 мая 1980 года».
Анастасия Александровна в который раз перечла письмо, чуть задержала в руках и положила его на стопку других, теперь уже музейных материалов:
-– Пусть это письмо руководителя нашей партии и государства послужит еще одним свидетельством его чуткости и великого внимания к простому человеку.
Спасибо Леониду Ильичу!
В.Кутузов. 1981 год.
И нет земли родней!
Об Якове Ивановиче Карпове
Теперь диссиденты в моде, люди, в свое время по воле или поневоле покинувшие Ро¬дину. Конечно, несправедливо в свое время поступили с боль¬шинством из них, перегнули, как говорится, палку. Перегибов у нас хватает, Взять хотя бы период коллективизации. Сидим мы с Яко¬вом Ивановичем Карповым в его доме и смотрим на дома улицы, амфитеатром расположившиеся на Рузбугинском угоре. Почти все дома каменные или полукамен¬ные, под железом, с вместитель¬ными кладовыми. «Судовладельцы тут жили, — говорит Яков Ива¬нович, — богатые люди». Он уже не помнит имен этих «богачей», да и никто в деревне их не помнит. В отличие от инакомыс¬лящих застойных лет без следа сгинули в огне классовой борь¬бы. А ведь если разобраться, так не такими они уж богачами были, жильцы этих домов и тех барж-суденышек, которыми они владели, Сегодняшний делец-кооператор по своему достатку намного превосходит их.
Семью шкипера Ивана Карпо¬ва в тридцатые годы спасла от раскулачивания только ее многодетность. «Большая была у них (то есть у Карповых) семья-то, — говорит супруга Якова Ивано¬вича Мария Макаровна. — По этой причине и оказались они в середняках». Скрывая улыбку в роскошную, черную с проседью бороду, Яков Иванович замечает: «То дело прошлое, не стоит его ворошить. Мы прожили жизнь колхозниками, колхозниками и умрем». Из детства и юности па¬мять его хранит только хорошее. Помнит он, как строили на речушке Воньге («Это совсем рядом, за околицей деревни») первый общественный скотный двор. Как ходил в школу («Прав¬да, поучиться много не удалось — четыре класса образования у меня»). Как начал самостоятель¬но работать («К лошадям, меня приставили — все радости и бе¬ды мне от них»).
«В предвоенной деревне жить было еще ничего, — вспоминает Яков Иванович. — На трудодни кое-что выдавали — с голоду не помирали». Как и в дореволюционное время, деревня в ту пору отличалась избытком рабочей силы. В многодетных семьях порой не знали, куда, прист¬роить «лишний рот». И хотя для беспаспортных крестьян действо¬вал закон оседлости, нужда застав¬ляла и местные власти сквозь пальцы смотреть на отходничество. По-прежнему рузбугинцы ухо¬дили на заработки в города, только теперь уже не в Питер, в шкипера да официанты, а в Ярославль, в Кострому, Иваново. Шестнадцатилетним парнем ушел в областной центр и Яков. Иванович. Специальности у него, конечно, никакой не было. Грузчиком там три года работал.
Оттуда его в армию взяли. Как раз накануне финской кампа-нии. Война была, как сейчас говорят, ограниченной, поэтому на нее не попал. Служил в Харько¬ве, и служба была спокойной, поскольку Яков Иванович и военной специальности никакой не получил. Страстный лошад¬ник, а не кавалерист. С артилле¬рией там, с пушками был знаком только по кино. И даже к пехо¬тинцам он не мог себя причис¬лить, потому как вся служба проходила исключительно в кара¬улах, попросту говоря; в охране военного объекта. Объясняя причины успехов немецко-фашистской армии в первые месяцы Отечественной войны, военные историки говорят о неполной готовности нашей армии к отпору врага. И это, пожалуй, что так. Я. И. Карпов с этим впол¬не может согласиться. Или взять наше стрелковое оружие. С теми «ухватами», которые назывались русскими винтовками образца 1891-1930 годов против шмайсеров (немецкие автоматы) немного на¬воюешь. С ними только в кара¬улах стоять.
Первое боевое крещение Яков Иванович получил на Калининском фронте. Перед этим его все-таки подучили кое-чему, сделали из него настоящего пехотинца. Царицей полей назы¬вали пехоту в армии. Без нее невозможно ни наступать, ни обороняться, ни тем более закреплять отвоеванные позиции. В то же время пехотинец наибо¬лее уязвимая мишень для про¬тивника. Единственная защита — саперная лопатка, которой он вла¬деет в совершенстве, зарываясь в землю. Но и эта защита подчас бывает неэффективной, если попадется непутевый командир. «Вперед! — кричит такой ко¬мандир, а куда вперед, если впереди сплошная стена огня. Все равно: вперед и только впе¬ред. По уставу, конечно, коман¬дир прав. Устав пехоты предпи¬сывает при артобстреле скорей¬ший прорыв в сторону против¬ника, чтобы избежать лишних потерь. Но противник тоже не дурак: немецкая артиллерия бьет «вилкой», и спереди и сзади схватывая тебя в клещи.
Яков Иванович уже плохо помнит те населенные пункты под Селигером, которые при¬ходилось сдавать и вновь брать, отступая и наступая, а даты этих наступлений или отступле¬ний он совсем не помнит. Но одна дата врезалась в память. Не забыть ему 8 января 1942 года — последний бой на засне¬женной равнине, тот фонтан мерзлых комьев земли и снега, который вырос внезапно по пра¬вую сторону от солдата. В этом фонтане он и потонул, солдат Яков Карпов. Ударило осколками креп¬ко, разворотив руку и плечо. Хорошо, что ранило в наступле¬нии, при отходе он так бы и остался замерзать на поле в тот ян¬варский день. Дальнейший путь его известен: медсанбат, прифронтовой лазарет, эвакогос¬питаль, стационар в городе Уфе. Занял этот путь девять месяцев. Инвалидом третьей группы вернулся он в родное Рузбугино.
Положили ему пенсию. Да разве проживешь на ту пенсию, если буханка хлеба на черном рынке стоила сотню, картофельная лепешка — десятку, если даже на селе колхозники питались «колобками», состряпанными из льняных обмолотков и клеверного пыжа. Тысячи инвалидов, безногих и безруких, заполняли в те годы наши вок¬залы и поезда, рынки и площа¬ди, ценой убожества вызывая сострадание к ним, защитникам Отечества. Правда, то были городские инвалиды. Потомст¬венный крестьянин Яков Иванович никогда бы не унизился до попрошайничества. И не уни¬зился. Когда подзажило плечо и перестала болеть изуродованная рука, вновь вернулся к излюб-ленному делу — коневодству. Правда, на лошадях у нас даже в военные годы редко пахали, разве какая-нибудь бабка попро¬сит вспахать огород, однако, для лошадок находились другие работы. Одна лошадиная сила оказывалась эффективнее десятков сил, заключенных в тракторе, на перевозке кормов, продукции ферм. Много лет Яков Иванович был в колхозе бессменным возчиком молока, причем собирал продукцию не только с колхозных ферм, но и со дворов колхозников. Выпол¬нял, разумеется, и другие работы. Выше мы уже упоминали о том, что лошади для него не только радость, но и беда. Какой же бедой обернулось для Яко¬ва Ивановича конюшество? Новой травмой, новым увечьем. «Цыганка (кличка лошади) про¬волокла меня по земле на вож¬жах, — объясняет он, — сильно помяла грудную клетку». Вот и вторая инвалидность, на этот раз трудовая. Впрочем, работу пришлось оставить и по другой причине — за семьдесят уже перевалило ветерану, стареть стал. Вот и сиди сейчас в своем пятистенке, построенном по рузбугинскому обычаю еще родите¬лями на высоком подклете, читай газеты, слушай радио, смотри телевизор. Заслужил наконец-то покой. Только как в деревне без работы? Ведь в доме ни центрального отопления, ни водопровода, ни канали¬зации. Ведро кухонных отходов на помойку вынести, и то силы надо. А уж печь истопить, обед сготовить, воды нагреть — и тем более.
Коровку еще держат Яков Иванович и Мария Макаровна, двух овечек. Без скотины дере¬венский двор и не двор. Скоти¬на -– и тебе подмога, и другим. В минувший год от своей перво¬телки Мария Макаровна почти тонну молока сдала на госу¬дарственный пункт. А откормит Яков Иванович овечек — мясо, наверное, тоже пойдет в обще¬ственный котел. От государства же ветеранам требуется немного — пару буханок хлеба на неделю, малость соли да коробок спичек. Даже инвалидам в деревне вволюшку и на печке не полежать.
В начале нашего рассказа мы упомянули о диссидентах, о людях, по воле или поневоле оказавшихся за рубежом, Безу¬словно, со многими из них поступили не по-человечески, лишив права проживать на род¬ной земле, Но зачем же сейчас столько слез проливать об их несчастной судьбе, каяться до унижения, бить себя в грудь до изнеможения? Не лучше ли покаяться перед Яковом Ивано¬вичем Карповым и перед другими Яковами, Иванами, Степанами за их судьбу, которую мы сделали столь многотрудной. Ведь от общества, от властей пре¬держащих они перетерпели не меньше, чем тоскующий по родине на сытом Западе преус-певающий русский литератор или артист, музыкант или фигу¬рист.
Не лучше ли покаяться... Да дело вот в чем. Не разрешат нам Яков Иванович и люди его поколения покаяться-то, не при¬мут они нашего покаяния. Нашу жизнь, нашу историю они пони¬мают и принимают такой, какая она есть. Они считают: было в жизни хорошее — значит было, было плохое — значит было. Главное, не изменять родной земле. Ни при каких обстоя¬тельствах.
Н. ПЕТРОВ. 15 февраля 1990 года
На волосок от смерти
О Сергее Геннадьевиче Кашпиреве
С Сергеем Геннадьевичем Кашпиревым вы не раз встречались: и на страницах нашей газеты, и в городском сквере возле памятни¬ка воинам Великой Отечествен¬ной войны, и на классных часах в школах Любима. И не удивитель¬но. Сергей Геннадьевич -– личность легендарная -– участвовал в самых жарких боях, не раз бывал на воло¬сок от смерти, но, хранимый свет¬лыми силами, выходил живым и по¬чти невредимым. На его счету три боевые награды. И какие! Медаль «За отвагу», орден Красной Звезды, орден Отечественной войны III сте¬пени.
Коренной любимец (не в одном поколении), он и сейчас живет в доме, который построил его дед.
Девятнадцатилетний юноша Сер¬гей Кашпирев был призван в армию в сентябре 1941 года. Вместе с ним из Любимского района забрали око¬ло 60 человек. Формировали в Буе. По дороге еще подсаживали, пока в эшелон не набралось до трех тысяч человек. Молодых бойцов сначала отправили в училище. Кашпирев учился на младшего командира. На фронт он попал в самое пекло сра-жений, в бои на Курской дуге. Об этом сражении он не раз рассказы¬вал: как с четырех сторон ползли на них немецкие танки, как от всей ди¬визии их осталось четверо, как на несколько километров в округе го¬рела земля, и танки шли «грудью на грудь». Так и застыли, вздыбившись на танковом кладбище.
После Курской битвы Сергей Ген¬надьевич побывал и в разведке, и во взводе связистов. В одном полку с ним был и одноклассник Алек¬сандр Хрептюгов (из Заучья). Ему, к сожалению, везло меньше. После битвы под Курском, он с тяжелым ранением попал в госпиталь. Выле¬чившись, вернулся в полк, но в сле¬дующем бою опять был ранен и опять попал в госпиталь. А Сергей Кашпирев продолжал воевать на фронтах: Степном, Воронежском, Первом Украинском, потом Четвер¬том Украинском, Не было особых «теркинских» шуток, или эпизодов из комедийных военных фильмов. Было все по-настоящему: и кровь, и смерть. Больше, чем кто-либо, на войне гибли связисты. Ведь без свя¬зи не возможны ни корректировка огня, ни продвижение вперед, ни успешное сражение. Это понимали не только советское командование, но и немцы, которые, едва завидев человека с катушкой, открывали по нему бешеный огонь. А потому Сергей Кашпирев не раз бывал на во¬лосок от смерти. Медаль «За отва¬гу» он получил за то, что помог точ¬но установить немецкие огневые точки. Был приказ: наладить связь. Сергей вызвался: «Я сейчас про¬ползу по этой бороэдке». Отполз метров на тридцать, а навстречу немец с пулеметом и давай его ог¬нем поливать. Сергей вжался в зем¬лю. Но наш пулеметчик вовремя заметил и прикрыл связиста. Не¬много переждав, Сергей отправил¬ся искать обрыв проводов. Нашел, стал связывать, а фашисты мина¬ми по нему стреляют. Одна -– недолет. Другая... «Эта точно моя», -– по¬думал он и потерял сознание. Ко-мандир, наблюдавший за обстре¬лом связиста, определил все вра-жеские пулеметные минометные точки, что помогло скорректировать огонь и уничтожить их, А Кашпирева засыпало землей. Очнувшись, он смог освободить только голову. Спасли его наши бойцы уже под ве¬чер. Было это в конце августа 1943 года близ Канева.
А вот военный эпизод, похожий на чудо. Восемь связистов набрали с бахчи целую штабную машину арбузов, сами расположились на¬верху. Вдруг из леска, стоявшего сбоку от дороги, фашисты открыли минометный огонь. Воздушной вол¬ной связистов подняло на несколь¬ко метров и плавно опустило на землю. Вокруг валялись неразор¬вавшиеся мины, а все связисты ос¬тались живы, только Сергей Кашпи¬рев чуть вывернул левую руку. Спасли их арбузы, от которых оста¬лись лишь мелкие корочки. Грузо¬вик разметало полностью. Сразу по¬доспели минеры, разминировали шесть мин и снаряд; а седьмую не заметили. И она собрала свою жат¬ву, погубив начальника тыла, снаб¬жавшего дивизию хлебом и продук¬тами.
Орден Красной Звезды Сергей Геннадьевич получил в Карпатах. За какой точно бой -– не помнит. За поведением связистов во время боев наблюдают командиры, и им виднее, кого представлять к награ¬де. Но он хорошо помнит, как его срочно вызвали к фотографу, и он шел, преодолевая два километра по глубокому снегу по гористой местности, то спускаясь в лощинку, то поднима¬ясь на горку. Пришел весь мокрый, хоть фу¬файку выжимай.
Зато отлично по¬мнит, за что получил Орден Отечественной войны третьей степе¬ни. Была весна 1945 года, распутица. На одном из участков фронта (в Прикарпа¬тье) наступление притормозилось. Метрах в двухстах на водяной мельнице засели фри¬цы, которые почему-то на ночь ее покидали. Взвод связистов получил задание: провести связь на эту мельницу. Пятеро во главе с помкомвзвода Кашпиревым отправились вы¬полнять задание. Все сделали тихо и осто¬рожно. Рано утром, сидя на мельнице, уви¬дели, как к ней идут около двадцати фри¬цев. Доложили по те¬лефону. Приказано -– принять бой. Благода¬ря удачно занятой мельнице, пехота пе¬решла в наступление, а пятеро связистов были представлены к орденам Оте¬чественной войны.
Десять товарищей из взвода свя¬зи похоронил Сергей Геннадьевич, восьмерых вытащил раненных с поля боя. Смерть всегда нелепа. Но нелепей той, что была на фронте, трудно сыскать. Вернулся Сергей с очередного задания, а ему говорят: «Твоего помощника убило». Летел мессершмитт и расстрелял его прямо в грудь. А вот другой случай. На Курской дуге под Прохоровкой ва¬рил Сергей с одним бойцом кашу: «Я говорю ему, пойдем отсюда. А он -– сейчас, трубку докурю. Только я отошел, как что-то чиркнуло. По¬бежал назад, а он уже мертвый. Лишь маленькая дырочка видне¬лась напротив сердца».
Много раз глядел боец смерти в глаза. Один раз снаряд закатило в блиндаж. Спасло то, что этот блин¬даж строили немцы в два наката. Если бы это случилось в нашем блиндаже, никто бы не спасся. А тут ничего, уцелели.
Бывали случаи, когда и свои стреляли по своим. Раз попали под свои самолеты. Связисты пошли налаживать связь с передовой, а в это время наши самолеты летят. На всякий случай спрятались в ка¬навке; а четыре самолета по во¬семь ракет выпустили на поле (ошиблись на 500 метров, не до¬летели). Перепахали поле так, словно трактор прошел. Все ка¬тушки с проводами разбомбили, и натягивать нечем было, пришлось за новыми идти. Через два дня прислали их корректировать само¬леты. Ну, и высказали им связис¬ты по-мужски за их ошибку.
По-всякому приходилось на фронте. Голодать - не голодали, при наступлении кругом бродил брошенный скот. Исправно работа-ла полевая кухня. Перед каждым боем давались положенные сто граммов, а после удачного сраже¬ния и двести. Спали прямо на сне-гу, расстелив плащ-палатку, тулуп и укрывшись ими же. За ночь так припорошит снегом, что сразу и не разглядишь спящих бойцов. Как-то раз (под Житомиром) поднимает Сергей голову утром, а меж ними дикие козы ходят. Заметили бой¬цов, да как сиганут, только их и ви¬дели.
Дошел Сергей Геннадьевич до Праги. Хотя День Победы объяви¬ли 9 мая, их дивизия вела бои до 13 мая. Назывались они -– бои ме¬стного значения. Чехи встретили советские войска с радостью. По¬всюду гостеприимно прямо на ули¬цах были накрыты столы, вино ли¬лось рекой, звучали песни, цари¬ло веселье. «В Польше не так, по¬ляки надменнее были», -– вспоми¬нал Сергей Геннадьевич.
Не сразу попал он в Любим, еще целых полтора года принужден был служить, но уже на советской тер¬ритории, в Воронеже. Демобилизо¬вался пере Новым 1947 годом. Устроился на станкозавод и сорок шесть лет работал на одном мес¬те, начав с кочегара и закончив главным механиком. Работал так, что на груди рядом с военными за¬сияла еще одна, мирная, медаль «За доблестный труд».
Стареют наши ветераны Вели¬кой Отечественной. Тихо уходят они в поднебесье, присоединяясь к каравану курлычущих журавлей. Тем ценнее и дороже воспомина¬ния не просто очевидцев, а участ-ников великих сражений. И пока они живы, успеть бы записать их воспоминания. Надо успеть.
Татьяна АМАНГЕПЬДЫЕВА. 20 апреля 2007 года
Жизнь, полная тревог
Об Александре Александровне Клоповой
С детства Шуру тянуло к медицине, перевязывала куклам ручки и ножки, укладывая в кроватку, закрывала их белыми тряпочками. Ну точно, как в больнице. И мечта ее впоследствии осуществилась, поступила, а затем окончила железнодорожное медицинское училище в Ярославле и получила направление в Шарьинский район Костромской (тогда Горьковской) области. Ее назначили на работу медсестрой хирургического отделения больницы в поселке Голыши, где проработала 9 месяцев.
-– Мне сейчас уже 72 года, -– говорит Александра Александровна Клопова, бывшая медсестра операционного отделения Любимской районной больницы, участница Великой Отечественной войны. -– Но память о суматошных событиях тех лет настолько прочно засела в сознании, что я могла бы поведать о происходившем тогда со мной все -– день за днем.
Действительной, неординарное, трагическое и хотелось бы забыть, но не забывается. Вот и первые раненые на полях сражений Отечественной войны, которые начали прибывать в Шарьинский эвакогоспиталь. Этот госпиталь развернулся в Шарье вскоре после начала войны и двух девушек-медсестер (одной из них была Шура) перевели в него из Голышской больницы. Так что фронт в самом неприглядном, ужасном обличии подошел к медсестре, находящейся в общем-то далеко от него, за костромскими лесами. Ее назначили палатной сестрой, она делала раненым перевязки, подавала лекарства -– в общем, все то, что и должна делать палатная медсестра.
А фронт приближался к Москве. Эвакогоспиталь, на то он и эвакогоспиталь, чтобы несколько подлечив раненых, отправить в тыл, был перемещен в город Клинцы Орловской области, затем -– новая точка отсчета пройденного госпиталем пути -– город Тула. Здесь раненых поступало особенно много, ведь шли упорные и кровопролитные бои в Подмосковье. В госпитале было всего восемь врачей, а медицинских сестер еще меньше. Несколько позднее на службу прибыл врач Николай Никитович Клопов. Перед началом войны, когда ему исполнилось 26 лет, он закончил Ленинградскую Военно-Медицинскую Академию, а в госпиталь был откомандирован уже после тяжелого ранения, полученного под Сталинградом. Осколком снаряда была ранена стопа правой ноги, рана угрожала заражением, поэтому третья часть ноги была ампутирована, и молодой врач ходил прихрамывая. Еще хорошо, что протез быстро сделали. Кстати, Николаю Никитовичу предлагали демобилизацию из армии, но он решительно отказался. Так преодолевая все трудности, опасности и лишения фронта, вместе с эвакогоспиталем и дошел этот мужественный врач до Германии. Передвигаться госпиталю было нелегко. Постоянные бомбардировки вражеской авиации лишали возможности спокойно выполнять медикам свои обязанности. Они, как и бойцы Красной Армии, нередко выбывали из строя. В Кричевском районе Могилевской области госпиталь был переполнен. Тогда шли тяжелые бои под Чаусами, но для фашистов ничего не значил и красный медицинский крест. Госпиталь, как и другие военные и мирные объекты, бомбили и ночью, и днем. В шестом отделении, в котором работала Шура, и где находились наши солдаты, раненные в руки и ноги, было особенно тяжело.
Здесь, в Могилевской области и поженились врач Клопов и медсестра Шура.
-– С ним было легко работать, -– продолжает свой рассказ Александра Александровна. -– Он меня многому научил.
Но фронт, а за ним и госпиталь продвигались дальше на запад. Позади осталась Польша, бои велись уже на территории Германии. Первым городом в Германии, где развертывался эвакогоспиталь, был город Шверин, затем Франфурт-на-Одере. Здесь супруги Клоповы встретили Победу. А затем Александру Александровну, Николая Никитовича и других медицинских работников возили в Берлин, чтобы своими глазами увидеть поверженный рейхстаг.
-– На стенах рейхстага мы с мужем тоже расписались, причем подписи поставили несколько раз, -– говорит Александра Александровна.
Но перед медицинскими работниками госпиталя была поставлена уже другая задача -– лечить раненных немцев, поскольку раненные бойцы Советской Армии уже все были отправлены на родину. Вместе с нами работали сестрами немки.
-– Меня, приученную выполнять свои обязанности аккуратно, раздражала их предвзятая неаккуратность. Ведь немцы -– народ очень исполнительный, любящий порядок во всем. А тут рывком снимают бинты. Этими же бинтами с подчеркнутой грубостью обрабатывают раны, -– продолжает рассказ Клопова. -– Я сказала немке об этом. А та говорит в ответ: "Гитлер капут, Берлин капут, значит и им капут". Я же делала все, как положено. Как-то, закончив перевязку, немецкий солдат своей немощной рукой схватил мою руку и начал ее целовать.
-– Да, всего пришлось насмотреться за эти годы, -– вспоминает пенсионерка. Однажды на пути к дому в меня даже стреляли. Пуля просвистела совсем близко от головы. Кто стрелял? За что хотели убить? Но, как видите, осталась жива и в марте 1946 года приехала домой.
После возвращения в Любим, Александра Александровна поступила в районную больницу. Стала операционной сестрой. Шел 1947 год. И здесь не хватало медицинских работников. Операций много, а я одна. День и ночь, ночь и день.
16 лет отработала Клопова на этом месте. За это время в больнице сменилось 22 хирурга. До пенсии оставалось 3 года, когда Александра Александровна тяжело заболела лекарственной болезнью. На организм отрицательно подействовали антибиотики. Перестала действовать правая рука, произошло нарушение речи. Но и в таком состоянии она героически переносила недуг, пока не направили ее на ВТЭК. И представьте, группы инвалидности не дали. Вот такие бюрократы, к сожалению, есть и среди медицинских работников. Ох, как плакала Александра Александровна, когда председатель комиссии буквально оскорбила ее. "Вы симулянтка", -– грубо сказала она больной женщине. Тогда Клопова и ушла из больницы, получая пенсию в размере 30 рублей только за выслугу лет. Но, к счастью, в больнице работал хороший врач Вячеслав Александрович Павлов. Он прописал Клоповой лекарство, и болезнь отступила, но не скоро -– лишь через 6 лет.
Да, своей жизнью, жизнью Николая Никитовича Александра Александровна может гордиться. Да и мы должны гордиться тем, что среди нас есть люди, которые, рискуя своей жизнью, стремятся помочь другим.
...А там, в Германии, бегая по палате, встречая угрюмых немецких сестер, Шура иногда говорила:
-– Как надоели мне эти паразиты!
-– Вас хайст паразит? (Что значит -– паразит?) -– спрашивал один из немецких врачей.
-– Ты поосторожней, -– говорила одна из подруг, -– вот тот понимает русский язык.
-– А что мне его бояться? -– весело отвечала Клопова.
А. Новоселов. 1995 год.
"Добрый день, Дуська и дети
Зоя, Нюра, Валя, Гена и Вова"
О Николае Григорьевиче Кононове
"152238, г. Ярославль, Дубки, Лебедевой А.Н.
Уважаемая тов. А.Н. Лебедева. Сообщаем Вам, что в процессе подготовки второго издания книги "Память" на основании имеющихся в нашем распоряжении данных установлено, что прах Николая Григорьевича Кононова покоится на кладбище города Кракова, ул. Прандоты. Имя его внесено в список второго издания книги "Память". Благодарим Вас сердечно за помощь в нашем общем стремлении, чтобы все павшие за нашу жизнь, свободу вечно жили в памяти поколений.
Януш Пшимановский".
Чувство, с которым я берусь за эти строки, моим сверстникам хорошо знакомо. В сороковые годы, когда в школе спрашивали про родителей, многие отвечали: "Папа погиб на фронте. Сейчас мы сами старше своих родителей тех лет, и очень хочется понять, какими они были? Что за человек был мой отец? Помню, как похоронку принесли. А потом пришли документы, залитые его кровью. Мы их долго хранили, пока они не рассыпались в прах... Отца я знала веселым. Он любил охоту, очень любил нас, детей, мастерил нам разные поделки. "Все время бегом, с шуткой, - подтвердила недавно одна женщина, которая с ним работала. - Выйдет, бывало, из кабинета, облокотится на перегородочку, всех нас рассмешит и дальше пойдет трудиться". А книг сколько было у него по агротехнике! Мы в войну потом на этих книгах вместо тетрадок писали.
Нас детей пятеро: Зоя, Нюра /это я/, Валя, Гена и Вова. И еще была наша мама Евдокия Васильевна, которую отец звал Дуська. Жили мы, Кононовы, в Любиме, на Торговой площади, в бывшем доме купца Мансветова. Четыре семьи, большая общая кухня. Отец, Николай Григорьевич, окончил гимназию в Петрограде и работал агрономом в селе Вахтине Даниловского района, в Закобякине, а перед самой войной его перевели в Любим заведующим районным земельным отделом, как тогда называли РайЗО.
Начало войны он встретил очень остро, все время рвался на фронт, но его не пускали. Устраивал по району эвакуированных ленинградских детей. Принимал их с поезда, временно размещал в школе, в клубе. Было как-то, что домой привез человек двадцать, велел матери накормить, разложить спать; так они и пробыли у нас, пока их не развезли по деревням. В 1942 году мне было десять лет, и я хорошо помню, как пришла газета "Правда" с очерком "Таня" и фотографией замученной и повешенной девушки. Отец был вне себя. Он написал третье заявление с просьбой отправить его на фронт. И уехал, кажется, не дождавшись ответа. Через несколько дней явился обратно, его вернули, чтобы привез соли и картошки для семьи.
Воевал он заместителем командира роты разведки, командиром минометной батареи. Несколько раз был в окружении, обмораживал ноги. А в самые страшные две недели они съели свои ремни и полевую сумку. Освобождал Украину -– Киев, Львов. После освобождения Кракова (Польша) в конце января 1945 года они были на отдыхе, и ночью на них, сонных, напали Польские бендеровцы и вырезали всех командиров, сорок человек. Он имел звание капитана, в последнем письме писал, что присвоено звание майора. Об этой кровавой ночи, как нам сказали в военкомате, писали в газетах. От отца остались письма. Может быть, это мне так кажется, но лучше все он рассказал в них о себе сам.
12.VIII.42. "Добрый день, Дуська и дети Зоя, Нюра, Валя, Гена, Вова. Хочу сообщить, что посылку получил, за которую выношу большую благодарность. Особенно, что ценного - табачок, и главное, махорка наша, ярославская. Когда я и мои товарищи курили, она у нас вызвала прямо-таки патриотическое чувство: нет лучше нашей ярославской махорки... Зое сшей пальто из моего суконного ватного пиджака, не жалей, а на валенки, я советую, продай мои кожаные сапоги... Рад, что ты накосила сена, только рекомендую сменить корову, а то она доит мало. С работы тебе не стоит уходить, не нервничай и смотри вперед. Обо мне не беспокойся, у меня одно в голове -– в 1942 году очистить нашу землю от немецких оккупантов. Ребятишки пускай учатся, носят больше грибов и ягод на зиму. Чтобы я приехал и смог покушать сушеные грибы с лапшой. Как будто все написал. Слез больше не лей".
(без даты, 1942-й ?). "Я, Дуська, чувствую, что тебе сейчас тяжело, родная. Но ничего, трудности надо пережить". Разгромим фашистских бандитов, очистим нашу родную землю, и снова будем жить вместе, родной семьей".
29.VIII.42. "Хотелось бы посмотреть на ребят, как шалят Геннадий с Владимиром и как приступили к учебе девицы. Но сейчас некогда, надо разгромить Гитлера с его армией".
8.III.43. "После болезни ноги попал сразу в свою часть, которая с 23 февраля по 7 марта была в бою. Вы просите у меня фотокарточку. Здесь на передовой у нас фотографов нет, да и некогда этим делом заниматься".
-22.1У.43. «Интересно знать, что делается в части посадки картофеля и огорода, как протекает жизнь в маленьком городе Любиме. Но что я видел, всего в письме не передашь..."
15.VII.43. "Пока жив и здоров. Верно, немного болит нога от ходьбы, но пока ничего. От того, что пережил в боях, имеется много седых волос... Сейчас учусь на командира минометной батареи, учеба - в нескольких километрах от фронта. Слышно, как наши артиллеристы бьют по немецким гадам, а иногда вечером или утром слышится "песня" нашей "катюши", которая вынимает фашистские души..."
/без даты, 1944-й?/. "Сообщаю новый адрес своей части, по этому адресу можешь узнать о моей судьбе, если что случится... Враг бросает последние силы, чтобы вернуть Украину. Я думаю, что он ее получит - по три метра каждый".
8.IX.44. "Чувствую себя хорошо, раны мои поджили. 10 сентября выписываюсь из госпиталя и еду в свою часть. Вначале я думал к вам поехать лечиться, да беда вся в том, что не мог ходить, куда приведут, там и вылезаю. Ранение было легкое, но один еще осколок остался в ноге".
Отец был совестливым человеком. В Любиме он считался начальником, машина у него была, но, возвращаясь из дальней поездки, он на ней никогда к дому не подъезжал. Считал -– лишнее. И лошадь, когда, бывало, для него запрягут, тоже останавливал поодаль. Воевать пошел рядовым, все звания и награды /были у него ордена Славы, Красной Звезды/ заслужил в честном бою. И за Победу заплатил самую большую цену, какая только может быть, -– отдал свою жизнь.
А. Лебедева, пос. Дубки. 1995 год.
Русский солдат
О Григории Александровиче Костерине
Хорошо известны подвиги героев, жертвовавших своей жизнью, чтобы защитить сотни, тысячи других жизней. Как Гастелло, они врезались на своих самолетах в немецкие эшелоны с боеприпасами и горючим, как Матросов своей грудью закрывали амбразуры вражеских ДОТов. Но есть и другой подвиг: солдата, мерзнущего и мокнущего, беспрекословно выполнявшего задания командования, молча умиравшего, понимая, что сейчас война, и жить приходится по законам военного времени. Сражалась вся страна -– кто в действующей армии, кто в партизанском отряде, кто в глубоком тылу. Один из примеров того, как воевал русский солдат -– военная судьба Григория Александровича Костерина. Инвалид Великой Отечественной войны Г.А. Костерин живет в пос. Соколиный. Мы нагрянули к нему без предупреждения средь белого дня, зная, что в это время он всегда дома.
В просторной деревенской избе было чисто и тепло. Супругам Костериным -– за восемьдесят. Доброжелательный и словоохотливый Григорий Александрович слез с печи и начал свой рассказ: -– Когда началась Великая Отечественная война, я служил в Армии. Призвался туда в 1940 году. Был зачислен в инженерно-техническую школу в г Зестафони (Грузия) Потом часть школы перебросили в Ереван, думали, что Турция напала.
Григорию в ту пору шел двадцатый год. В день войны курсантов построили на плацу и объявили о ее начале. Скомандовали: «Бегом по своим подразделениям». Школа быстро опустела, лишь несколько человек остались жечь политучебники и другие бумаги. Костерину поручили сбор призывников из военкоматов в центральный сборный пункт (в свой городок). Ходили по трое, собрав новобранцев, вели их в баню. Бывало, одного-двух из бани недосчитаются, вылавливают. В начале войны они еще спали на койках под марлевыми чехлами, они еще питались в солдатской столовой. Но вскоре все изменилось. Стремительное наступление немцев, как могли, сдерживали наши войска Стояли, не доходя Перекопа. Зимой по льду перешли Керченский пролив, а это 10-12 километров. Жили в пещере, в каменоломнях, где раньше добывали строительный кирпич. Четыре месяца не знали, что такое баня. От вшей вся грудь была в коростах. Снимет солдат нательную рубаху, выкинет. Наденет чистую -– через десять минут, как будто не менял -– опять полна вшей. Через четыре месяца привезли машину воды. Поставили палатку и таз воды на человека. Мойся. Кухню разбили, питаться приходилось заваренной в кружке горстью муки.
Григорий Костерин тяжело заболел малярией, отек. Попал сначала в полевой госпиталь, потом в Керчь, оттуда на барже был переправлен в Краснодарский госпиталь. А немец все наступает. Г Костерина отправляют в Армавир, затем в Минводы, в составе выздоравливающего батальона он отступает все дальше и дальше:
-– Народ бежит. Склады открыты -– бери, что хочешь, -– вспоминает Григорий Александрович. -– Но люди озабочены только одним -– бежать подальше от свиста пуль и снарядов, не остаться на оккупированной территории. А мы отдохнули -– и обратно. Селами прошли Краснодарский край. За последним селом взорвали мост и -– в горы.
По горам вели наших солдат местные чабаны-горцы. По ущельям, через Эльбрус, тропами, известными только им одним. Перешли военно-грузинскую дорогу. Было лето, а в горах -– лед… Питались мясом, почти сырым. Весь скот эвакуировали в горы, и никто не препятствовал бойцам в добыче мяса. Ели без хлеба и соли. Наберут сухого кизяка, сидят и дуют на него. Чуть опалят мясо -– и тут же съедают. Перешли горы, спустились к большой реке. Там стоял эаградотряд и указывал, куда следует двигаться дальше измученным тяжелым переходом бойцам.
На пересылке отобрали 45 человек в танковую бригаду. Попал туда и Григорий Костерин. Отбирали очень тщательно, через особый отдел. Вызывали туда по ночам, а днем солдат откармливали. Трехразового питания они не видели давно. Танковую бригаду погрузили на пароход и по Черному морю отправили на Краснодар. Огромный корабль своим подъемным краном выгрузил танки и боеприпасы, командиры скомандовали: «Вперед!» -– и пошли танки вперед. И опять русского солдата никто не спрашивал: не устал ли он от войны, не разъяснял ему планы командования, не обсуждал с ним время наступления и конечный пункт боевого похода. Но и простой солдат подчас становился свидетелем ошибочных действий начальства, цена которым -– человеческая жизнь.
-– Командиру танкового батальона дали приказ: передислоцироваться, -– рассказывает Григорий Костерин. -– Он, не дождавшись ночи, повел. Лязг, грохот, танки в ясный день, как на ладони. Налетела немецкая авиация, много тогда побили наших.
Сколько раз приходилось отступать – наступать, Григорий Александрович не считал. Керченский пролив приходилось переходить туда-сюда несколько раз, и не только по льду, а и по грудь в ледяной воде. В 1942-м году на этом направлении наша армия пошла в наступление. Но его мало кто увидел из тех солдат, что приняли на себя всю тяжесть оборонительных боев в начале войны. С тяжелой контузией выбыл из строя и солдат Костерин. Начались скитания по госпиталям. Минводы, затем на санаторном эшелоне в тыл (в Грузию). Переполненные госпитали отказывались принимать вновь прибывших. Наконец, определили в Боржоми, в санаторий, тоже превращенный в госпиталь. Красивое двухэтажное здание, построенное некогда для царя Романова, утопало в цветущей зелени среди родников с ключевой водой. Подлечив, дали солдату белый билет. Домой двадцатидвухлетний парень пришел инвалидом первой группы, и каждые три месяца ездил в Ярославль на перекомиссию. Нет, не сидел на инвалидской пенсии наш любимский парень. Десять лет трактористом отпахал, шесть сезонов на комбайне. Был плотником в межколхозной строительной организации, кочегаром на льнозаводе. Последние шесть лет лесником в Шарненском лесничестве работал.
– Это наш ветеран, – с гордостью говорят в Любимском гослесхозе, вспоминая, что на Григория Костерина всегда можно было положиться. Не злобный, отзывчивый, он способен был всегда выручить того, кто в этом момент оказывался с ним рядом. Он никогда не перечил, а просто делал то, что поручат, не выговаривая для себя никакой выгоды.
– Старый, ты хоть телефон попроси, пусть проведут, – подала голос, сидевшая на койке хо¬зяйка. – Ведь скорую мучаемся вызвать, не достучишься ни до кого.
Я сидела перед ними, виновато опустив голову. Мне было стыдно за то, что ветеран, награжденный знаком «Фронтовик 1941-1945 гг.», медалями Жукова и «За победу над Германией» до сих пор не имеет простого телефона. Может к юбилею Победы заимеет он этот бесценный подарок.
Он выжил, а сколько простых солдат полегло на русской и не русской земле. Как тут не вспомнить Н.А. Некрасова:
«А по бокам-то все косточки русские.
Сколько их, Ванечка, знаешь ли ты?»
Татьяна АМАНГЕЛЬДЫЕВА. 2005г.
Яркая судьба в коротких строках
Об Анне Александровне Кочериной
МИНИСТЕРСТВО ОБОРОНЫ РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ.
ВОЕННЫЙ КОМИССАРИАТ ЯРОСЛАВСКОЙ ОБЛАСТИ
Военному комиссару Любимского района
Ярославской области
Направляю копию письма участника Великой Отечественной войны ФЕДОРОВА Евгения Степановича, поступившего из Управления ФСБ России по Ярославской области.
Проверить по архивным материалам возможно имеющиеся сведения в отношении КОЧЕРИНОЙ Анны Александровны, 1919 года рождения, уроженки д. Фадково (возможно д. Федково).
Принять все меры к розыску ее родных и близких. О результатах сообщить в адрес заявителя.
Копия письма:
Уважаемый Иван Юрьевич!!!
К вам обращается с просьбой Федоров Евгений Степанович, участник Великой Отечественной войны, инвалид 2-ой группы, бывший сотрудник УКГБ Калининской обл., полковник в отставке. После выхода на пенсию в 1983 г. я занимаюсь поисковой работой. Мною собраны материалы на советскую патриотку по имени Анна, расстрелянную в ноябре 1942 года карателями на оккупированной территории Оленинского района нашей области. Как имеюшаяся значительное сходство с ней выявлена бывшая переводчица Особого Отдела 39 Армии Кочерина Анна Александровна, 1919 г.р., уроженка д. Фадково Любимского района Ярославской области, пропавшая без вести в ноябре 1942 года в районе Гарецки Оленинского р-на. По данным УФСБ по Омской обл. пенсия семье, а именно ее отцу, была назначена в 1942 г. УНКВД по Ярославской обл.
Прошу вас дать указание о добыче фотографии Кочериной А.А., бывшей учительнице г. Любима, получении сведений и ее приметах для проведения идентификации личности с расстрелянной Анной, а также выяснения сведений, каким РВК и когда она была призвана в Красную Армию, кого из родственников она имела, кто из них в настоящее время жив, адрес их проживания, не сохранились ли ее письма с фронта, особенно последнее письмо. В положительном случае снять с него ксерокопию.
Заранее благодарен, с уважением и добрыми пожеланиями
Е.Федоров
МИНИСТЕРСТВО ОБОРОНЫ РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ
ВОЕННЫЙ КОМИССАРИАТ ЛЮБИМСКОГО РАЙОНА
Ярославской области
ФЕДОРОВУ ЕВГЕНИЮ СТЕПАНОВИЧУ
УВАЖАЕМЫЙ ЕВГЕНИЙ СТЕПАНОВИЧ!
Сообщаю, что КОЧЕРИНА АННА АЛЕКСАНДРОВНА, 1919 г. р., действи¬тельно родилась в д.Федково Любимского района Ярославской облас¬ти. Перед войной их семья переехала в г, Любим, где Анна Александ¬ровна работала учителем немецкого язык.
В настоящее время установлено, что из родственников в г. Любим проживает ее племянник СМИРНОВ ЮРИЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ, 1953 г. р. (сын ее сестры КОЧЕРИНОЙ МАРИИ АЛЕКСАНДРОВНЫ, которая умерла в 2003г).
Брат КОЧЕРИНОЙ АННЫ АЛЕКСАНДРОВНЫ, проживавший в г. Москве -– КОЧЕРИН НИКОЛАЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ тоже умер.
ЮРИЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ и рассказал, что по рассказам матери тетя Аня ушла на фронт переводчиком, бабушка получила извещение, что ее дочь пропала без вести на фронте, и за нее получала денежное пособие. О том, что Аня расстреляна фашистами, они не знали.
Высылаю Вам ксерокопию групповой фотографии учительского состава школы, где АННА АЛЕКСАНДРОВНА работала учителем перед войной (верхний ряд справа, она отмечена стрелочками). Подлинник, к сожалению, выслать не можем, он оказался один. Людей, лично знавших КОЧЕРИНУ А. А., не удалось найти.
Сообщаю адрес ЮРИЯ АЛЕКСАНДРОВИЧА Смирнова, возможно Вы захотите с ним иметь переписку.
С уважением
ВОЕННЫЙ КОМИССАР ПОДПОЛКОВНИК РАЙОНА…
Родом он из Охотина
О Геннадии Ивановиче Крупикове
Тот, кто проезжает старой дорогой от Тимина на Обнорское, не может не заметить по правую сторону от пути несколько почерневших от времени и непогоды изб, в летнюю погоду стремящихся скрыться от глаз прохожего в худосочной зелени отживающих свой век берез. Это и есть деревня Охотино, малая родина Геннадия Ивановича Крупикова, бывшая в годы его детства и юности центром колхоза "Вперед к социализму" и превращающаяся теперь в пустошь. Да, если не приглянется эта деревня, эти земли какому-нибудь энтузиасту-арендатору, то через два-три года от нее ничего не останется. Рождаются наши деревни долго, а исчезают быстро, ведь что-нибудь ломать -– не строить.
Обезлюдело Охотино, пропали Елхи, Попово, Алешино и еще ряд деревень в одном только Пигалевском сельском Совете. Для молодых они сейчас лишь географические названия, но и они скоро из памяти выветрятся. По-честному говоря, и сам Геннадий Иванович все реже вспоминает свою родную деревню. К тому же, рассуждая по справедливости, родиной он может назвать и деревню Борисовское, и село Раслово, и другие населенные пункты района, в которых жил и работал, повинуясь долгу коммуниста, той книжечке с силуэтом Владимира Ильича Ленина, которую он носит у сердца сорок седьмой год.
Что же не сберегли Охотино? Такой вопрос можно было бы задать Геннадию Ивановичу и другим его односельчанам, кто еще помнит эту деревню, проживая в других населенных пунктах, только напрасен будет этот вопрос, безадресен. Его нужно бы задавать тем, кто довел до такой жизни нашу деревню, что сельчане потеряли всякий интерес к крестьянскому труду. "До войны в деревне жить было еще можно, -– вспоминает Геннадий Иванович. -– И народа было побольше, и на трудодни кое-чего доставалось. Даже в войну на селе не очень бедствовали, несмотря на нехватку рабочих рук и тягла. Но в войну у нас окончательно укрепился стиль в руководстве экономикой. А после войны он до такой степени развился, что крестьянину стало совсем невмоготу".
Бывало, крестьянин-колхозник не успеет управиться с полевыми работами, а перед ним уже стоят три уполномоченных дольщика. Один требует выполнения "первой заповеди хлебороба" -– план хлебозаготовок, второй расчетов по хозналогу, третий -– по займам. Обирали колхозы до нитки. На деревню тогда смотрели как на источник даровой рабочей силы и сельскохозяйственного сырья. И не знаешь, чего было больше в такой политике -– глупости или притворства? В своих воспоминаниях дважды Герой Социалистического Труда, председатель костромского колхоза "12-й Октябрь". П.А. Малинина объясняет такую политику незнанием "верхами" обстановки на "низах". Во время работы 19 съезда КПСС ее удостоил беседы "сам Сталин". И она пожаловалась "отцу народов" на нехватку средств на строительство. "У колхозов денег много", - буркнул вождь и тут же потерял всякий интерес к героине. Может быть, он действительно представлял колхозную жизнь по кинофильмам да песням, в которых изображалось, как хорошо живется народу под "солнцем сталинской Конституции".
А вот "отцы" районного масштаба хорошо знали положение дел на селе, но не протестовали против разорительных налогов, поставок, займов. Они выполняли "установки партии и правительства", зная при этом, что за невыполнение их могут жестоко поплатиться. Правда, и в то же время находились люди храбрые, не боящиеся пойти наперекор командно-бюрократической системе. Добром вспоминает Геннадий Иванович бывшего секретаря райкома КПСС С.М. Марова, в конце сороковых годов принявшего колхоз в Ермакове. Колхоз тот носил имя Н.С. Хрущева, "Красным Октябрем" он стал после объединения с одноименным колхозом в Балахонке. Сергей Макарович ввел гарантированную денежную оплату труда колхозников задолго до реформы "кукурузника", как называли Хрущева на селе. Вот где нужно искать истоки нынешнего крепкого экономического положения этого хозяйства. Безусловно, в укреплении и становлении его большая роль принадлежит Герою Социалистического Труда А.Ф. Троицкому, сменившему С.М. Марова на председательском посту.
Мы покривили бы душой, если бы сказали, что Г.И. Крупиков с большим желанием остался на селе, впрягшись в председательский воз. После демобилизации из армии в 1946 году он по примеру других односельчан надумал было уехать в Ленинград к родственникам, устроиться там на работу. Не получилось. Вызвали его в райком и мобилизовали опять, на этот раз на колхозный фронт. С желаниями коммунистов в те годы не считались. Так и остался на селе. На всю оставшуюся жизнь. Работал заместителем председателя, председателем колхоза в Расловском сельсовете, возглавлял колхозы "1 Мая! /ныне бригада колхоза "Наша Родина"/, "Путь Ильича" /ныне Расловское отделение совхоза "Большевик"/. Как не имеющего среднего образования, посылали его несколько раз на курсы повышения квалификации колхозных кадров. Но за пределами области он в те годы нигде не бывал. Вся жизнь прошла в вечных заботах об урожае, о кормах, о надоях и привесах.
Как ни странно, более светлы его воспоминания о войне: "Хоть немного белый свет повидал", -– объясняет Геннадий Иванович. Даже за границей он был. Заграничное путешествие его ограничилось /простите за тавтологию/ пребыванием в феврале 1945 года под Варшавой. Нет, он не участвовал в штурме Берлина, не проходил победным маршем по столицам стран Восточной Европы, пока переформировались в Польше, война и закончилась. А так прошел он всю Отечественную. О многих боевых эпизодах может рассказать. Например, о том, как часть, в которой служил в составе 2-й Ударной армии, попала на Волховском фронте в окружение. Это та самая армия, предательство командующего которой генерала Власова наложило негативный отпечаток на сознание тысяч людей. Только недавно рассказали правду о них, бойцах многострадальной армии. Никакого предательства со стороны их не было. А был подвиг, когда они дрались под Мясным Бором и выходили из окружения. Только в одном не согласен Геннадий Иванович с теперешними интерпретаторами тех событий. Те утверждают, что из окружения вышло большинство наших солдат, а Геннадий Иванович говорит, что меньшинство. Большинство пало там, в болотах и лесах Новгородчины. И пало не только из-за чьей-то измены, а из-за просчетов в планировании операции Верховного Главнокомандующего.
Солдат -– не стратег, его долг: выполнять приказ. Не скажем, что Геннадий Иванович проявлял себя в боях слишком героически, но ведь есть среди фронтовиков и такие, кто не поразил ни одного врага. Если бы было иначе, то войне быстро бы наступил конец: мы уничтожили бы всю фашистскую армию. Как минометчик, а впоследствии командир орудия дивизионной артиллерии, он стрелял по целям, которые командир батареи укажет, а сколько раз попадал в "яблочко", можно было лишь догадываться. Наверное, попадал, и не раз, недаром он награжден орденом Славы и медалью "За отвагу". Этих наград он достоин и потому, что дважды пролил кровь за Родину.
В Ленинграде Геннадий Иванович побывал. Более полугода в 1944 году пролежал в одном из тамошних госпиталей по случаю второго тяжелого ранения. Однако он не инвалид, считается теперь лишь участником войны, и льгот, как участнику войны, ему причитается немного. Даже пенсии хорошей Геннадий Иванович не выслужил. И это почти при пятидесятилетнем трудовом стаже. Дело в том, что не признают у него этот стаж непрерывным. И верно, есть в его биографии, по мнению нашей отечественной бюрократии, одно темное пятно: полтора месяца однажды не работал, когда его "перебрасывали" из хозяйства в хозяйство.
В крупном городе /не считая Ярославля/ Г.И. Крупиков побывал один раз в жизни, к тому же не по своей воле. Зато по району, как отмечалось выше, поскитался вволю. И вот оно, его последнее пристанище -– дом в Раслове. Не дом, а деревенская изба. Сколько дифирамбов журналисты, живущие в городских благоустроенных квартирах, этой избе перепели! Дескать, она и удобна, и практична, настоящий клад для русского человека. На самом деле ничего практичного и удобного в этой избе нет. По большей части это одна комната с огромной русской печкой посередине, иногда разделенная, иногда не разделенная перегородками на ряд комнатушек-клетушек. На пороге 21-й век, а деревенского быта прогресс, кажется, и не коснулся.
Когда Геннадий Иванович был помоложе, стремился к благоустройству, украшал свой дом снаружи и изнутри. Он и сейчас выглядит самым нарядным во всем селе. А теперь уж не до украшения. Слепнуть стал ветеран -– с глаукомой, брат, шутки плохи. Однако старается не сдаваться, крепится. Держит овечек, большую часть приплода от них сдает государству -– помогает решению продовольственной проблемы. Стремится не отставать от жизни, держаться в курсе всех событий в стране и за рубежом. Одобряет курс на перестройку, на обновление всего нашего общества. Радуется элементам нового в жизни, огорчается неудачам в экономической области. Больше всего его волнует крестьянский, земельный вопрос. Удастся ли вернуть на землю крестьянина? Это вопрос из вопросов. При благополучном его решении, может быть, не погибнет окончательно и его родная деревня Охотино.
Ждет ветеран партии, войны и труда нынешней весны. Хочется ему, участнику исторического парада Победы, дождаться очередной 45-й годовщины Победы нашего народа над германским фашизмом. Победы, в приближении которой он принимал участие.
Н. Петров. 1990 года.
Четыре года шел войной солдат
О Геннадии Ивановиче Крупикове
Который уже раз, как только случается попасть в Любимский район, стараюсь на часок, другой заскочить в деревеньку Раслово, что в 15 километрах от райцентра. Живут здесь Крупиковы, Геннадий Иванович и Фаина Дмитриевна. Оба на пенсии. Ведут свое нехитрое, но укладистое крестьянское хозяйство. Есть огород, овцы, кролики, птица. Разумеется, держат и корову-кормилицу, без которой крестьянин, что солдат без ружья. Так, одно лишь название - сельский житель. Супруги давно разменяли седьмой десяток, однако и по дому, и с подворьем управляются справно, да еще в страду посильную помощь совхозу оказывают.
-– Это нас медок выручает, в нем сила и здоровье, иначе загнулся бы я, война -– не мать родная, свое по сей день берет, -– любит приговаривать старик, как только станет хозяйка подавать на стол к самовару янтарно-прозрачный мед летнего разнотравья.
Пасеку Геннадий Иванович завел с выходом на пенсию. Яблони, сливы цветут, липы под окнами, клевера в ту пору тоже еще не перевелись -– раздолье для пчелы. Да и ему, уставшему от войны, дорогами которой шел все четыре года, от председательской колхозной ноши, что нес на своих плечах до выхода на пенсию, так хотелось тишины и покоя, что иного, чем занятия пчеловодством, и сыскать было трудно. Насколько преуспел в этом, знают не только в округе, но за ее пределами. Наведываются покупатели, но этого Геннадий Иванович не любит: отказать неудобно, а продавать -– дело щепетильное. А вот угостить – пожалуйста, прополисом поделиться, рецептик дать -– с превеликим удовольствием. К тому же дети со своим многоголосым семейством тоже виды на мед имеют. Рад Геннадий Иванович всем услужить, всех наделить, только одному и полдюжины ульев трудно осилить.
-– Пчеловодство приходит в упадок, химия губит пчелу, -– сетует Геннадий Иванович. -– Год назад весь рой у меня погиб...
О своем любимом занятии может рассказывать часами. А вот о том, как воевал, как прошел войну от первых ее дней до последнего, довелось узнать поначалу в райвоенкомате, где хранится послужная биография сержанта Г.И. Крупикова, артиллериста 310-й стрелковой дивизии, входившей в состав Второй ударной армии. Мне уже приходилось писать о его участии в Любанской операции на Волховском фронте в районе населенного пункта Мясной Бор. Тот бой ему был особенно памятен, за него он был удостоен первой награды -– медали "За отвагу".
Его военная судьба оказалась настолько прихотливой, что долгие годы и рассказывать о ней не полагалось, потому что над бойцами Второй ударной армии висело клеймо "власовцы".
Стояла весна, -– вспоминает Геннадий Иванович. -– Раскисли Волховские болота. Ни землянку вырыть, ни окоп -– всюду вода. Изнемогали от холода, начался голод. Самолеты, летевшие к нам с продовольствием, цели не достигали, сбивали немцы. На день каждому выдавали по сухарю. Но солдат, как говорится, дымом греется и шилом бреется: в пищу шла листва, молодая трава, корни камыша, всякая живность. Забрасывал нас немец листовками с портретом Власова и его обращением, что сопротивление бесполезно, все мы погибнем в болотах, а германское командование дарует нам жизнь. Сегодня точно известно: ни один из бойцов Второй ударной, сражавшихся под Мясным Бором, не служил потом во "власовской армии".
Измученная голодом и непрестанными боями, Вторая ударная летом прорвала линию окружения. Части выходили по коридору шириной в несколько сот метров, простреливаемому со всех сторон. Предпочитая гибель плену, они пробивались через Долину смерти, выходя с оружием в руках, вынося раненых.
-– В конце сорок третьего перед дивизией была поставлена задача -– прорвать немецкую оборону по линии Псков-Новгород. Опять же болота, позицию для орудия отрыть невозможно. Бруствер наращивали мерзлым дерном, орудие ставили на прямую наводку -– до неприятельской траншеи рукой подать, семьдесят -– сто метров. Тут меня шальным осколком царапнуло. Перевязку сделали в медсанбате и на передовую. Получили приказ: готовиться к прорыву. А потом началось... 170 снарядов наш расчет выпустил по огневым точкам, которые приказано было подавить. Задачу мы свою выполнили, но успех наступления, как выяснилось, был обеспечен на другом участке фронта.
За тот бой под Новгородом сержант Крупиков был удостоен ордена Славы третьей степени. Во время этой операции между атаками бойцам вручали партбилеты. Был принят в партию и Геннадий Иванович. Пряча стального цвета книжечку в карман гимнастерки, командир орудия Крупиков сказал: "С места, где я получил партбилет, расчет не уйдет". Затем в составе разведроты он участвовал в прорыве ленинградской блокады. Здесь получил тяжелое ранение, десять месяцев пролежал в госпитале, а в свою часть вернулся, когда уже шли бои под Варшавой.
Не было среди них, тех, что встали на защиту Отечества в сорок первом и остались в живых, кто бы не мечтал окончить войну в Берлине. Но прошагав с боями пол-Европы, Крупиков так и не дошел до вражеской столицы: 9 мая он встретил в ожидании нового назначения и никак не предполагал, что через полтора месяца примет участие в Параде Победы на Красной площади.
-– Было это для меня полной неожиданностью. Зачислили в "сотку", так назывались подразделения, участвующие в Параде. Разместили нас в палатках в парке Сокольники. Занятия, тренировки каждый день, а ночью выезжали на автомобилях, на прицепе пушки и по Садовому кольцу. Парад был назначен на 24 июня. Все улицы, ведущие к Красной площади, были заполнены войсками, принимавшими участие в торжественной церемонии. Расположилась наша артиллерийская "сотка" на площади Революции. Замерли по команде "смирно". Вижу, выезжают верхом на конях маршалы Жуков и Рокоссовский. Объехали войска, поприветствовали, а затем колонны пошли на Красную площадь. Я был правофланговым в первом ряду, и хорошо видел трибуну Мавзолея. Но кроме, Сталина и большого числа генералов, я никого больше не разглядел. Все мы только вождя и видели, и были этим счастливы. А дальше по ходу колонны валялись на брусчатке штандарты и знамена разгромленных немецких полков и дивизий. По улицам, где мы проезжали, москвичи приветствовали нас, забрасывали цветами, плакали, смеялись. Была подлинная радость, осталась она неизгладимой на всю жизнь.
С. Соколов. 1990 год.
Судьба оставила зарубки
Об Алексее Дмитриевиче Кузнецове
Резко подули из-за реки Костромы северные ветры -– листобои, принесли холодную мокрень. Тоскливая пора. Треплет продрогшие березы, мелко сечет в оконные стекла дождь. И нет этому конца, как будто на всем белом свете установилась такая непогода. Алексей Дмитриевич по стариковской привычке поднялся с постели еще до свету. Во дворе темень. Обошел подворье: все ли ладно? Печка в избе остыла, надобно протопить. Пока неторопливо возился по хозяйству, небо наполнилось стылой голубизной. Деревня словно вымерла. Тишина, ни голоса человеческого, ни шагов не слышно. Состарилось Тетерино. Чуть больше десятка домов. Есть и заколоченные избы, и дачники имеются. Они, что перелетные птицы, с приходом устойчивого тепла появляются, обвешанные рюкзаками и сумками, а когда зарядят нудные, зябкие дожди, снимаются с места и отправляются в уютные городские квартиры. Остаются зимовать в деревне лишь несколько стариков...
А ведь когда-то Тетерино было полнокровным селением. Около сотни домов насчитывалось до войны. Деревню разделяет Руша. У тихоструйной реки любила собираться молодежь. До сотни парней и девчат. В каждой избе по несколько молодых людей проживало. В семье Кузнецовых четверо парней, в живых осталось двое: Алексей и Геннадий. Глава семейства Дмитрий Иванович вместе с сыновьями Николаем и Сергеем сложили головы, защищая Родину от фашистских захватчиков. На фронты Великой Отечественной ушло 80 тетеринцев, и только 20 человек из них вернулись в родную деревню. Могилки павших смертью храбрых разбросаны от Москвы до Берлина. Многие покоятся в братских могилах.
Судьба оставила А.Д. Кузнецову немало трагических зарубок. Алексей был парнем покладистым, любой работы не чурался. Мог топор в руках держать, косу отладить так, что она словно бритвой срезала высокую и плотную траву на заливных лугах в аккуратные прокосы. Бывало "намнутся" на колхозной работе так, что каждая косточка гудит, а чуть свечереет, пиджак на плечи и айда на гулянку. Усталость как рукой снимало. Гуляли до первых петухов. Утром тетеринцев звал на работу глухой звон старого, ржавого рельса. На молодежных вечерках встречались с мининцами. Часто такие встречи завершались традиционными драками. Шли стенка на стенку. Традиция эта блюлась со времен дедов. И никто не мог объяснить причину этих поединков. Днем парни обеих деревень встречались мирно, беседовали, но стоило опуститься сумеркам, как в завозне возникала драка. Одна из таких драк, незадолго до войны, изменила судьбу нескольких парней. Суд был скорым и жестоким. -– Участвовал в драке? -– Да, -– простодушно ответил Алексей Кузнецов.
Встретил А. Кузнецов начало войны в Волголаге, то есть попал на строительство Рыбинской ГЭС. Год трудовых лагерей присудили Алексею. Парню повезло, его двум односельчанам приговор оказался суровее. Попал А. Кузнецов в знаменитую бригаду стахановцев Белова. Десять месяцев с кайлом и тачкой в руках Алексей участвовал в строительстве гидростанции, плотина которой впоследствии перегородила русло Волги-матушки. Под водой оказался город Молога, десятки больших и малых сел, деревень. Шла кровопролитная битва. Фашисты стояли у стен Москвы. На фронте воевал отец с двумя братьями. С просьбой отправить на фронт обратился и Алексей Кузнецов. Лагерное начальство Волголага смилостивилось. Сотни зэков погрузили в эшелон и отправили в запасной полк в г. Горький (ныне Нижний Новгород). На их место прибыли другие. Репрессированная машина НКВД работала на полную мощность даже в трагические для страны дни, когда гитлеровцы без бинокля могли видеть столицу.
Обученных на скорую руку новобранцев отправили на Дальний Восток. Полк, в котором служил Алексей Кузнецов, попал в монгольские степи. В 1941 году бронированная армада гитлеровцев подмяла почти всю европейскую часть СССР. На востоке выжидала своего часа миллионная, вооруженная до зубов Квантунская армия милитаристской Японии. Получив ощутимые удары от Красной Армии на озере Хасан и Халхин-Гол, незадолго до вероломного нападения гитлеровцев, японцы не решались объявлять войну и выжидали, когда Советский Союз ослабнет. Вот тогда и можно будет вступить в бой и захватить Дальний Восток. Истекающая кровью страна вынуждена была держать многомиллионную армию на востоке и Монголии. Немало провокаций предпринимали японцы на границе, но перейти ее не решались. Окончательно отрезвели самураи, когда завершились битва под Москвой, разгром армии Паулюса и пленение фельдмаршала в Сталинграде.
Неожиданно стрелковый полк сняли из окопов в знойной монгольской степи и погрузили в эшелон. Долго гадали бойцы: в какое место следует. В одном были твердо уверены, что в центр России. Несколько суток мчался эшелон. Тайга, предгорье Урала и, наконец – родные места. Алексей Кузнецов выглянул из теплушки... Буй... Сердце учащенно забилось, когда проехали разъезд Секша. Воинскому эшелону везде давали зеленый свет. Заправят на узловых станциях углем, водой, заменят поездную бригаду и снова в путь. Только перед Москвой политрук объяснил, что полк направляется к Курску. Не знали, не ведали бойцы, что они примут участие в грандиозной битве на Курской дуге. И вновь судьба испытала красноармейца Алексея Кузнецова... В памяти солдата всплывает, как их полк смяли гитлеровские танки. Вой авиабомб, взрывы тысяч орудий. В одну минуту даже бывалый, обстрелянный боец мог поседеть, когда, выдувая под днище горячие дымные струи, стальная громада идет прямо на тебя. Секли, подхлестывали очереди, нарастал, пробирая до костей, лязг гусениц: вот-вот придавит, словно былинку. Немногие уцелели, Алексей оказался в их числе. Лучше бы под гусеницы или смертельный толчок пули...
-– Шнель, шнель, руссиш, -– удар сапога под ребра вывел Кузнецова из забытья. Открыл глаза. Над ним стояли два гитлеровца с закатанными рукавами мундиров. Поднялся солдат, в голове шум, ноги, словно ватные, во рту сухо. Долговязый фриц ткнул в бок дулом короткоствольного автомата. Солнце нещадно жгло обнаженную голову, веки глаза набухли. По выжженной степи гитлеровцы вели Алексея, и вскоре он очутился в колонне военнопленных. На станции их погрузили в эшелон. В вагоне от жары было не продохнуть, немало было раненых, многие из них затихали навечно. Выгрузили в Шепетовке. Колючая проволока вокруг, мучил голод, жажда. И вновь колонну погнали на железнодорожную станцию. Загнали как скот в вагоны. Ослабевших по дороге расстреливали короткими автоматными очередями. Эшелон шел, в вагоне ни присесть, ни прилечь. Только один раз открыли двери и бросили несколько буханок хлеба и канистру теплой, пропахшей бензином, воды. И вновь колонну окружили гитлеровцы с овчарками и погнали через какой-то городок. А потом показались высокие трубы, из которых шел смрадный, черный дым. Оказалось, это был крематорий, где сжигались тысячи трупов военнопленных. Фабрика смерти работала круглосуточно, штабели трупов возвышались возле громадных печей и не убывали. Лагерь Майданек. Лето 1943 года. Изнуренные тяжелым трудом и голодом пленные красноармейцы сотнями умирали. Однако рейху требовалось рабочая сила. Поэтому наиболее сильных решили отправить в глубь Германии. Алексей Кузнецов попал на шахты западного Рейха. Около двух лет рабского труда на добыче угля. Весной 1945 года освободили Алексея союзники-американцы. Три месяца бывшие советские военнопленные находились в неведении, что гитлеровцы капитулировали и что Берлин штурмом взяли советские войска. Союзники кормили сносно и лечили обессиленных от непосильного труда на шахте узников концлагеря. Спустя три месяца после Победы в лагере появились советские офицеры. А потом длинная дорога на Родину. Выгрузили на Украине. Служба в Красной армии, и только в 1946 году Алексей Дмитриевич в родном Тетерине.
...Девятый десяток жизни разменял А.Д.Кузнецов. Один остался в просторном пятистенке. Овдовел. Правда, дети, а их четверо, не забывают старика, помогают. Дом Кузнецова выделяется в Тетерине. Добротный и крепкий, и усадьба под стать. Вот только тоскливо осенью...
Анатолий Мирутко. 2002 год.
Герой из деревни Раменье
О партизане Николае Назаровиче Кузнецове
Его зарыли в шар земной,
А был он лишь солдат.
Всего, друзья, солдат простой
Без званья и наград.
Стихотворение фронтовика Сергея Орлова хорошо известно всем любителям поэзии. Ярославский историк И.И. Сидоров выдвигает версию, что оно посвящено нашему земляку, уроженцу д. Раменье Любимского района Николаю Назаровичу Кузнецову. Щедра любимская земля на героев, на людей неравнодушных, беззаветно преданных своей Родине, ставящих целью своей жизни -– служение народу своему, своему Отечеству. Николай Назарович был из таких героев.
Бедная крестьянская семья Кузнецовых, в которой он родился, отучив его в сельской начальной школе, отправила в Петербург - "в люди". Так делали многие деревенские семьи в нашем районе. Не случайно некоторые трактирные заведения в Петербурге содержались выходцами из Любима. Но прежде, чем стать хозяином, приходилось пройти суровую школу "полового" мальчика, бармена, работать от зари до зари и начисто забыть про то, что существует такая пора, как детство.
Нам трудно судить о том, что происходило в первые годы советской власти. Доведенный до нищеты, угнетенный русский люд с радостью воспринял красивые идеи социализма: хлеб -– голодным, земля -– крестьянам, власть -– народу. Молодые революционеры с яростью отстаивали право простого человека на человеческие условия жизни и труда. И не их вина, что партийная политика раскулачивания и репрессий молотила подряд виновных и невиновных. Что в кровавом месиве гражданской войны брат шел на брата, сын на отца, друг на друга. Что, оказавшись по разную сторону баррикады, каждый из них защищал свое: одни -– "светлый социализм", другие -– собственность, нажитую веками их дедами и прадедами.
Николай Кузнецов был коммунистом. Он воевал против Колчака в Сибири, а затем в составе 25-тысячников работал в сибирской деревне, участвуя в коллективизации. Вернувшись в Ленинград, Н.Н. Кузнецов возглавил партком Металлоштамповочного завода. Работать посчастливилось с Сергеем Мироновичем Кировым. В 1938 году он был направлен секретарем Порховского райкома ВКП(б), а в 1940 году его избрали председателем Порховского райисполкома.
Великая Отечественная война…Мощные группировки немецкой армии "Север" стремительно двигались на Ленинград. В первой половине июля гитлеровцы захватили Псков, затем Порхов, Дно и стали приближаться к Дедовичам. Эта война была самой тяжелой в истории нашей Родины. Десятки миллионов погибших людей, сотни миллиардов рублей материального ущерба -– таковы последствия второй мировой войны для нашей страны. Председатель райисполкома Н.Н. Кузнецов успел мобилизовать для нашей армии машины, трактора, лошадей в глубокий тыл предприятия и учреждения, население, а остальные промышленные предприятия и объекты, которые не могли быть вывезены -– взорвать. Сам же с проверенными совместной работой людьми уходит в глубокое подполье. Еще несколько дней подпольщики выручают попавших в плен наших солдат, переправляя их в партизанский отряд, а затем и сами покидают город.
Величайшее бедствие? Да. Но вместе с тем и большая школа испытания, проверка народа на прочность, на верность и преданность Родине. С фашизмом воевали не только в действующей армии. Огромные потери оккупантам нанесли подпольщики и партизаны. За годы войны партизаны пустили под откос более 20 тысяч вражеских эшелонов, вывели из строя более 10 тысяч паровозов и 110 тысяч вагонов, взорвали и сожгли 12 тысяч железнодорожных и шоссейных мостов, уничтожили, ранили и взяли в плен сотни тысяч фашистских солдат, офицеров, чиновников оккупационных учреждений. Николай Назарович возглавил одну из групп Второй партизанской бригады под Старой Руссой. Эта бригада явилась родоначальницей партизанского движения в полосе Северо-Западного фронта. В результате ее боевых действий в сентябре 1941 года значительная часть территории Дедовического, Белебелковского, Поддорского, Дновского и Ашевского районов была очищена от оккупантов. Это была первая, отвоеванная у захватчиков территория. Она получила название -– Партизанский край.
Ленинградский обком партии еще в июле 1941 года предусматривал создание временных органов руководства населением в тылу врага, в зависимости от сложившейся обстановки. Это указание об особых органах, которые могли выносить решения от имени райкома партии, и было взято за основу при создании организационных троек в Партизанском крае. 3 сентября 1941 года командование Второй партизанской бригады создало в Белебелковском районе первую оргтройку и определило ее права и обязанности. В ее составе был и председатель исполкома Порховского райсовета Н.Н. Кузнецов. Прежде всего оргтройка восстановила сельские Советы, затем приступила к воссозданию разрушенных фашистами колхозов, восстановила в них общественное имущество, организовав общественный труд, учет и распределение по труду. Особой заботой было распространение газет и листовок, сводок Совинфорбюро, которые доставлялись в край самолетами. Население края кормило, обувало и одевало своих защитников - партизан, а когда люди края узнали о тяжелом продовольственном положении в осажденном Ленинграде, был организован и переправлен через фронт обоз с продуктами -– 223 подводы. Оргтройки располагали большими возможностями для разведки за пределами края. Ценные сведения военного характера передавались командованию Второй бригады.
Каратели свирепствовали. Снова и снова бросали они вооруженные части на Партизанский край, край, где по-прежнему были колхозы, дети учились в школе, Работали: почта, больница, сельские Советы. Только в мае 1942 года партизаны провели около ста боев, защищая край. Они уничтожили свыше 2000 фашистских солдат и офицеров, 2 бронемашины, 16 танков и сбили 5 самолетов. В тылу фашистской армии "Север" на территории 10 тысяч квадратных километра люди 400 сел и деревень продолжали жить по законам свободного российского государства. Н. Кузнецов провел десятки собраний граждан, сплачивая их на борьбу с оккупантами. В марте 1942 года он писал: "Около четырех месяцев я почти не слезал с седла, подчас летал крупной рысью или в галоп по 20-25 километров".
В августе 1942 года разозленные гитлеровцы решили выжечь, сравнять с землей Партизанский край. Неся огромные потери, они теснили партизан Второй бригады. Остановившись в лесу на берегу ручья Межник в Новосельском районе между дорогами Псков-Луга, Псков-Порхов, партизаны попали в крайне сложную обстановку. Поскольку здесь еще не были установлены связи с местным населением, начались перебои с питанием, не был налажен и систематический прием самолетов. В конце сентября на лагерь напали фашисты. После ожесточенного боя бригада вынуждена была отойти и остановиться в лесах средь болот западнее курорта Хилово. Николай Назарович выходил вместе со штабом бригады. Тяжело раненного, его несли на плащ-палатке. Нужна была срочная операция, необходимо было доставить его в госпиталь, а кругом враги, самолет посадить некуда. Не желая подвергать опасности местных жителей Николай Кузнецов просил оставить его недалеко от деревни за кустами, забросав ветками деревьев. Не было пищи, воды, только клюква. Партизан Д.И. Дмитриев, тоже раненный, остался с Н.Н. Кузнецовым, перевязал ему рану бинтом из своей рубашки.
– Он мне ничего не просил передать Вам, – напишет впоследствии Д.И. Дмитриев жене Н.Н.Кузнецова, – потому что я тоже был обречен на смерть, мы это знали оба". – Их нашли разведчики через четыре дня. Ослабленных, без чувств партизан перенесли в колхозную землянку. Николай Назарович был уже нетранспортабелен. Он умер 25 сентября 1942 года, прожив короткую, но яркую жизнь, во имя счастливого будущего.
Фашистам не удалось уничтожить Партизанский край. Если в сентябре 1942 года оставалось 200 партизан, то к маю 1943-го их было уже более двух тысяч. Бригада непрерывно росла, несмотря на потери в боях. Применяя тактику гибкого маневра, вовремя выводя полки из боя, устраивая на пути карателей засады, проводя внезапные ночные налеты, она наносила противнику существенные потери.
Заключительные бои она провела на шоссе Псков-Луга и Псков-Сольцы во время наступления Ленинградского, Волховского и Северо-Западного фронтов, большинство партизан влились в нашу Армию и продолжали воевать на фронтах Великой Отечественной войны.
После войны останки Николай Назаровича Кузнецова были перезахоронены в центральном сквере г.Порхова. Одна из центральных улиц г. Порхова носит его имя. За боевые заслуги наш земляк был представлен к ордену Красного знамени посмертно. Да, в годы войны гибли лучшие. Меня всегда мучает один и тот же вопрос: неужели никто не остался от тех славных корней, от которых произошел герой? По-счастью остался.
До глубокой старости жила в Раменье его сестра -– Любовь Назаровна Орлова. Сейчас в Ярославле живут ее внук и две внучки. Михаил Орлов (внук) летом обязательно приезжает в Раменье на дачу. Красивые там места. Речка Лукинка, родники, бьющие из-под земли, обихоженный и вычищенный пруд. Колодец дачники сделали так, что камушки на дне видать. Там, на глубоком дне бьет ключ, и пьют люди воду из самого сердца земли нашей матушки России. Потому и вырастают Герои, которые в трудную минуту не жалеют жизни за родную Отчизну. Старожилы деревни Раменье помнят, что когда-то давно сюда приезжал на лето мальчик из Ленинграда. Не прямая ли ветвь это Николая Назаровича? Но это уже другая история, разгадать которую предстоит краеведам, следопытам нашего края.
Т. Амангельдыева. 2002 год.
Это не должно повториться
Об Екатерине Васильевне Кузнецовой
Фельдшер скорей медицинской помощи Любимской районной больницы Ека¬терина Васильевна Кузнецова в ноябре 1983 года ушла на пенсию, однако работу не оставила. Продолжает трудиться и сейчас. Первую свою пенсию Екатерина Василье¬вна внесла в советский Фонд мира.
Вот и подкрадывается все ближе и ближе старость. Однако, Екатерине Васильевне не хочется думать об этом, она гонит от себя докучливые мысли, обращается в прошлое, в детство и отрочество, ищет там светлое, но мало его находит.
Беда пришла на нашу землю, когда Кате исполнилось всего 13 лет, Мужчин, которые подлежали призыву, мобилизовали в армию. Вместе со всеми ушел и отец Василий Петро¬вич Кузнецов. Осталась мать с малыми детьми, Катя старшая. Отец, уходя, наказывал помогать во всем матери и учиться, как бы трудно ни было.
В те первые военные лето и осень Кате и ее сверстникам приходилось работать в колхозе наравне со взрослыми. Сушили и стоговали сено, убирали рожь, теребили лен, копали картошку. Фронт и тыл требовали хлеба, мяса, молока. Дети в те военные годы рано становились взрослыми.
А с началом занятий с потертыми портфельчиками в руках бежали ученики из Сло¬боды за реку Кострому в большое село Сандогору, в местную семилетку.
Из той школьной поры особенно врезался в память один из мартовских дней 1942 года. Ватага слободских мальчишек и девчонок пересекла по льду реку, поднялась на крутой берег и двинулась по длинной сельской улице к школе. В центре села стоял санный обоз, возле хлопотали женщины в белых халатах, осторожно брали что-то из саней и несли в большой дом. Катя сразу не сообразила, что именно. Вокруг собралась толпа. Женщины тихонько всхлипывали, утирали концами головных платков покраснев¬шие глаза. Раздавались возгласы:
-– Худущие-то какие, кожа да кости!
-– Даже не двигаются, живые ли?
-– Бабы, да что же мы стоим, их в тепло скорее надо! -– раздался вдруг чей-то звонкий, призывной голос.
Толпа будто только и ждала этой команды, люди дружно двинулись к саням. Это были ленинградские дети, эвакуированные по льду Ладожского озера, по «До¬роге жизни». Их размещали в только что открытом интернате.
Вернувшись из школы, домой, Катя все рассказала, свидетелем чего стала в Сандогоре. Мать, горестно качая головой, причитала:
-– Господи, и что только с людьми делают проклятые фашисты. Детей не щадят извер¬ги!
А на следующее утро, передавая Кате небольшой бидончик, мать сказала:
-– Это молоко, отнеси туда, детишкам.
Выйдя из дома, Катя увидела, что все, кто ходил с ней в Сандогорскую школу, несут, кроме сумок с учебниками, что-нибудь еще: кто как и она, бидончик, кто корзиночку с десятком яиц, кто прижимает к груди завернутый в чистую тряпицу свежеиспеченный каравай хлеба, хранящий тепло русской печи. Люди со всей округи делились с детьми блокадного Ленинграда последним, хотя у самих запасов было не густо, попросту не было их, запасов. Помогали продуктами и колхозы.
Не сразу, постепенно становились на ноги маленькие ленинградцы, стали посещать ту же школу, где училась Катя и ее сверстники. Но еще долго можно было наблюдать, как в перемену худенькие фигурки плотно жмутся к стенам в школьном коридоре, беззвучно наблюдая за шумливой возней деревенской детворы и никак не реагируют на приглашение принять участие в играх. Детство вернется к блокадным детям не скоро.
... Рассказывая обо всем пережитом ею тогда, Екатерина Васильевна и сейчас, спустя сорок с лишним лет, не может сдержать слез, голос прерывается, дрожит.
-– Ленинградцы, приехавшие тогда в Сандогору -– говорит она, -– теперь взрослые люди, поди, некоторые имеют не только детей, внуков. Но, очевидно и сейчас без содрогания они не могут вспомнить ужасы бомбежек и артиллерийских обстрелов, голод и холод блокад¬ного города.
... После семилетки были годы учебы в Костромской фельдшерско-акушерской школе. Катя помнила отцовский наказ и свято выполняла его. После летних каникул, до ломоты в суставах наработавшись на колхозном поле, надевала она на ноги две пары шерстяных носков, которые сама же и связала в короткие минуты отдыха. Старенькие резиновые гало¬ши подвязывала веревочкой, чтобы не потерять где в грязи и шагала пешком за десятки километров в Кострому.
Учиться было нелегко. Студенческий паек, какой за один раз съешь, и все равно сыт, не будешь. А на себе из дома много не принесешь. Да и что брать-то, разве что картошки. Иной раз даже в голове все кругом пойдет, так поесть захочется. К тому же днем -– заня¬тия, вечером -– дежурство в госпитале. Кате досталось работать в таком, где в основном лежали тяжелораненые в голову, в позвоночник. Некоторые, несмотря на все искусство врачей и медицинских сестер, умирали. Вот только вчера на этой койке лежал молодень¬кий парнишечка, может, всего на 4-5 лет постарше ее. Катя поила его, марлевым тампо¬ном осторожно смахивала обильный холодный пот, струившийся по впалым землистого цвета щекам. А теперь здесь -– крупный мужчина, тоже со сплошь забинтованной головой, поверх одеяла лежат тяжелые узловатые руки.
«Значит -– горестно думает Катя -– где-то еще одной невестой-вдовой стало больше. Уж не погулять ей на своей свадьбе, не рожать детей, не слышать детского лепета и завет¬ного впервые произнесенного: «Мама!», не смотреть на первые неуверенные шаги сына или дочки, не тискать в объятиях заливисто смеющегося малыша, гордого своей первой победой».
Умерших в госпитале хоронили на городском кладбище. Росли ряды деревянных пи¬рамид с пятиконечной звездой на вершине. Война и здесь, в далекой от фронта Костроме, собирала свою дань.
Катя часто писала матери о жизни, учебе, о дежурствах. Материнские же письма распечатывала со страхом: а вдруг что там недоброе про отца. Ведь в редком письме мать не сообщала, на кого из Слободских пришла похоронка.
Горестная весть обошла семью Кузнецовых. Отец вернулся, правда, весь израненный, инвалидом, но живой. Многие в Слободе и такого счастья не изведали. Их мужья, отцы, сыновья, братья остались лежать в земле за сотни и тысячи километров от родных полей и лесов, от ставшей полноводной реки Костромы.
П.Владимиров. 17 апреля 1984 года
Гвардеец есть гвардеец
О Николае Ивановиче Латышеве
Пришедшая с работы дочь Марина заглянула в комнату к отцу. Поинтересовалась самочувстви¬ем. Н. И. Латышев занемог, нездоровилось старику. Дер¬жался, старался не поддаваться различным хворобам, а тут -– на тебе. Слабость во всем теле. Бывало, сновал в хозяйственных заботах вокруг дома. В свои непол¬ные восемьдесят лет Николай Иванович выглядел креп¬ким, подтянутым. Настоящий гвардеец. В кругу фрон¬товиков выделялся крепкой, богатырской статью и на здоровье не любил жаловаться. А когда похоронил жену, начал сдавать. Осиротел крепкий еще дом в Вахромейке, где вместе с домашней живностью содержал пчел. Не стало верной спутницы жизни, пропал инте¬рес ко всему. Перебрался к дочери в Гузыцино, невмо¬готу стало одному.
-– За тобой заедут сегодня, - вывела старика из раз¬думья дочь. – На собрании вручат памятный знак. Ска¬зали, что за битву под Сталинградом.
... «Юнкерсы» пикировали с включенными сирена¬ми и с таким паническим надрывом, так оглушительно, что даже видавших виды солдат пробирал холод. Люди прижимались к земле, не смея поднять голову, не смея шевельнуться. Неподвижно лежал двадцатидвухлетний Николай, уткнувшись в колкую, пахнущую солнцем и полынью траву. Политрук еще в запасном полку объяс-нял необстрелянным бойцам, что фашисты, объявив¬шие совесть химерой, призывавшие к массовому убий¬ству, возвели право сильного в культ, а философию «сверхчеловека» сделали национальной. Запугивание, подавление личности -– вот те киты, на которых эта философия держалась. С запугивания и подавления в «третьем рейхе» начиналось все, и уже внешний вид вещей в тогдашней Германии нес на себе отпечаток, долженствующий убедить всех, в первую очередь, в физическом превосходстве его носителя. Армии это касалось прежде всего. В этих словах политрука, соб¬ственном фронтовом опыте Н. И. Латышев убедился, глядя и встречаясь в боях с немецкой техникой и жи¬вой силой. Все эти массивные корпусы танков, неуби¬рающиеся шасси и обрезанные концы крыльев у са¬молетов, придающие им зловещий вид, широкие плоские штыки и тупоугольные каски пехоты. Запугать, по¬давить, лишить противника всяких сил к сопротивле¬нию -– вот на что были рассчитаны все эти ухищрения. Фашистские самолеты пикировали с включенными (для устрашения) сиренами, подражая им, включали сире¬ны и атакующие танки.
Земля-матушка как бы успокаивала, прибавляла силы и воли. А «юнкерсы» продолжали пикировать над окопами и капонирами, где были замаскированы ору¬дия с гаубицами. Николай Латышев лежал на дне око¬па, уткнувшись лицом в землю, по спине били комья пересохшей почвы. Рядом застрочил автомат, Латы¬шев приподнялся на локтях, в трех шагах от него боец с перевязанной головой с колена стрелял по скользив¬шему в пике «юнкерсу». Спокойно, как указкой, чертил боец по небу стволом автомат, когда нажимал на ку¬рок, плечи мелко вздрагивали. Самолет стремительно шел в пике, от днища оторвались черные точки и по¬неслись к земле. «Юнкере», отбомбившись, как под¬ранок, кренясь на крыло, уходил за линию фронта, и черная полоса дыма стелилась за ним. На землю осе¬дала пыль, бойцы словно вырастали из нее, отряхи-вались и озирались. Кого-то несли на шинели, и кто-то, выплевывая липнувшие к губам кровяные сгустки, громко, на все поле перебирал богов и чертей. Разда¬лась команда: «К орудиям!». Артиллеристы поспеши¬ли к замаскированным пушкам. Налет гитлеровских стервятников на позицию и дымящиеся окраины Ста¬линграда, трупы погибших и изувеченных бойцов по¬трясли Николая Латышева, но он не подозревал, что вскоре ему и его товарищам по оружию придется ис¬пить полную чашу ужасов войны. Первый массирован¬ный налет фашистской авиации, а затем танковая атака гитлеровцев на позиции советских войск -– это было началом грандиозной битвы за легендарный город на Волге, которая длилась около двух месяцев.
19 августа 1942 года ударная группировка 6 гитле¬ровской армии под командованием генерал-полковни¬ка Фридриха фон Паулюса, во взаимодействии с 4-й танковой армией форсировала Дон и на четвертый день боев вышла к Волге северо-западнее Сталинг¬рада. 13 сентября начался штурм города. Через две недели немцы захватили центр, но дальше не продви¬нулись ни на шаг: путь врагу преградила окруженная с трех сторон, но стоявшая непоколебимо 62-я армия генерала Чуйкова. В ее составе героически сражалась 20-я артиллерийско-гаубичная бригада. В ней воевал крестьянский сын Николай Латышев из деревни Надеево, которая расположена в нескольких километрах от небольшого районного городка Любим. Он попал в са¬мое пекло большого сражения с первых дней. Служил заряжающим 122-миллиметровой гаубичной пушки.
Бои шли за каждый дом, улицу. Приказ был строг и лаконичен: «Ни шагу назад...» Вместе с бойцами в городе в дни осады был и командующий 62-ой ар¬мии. На всю жизнь запомнились Николаю Латышеву кровопролитные бои за Сталинград. Хлещущая впе¬реди пальба, железное гудение пулеметного ветра, оскалено пульсировали автоматные трассы. Черно-багровые артиллерийские разрывы. Приходилось вы¬водить на прямую наводку орудия и пушки. Гитлеров¬цы впервые в Сталинграде применили новые танки «тигр», на которые возлагались большие надежды. Для артиллериста лучшая дистанция, с которой от¬крывают огонь по танкам, -– 500-400 метров. Это рас¬стояние бронированная машина проходит за две-три минуты, и в течение их нужно прицелиться и выстре¬лить, потом стрелять будет некогда. А в условиях большого города! Вот и приходилось прямой навод¬кой бить по толстой и прочной броне «тигров». И ред¬ко промахивались, ведь чуть опоздай, и встречный снаряд гитлеровца поразит пушку и весь боевой рас¬чет. Приходилось и в рукопашную ходить.
А потом началось наступление нашей Армии. 23 декабря войска Юго-Западного и Сталинградского фронтов соединились в районе поселка Советский. В громадном котле оказались: 6-я армия Паулюса и часть сил 4-й танковой армии -– всего 330 тысяч че¬ловек живой силы фашистов. Все попытки генерала-фельдмаршала Эриха фон Манштейна деблокиро¬вать позиции и разорвать кольцо советских войск оканчивались неудачей. Гитлеровцы капитулирова-ли, и колонны пленных фашистов потянулись в тыл страны. В январе 1943 года 20-й артиллерийско-гаубичной бригаде было присвоено звание Гвардейской. Многомесячная битва закончилась. Впереди были Курская, другие битвы за освобождение страны от гитлеровского порабощения. Участвуя в боях, гвар¬деец-артиллерист Николай Латышев не получил ни царапины. Видно помогала горсть надеевской зем¬ли, завернутая в тряпицу и положенная матерью в заплечный мешок. Правда, у стен легендарного Се¬вастополя судьба-хранительница отступила. Первое и последнее ранение. Однако гвардеец быстро за¬лечил рану и вернулся в строй. Впереди новые бои. Участвовал во взятии, по мнению фашистов непрес¬тупной, крепости Кенигсберг (г. Калининград). В Вос¬точной Пруссии Николай Иванович встретил долгож¬данный День Победы. В ноябре 1946 года вернулся в родное Надеево. Односельчане избрали фронто¬вика бригадиром. В этой должности Н. И. Латышев проработал в колхозе «Вперед» почти 40 лет.
И вот, спустя шестьдесят лет, Николай Иванович Латышев вновь держит в руках памятный знак, кото¬рый вручил заместитель главы администрации му¬ниципального округа К. В. Сизов. Знак памяти о тех, кто навечно остался на сталинградской земле в брат-ских могилах, на легендарном Мамаевом кургане.
Анатолий МИРУТКО.
Как песня возвращаюсь к тебе
О Владимире Федоровиче Макарове
"На заборе была начерчена звезда,
но прямые светлые лучи ее были
обведены широкой черной каймой.
– Вот! – сказал Тимур. -– И из этого
дома человек ушел в Красную Ар-
мию. Но его уже нет.
(Аркадий Гайдар "Тимур и его команда".)
Когда гитлеровские полчища вторглись в нашу страну, и похоронки начали приходить в мирные дома в города и села, в пионерских отрядах, в школах, во дворах возникли тимуровские команды, подобно команде из книги А. Гайдара. Тысячи тимуровцев помогали семьям воинов, чем только могли. Но в дом семьи Макаровых, что располагался на ул. К. Либкнехта, не забегали тимуровцы.
Валентина Африкановна Макарова с шестью детьми молча несла все тяготы и лишения, которые послала ей война. Младшей дочурке Нине было всего три месяца, когда мужа, Владимира Федоровича забрали на фронт. Ожидая формирования дивизии, он успел из Ярославля прислать ей три письма. Три солдатских треугольника, написанных карандашом. В последнем письме сообщил: "Направили под Ленинград". И все – больше ни письма, ни похоронки. Когда такое случалось, люди думали об одном: в плену. Семьи подозреваемых обходили стороной, НКВД работало четко и оперативно, репрессии продолжались и в войну, и в послевоенное время. Законы войны были особенно суровы. Она часто бегала к гадалкам, пытаясь через них узнать судьбу пропавшего без вести мужа. Гадалки говорили разное, а она, ложась спать, вспоминала их счастливую довоенную жизнь. Владимир Федорович до войны работал грузчиком в леспромхозе, грузил в вагоны лес. На себе, "вплечевую", такой дюжий был. И дом строил большой, красивый. Только крышу покрыть -– и переезжай. Не успел. Пришлось крыть ее старшим сыновьям: четырнадцатилетнему Коле да двенадцатилетнему Володе. Спасибо, сосед, дед Перешивкин, помогал. Дай бог ему здоровья, ведь и у него такая же беда -– ни писем, ни похоронки. Перекрестившись, гоня от себя черные мысли, она проваливалась в сон. А утром, туго повязывала платком голову, принималась хлопотать по хозяйству. Голодали не только дети. Кормилица-корова от голода давала все меньше и меньше молока. В 1943-м году, так и не дождавшись весточки от сына, умерла свекровь. Картофеля хватало только до весны. Потом дети выбирались в поле и в проталинах отыскивали перезимовавшие картофелины. "Тошнотики" -– такое неблагозвучное название присвоили им, приносили домой. Там, сплющив, пекли их на сковороде, а потом, усаживаясь за стол ели так, как мы сейчас не едим даже торт. Разложившийся крахмал был сладким на вкус. Едва появлялась зелень, варили суп из крапивы, лебеды, щавеля.
Воевавшие офицеры присылали своим семьям аттестаты. Те, кому были присланы похоронки, получали пенсию за погибшего воина. Им в первую очередь выделяли жилье. Семьи Героев были в почете. Кончилась война, но эта семья по-прежнему была в опале, как, впрочем, все семьи пропавших без вести. Преследование было негласным, но оно было. Дети, к примеру, не могли поступить в военное училище. Официально, конечно, об этом не было объявлено, но в какое бы училище молодой человек ни посылал документы, приходил ответ: "Мест нет". В 1947-ой год, самый голодный, пришли описывать имущество за неуплату налога. Зарезали корову, без нее стало совсем плохо. С трудом выхлопотала пенсию на детей, совсем маленькую, хватало только на 10 кринок молока. Первые годы семья ждала, вот-вот прояснится судьба отца. Шли годы, а безвестность была все та же.
...Он действительно попал под Ленинград, в район урочищ Синявино -– Гонтовая Липка -– Гайтолово. Но об этих боях в литературе вы встретите лишь скупые фразы. Синявинская наступательная операция 10 сентября 1941 года, ставившая своей целью прорвать блокаду, не увенчалась успехом. Удалось захватить лишь небольшой плацдарм. В январе Волховский фронт, на котором воевал и Владимир Федорович Макаров, возобновил наступление. Это были трудные бои. Бездорожье и глубокий снег затрудняли маневр и снабжение войск. Не хватало боеприпасов, продовольствия, фуража. Воины не щадили своих жизней во имя победы. Они закрывали собой амбразуры дзотов и, погибнув, обеспечивали продвижение товарищей вперед. Войска 54-й армии, наступавшие со стороны Ленинграда и пытавшиеся соединиться со 2-ой ударной армией Волховского фронта, продвинулись лишь на 22 километра. Командование немецкой группой армии "Север" перебросило в полосу наступления советских войск одиннадцать дивизий и 250 бомбардировщиков 1-го воздушного флота. На 200-километровой линии противник создал прочный оборонительный рубеж. Наши войска были загнаны в мешок.
В этих условиях в конце июня исполняющий обязанности командующего 2-ой ударной армией генерал А.А. Власов, пытаясь вывести армию из окружения, разделил ее на три группы. Одну возглавил сам. После безуспешной попытки преодолеть линию фронта группа ушла в леса, а через несколько дней люди начали пробираться из окружения поодиночке. Власов сдался немцам. В плену оказалось 33 тысячи человек, враг захватил 600 орудий и 170 танков. Лишь незначительная часть войск просочилась через немецкие боевые порядки и вышла в расположение Волховского фронта. Операция по выводу из окружения 2-ой ударной армии Волховским фронтом обошлась дорогой ценой. Три армии, в том числе и окруженная, потеряли 94751 человека, из которых 54774 безвозвратно.
Похоронить солдат сразу не могли: они остались за линией фронта, в тылу врага. А когда в январе 1944 года территория была освобождена, останки павших находились еще под глубоким снегом. А потом... государство напрочь забыло о них. Десятки лет лежали останки воинов в грязи болот и дебрях лесов...
Только энтузиасты из поисковых отрядов, стиснув зубы от негодования за беспамятность власть предержащих, тратили свои каникулы, отпуска и скопленные деньги на изнурительные походы по болотам и чащобам, чтобы предать земле останки павших на войне солдат. Один из таких энтузиастов -– поисковый отряд г. Нижнекамска обнаружил останки нашего земляка. Смертный медальон на нем сообщал: "Макаров Владимир Федорович, 1904 года рождения. Уроженец: Ярославская обл. Г. Любим".
Общественный фонд поисковых отрядов Ленинградской области разыскивает родственников погибшее-го воина... Родственников у Владимира Федоровича много. Живы пятеро его детей, десять внуков и семеро правнуков. Работящие, непьющие, они были -– кто шофером, кто машинистом, кто строителем. Дочь Нина работала в совхозе "Пригородный". Дети давно уже на пенсии, они прожили жизнь, ничем не запятнав память отца.
"Я слишком поздно за письмо берусь,
Непонятным, забытым быть боюсь.
Убитые с войны не возвращались,
Наверное, я тоже не вернусь.
Ах, мама, в безысходности не бейся
И о сыновней не горюй судьбе.
Землей могильной не засыпать песню,
И я, как песня, возвращусь к тебе".
Останки Владимира Федоровича Макарова с почестями захоронены в Кировском районе Ленинградской области, где установлен воинский мемориал "Синявинские высоты", 9 мая 2002 года. Он вернулся в родные края песней, наполнив гордостью сердца сыновей...
Т. Амангельдыева. 2002 год.
Испытания огнем и железом
О Николае Трифоновиче Макееве
Мы сидим в небольшом двухэтажном доме, в чистой, уютной квартире Макеевых. Говорим о войне. За окном звенит мартовская капель. Я улавливаю ее тихий звон через открытую форточку, когда Николай Трифонович прерывает свой рассказ. Он молчит, а я прислушиваюсь к мирному дыханию весны, пытаюсь представить, как слушали его в минуты передышки между боями солдаты Великой Отечественной. Молчит Николай Трифонович долго. А потом, словно бы нанизывая драгоценные жемчужины на тоненькую нить заскорузлыми пальцами, один за другим с трудом извлекает из памяти эпизоды военных будней. Ветерану уже семьдесят. Годы не пощадили солдата, унесли силы и здоровье.
На фронт Николай Трифонович ушел в августе сорок второго. Газеты уже сообщали радостные вести о победах Советской Армии над врагом. Позади была героическая битва под Москвой. Каждая новая победа придавала еще больше сил и уверенности советским людям. Но война есть война. И расставаясь с близкими, каждый новобранец вместе с надеждой уносил в своем сердце смутную тревогу: придется ли свидеться еще раз? Горьким было расставание с домом у Николая Трифоновича: он оставлял под родной крышей жену и совсем еще беспомощного, девятимесячного сынишку. За его будущее предстояло сражаться отцу. Мысль об этом придавала твердости, смягчала горечь разлуки.
Поезд быстро уносил Макеева в центр России, в непобедимую, гордую столицу Родины. Там он должен был пройти курсы подготовки зенитных пулеметчиков. Перед курсантами стояла задача: за два месяца освоить военную науку и технику. В это время шли жестокие бои под Сталинградом, армия нуждалась в свежем пополнении. Уже 23 октября новоиспеченный командир зенитного пулеметного отделения младший сержант Макеев отбыл на Сталинградский фронт. Советские войска готовились в эту пору к контрнаступлению, сорвав планы фашистов сходу прорваться к Волге. Первая встреча с врагом произошла у Николая Трифоновича на станции Конной. Налет фашистской авиации был неожиданным и напористым. Взвод, не успев окопаться, открыл огонь по самолетам. Николай Трифонович не помнит все подробности первого боя, но результаты его не забыл: вражеская авиация не досчиталась 12 боевых самолетов. Воевал Макеев под Сталинградом в составе 24 армии. Там в одном из боев получил контузию. Потерял сознание, но, придя в себя и обнаружив, что голова, руки и ноги на месте, продолжал бой. За медицинской помощью так и не обратился. А сегодня, через многие годы, контузия напоминает о себе: Николай Трифонович частично потерял слух. До победного финала Сталинградской эпопеи был на переднем крае отдельный взвод зенитно-пулеметной роты, в составе которого воевало отделение младшего сержанта Макеева. Зенитчики умело и самоотверженно прикрывали войска во время наступлений. За мужество и отвагу Николай Трифонович был награжден медалью "За оборону Сталинграда".
Дороги войны привели зенитчика на Курскую дугу. Новые испытания огнем и железом. Ярче всего в памяти ветерана запечатлелся один из боев в районе станции Прохоровка. Фашисты пустили против нашей армии отборные танковые дивизии, большое количество авиации. Бой шел на земле и в воздухе. Яркое пламя выстрелов и взрывов, столбы дыма создавали впечатление, что горит земля и небо. Пахло расплавившимся металлом. Под Курском Николай Трифонович получил вторую боевую награду: медаль "За отвагу". Воистину нужно было быть отважным, чтобы выстоять и не согнуться в таком пекле. Испытывал ли когда солдат чувство страха? Задаю такой вопрос Николаю Трифоновичу и начинаю сомневаться. Стоит ли говорить об этом: война пройдена честно, по самому переднему краю. Если и были у солдата минуты слабости, то это естественно в постоянном соседстве со смертью, главное, уметь их преодолеть. Но мне очень важно услышать из уст ветерана. Может быть, его слова когда-нибудь помогут в нужный момент стать сильнее, тверже. Николай Трифонович словно бы прислушивается к себе - к тому, который в сороковых носил пропахшую дымом шинель, был молодым, с малым житейским опытом, и медленно отвечает: "На войне во мне словно бы родился какой-то другой человек. Он привык к свисту пуль и разрывам бомб, он не боялся смерти, он твердо знал: нужно бить и бить врага. А сугубо мирный, штатский человек остался там, где жили его жена и сын. Но он оживал иногда. Особенно после долгожданной весточки из дома. Тогда с особой остротой ощущалась прелесть жизни, тогда-то и было страшно не вернуться домой..." Но минуты, когда бойца посещали воспоминания о доме, о своей малой родине, о запахе мирной земли, были слишком коротки. Война для бойца не только атаки, а постоянная тяжелая физическая работа. Руки солдата времен Великой Отечественной носили не только следы ранений и ожогов, на них были большие затвердевшие мозоли. Всю войну с Николаем Трифоновичем прошла неизменная помощница зенитчиков - саперная лопатка. Для того, чтобы успешно отражать налеты вражеских самолетов, зенитчикам необходимо было в первую очередь надежно окопаться. Можно себе представить, сколько квадратных метров земли перекопал Николай Трифонович (ведь зенитчики были постоянно в пути). Николай Трифонович освобождал Польшу. Там к его солдатской гимнастерке командующий армией прикрепил вторую медаль "За отвагу" и "За освобождение Варшавы". Участвовал ветеран в боях под Берлином. Награжден медалью "За взятие Берлина".
Не только смерть, кровь и нечеловеческие усилия вспоминаются ветерану. На войне были свои радости. Нет, не радости побед, о них разговор особый, а маленькие, самые зеленые. Как же они ценили их: письма близких, часы спокойного сна (и не на дне холодной бомбовой воронки), в землянке, рядом с горящей печуркой, горячий обед, баню или купание в безмятежно бегущей речке, острую шутку и песню. Шутка и песня нужны были бойцам, как хлеб или махорка. "Разные песни пели мы, -– говорит Николай Трифонович, -– хотя у нас во взводе не было ни гармошки, ни гитары. А особенно любили все "Темную ночь".
Эта песня, написанная Н. Богословским и В. Агатовым, сразу же нашла путь к солдатскому сердцу. Каждый думал, что она о нем, о его доме, о его любимой... "В темную ночь, ты, любимая, знаю, не спишь и у детской кроватки тайком ты слезу утираешь", -– пели простуженными, загрубевшими голосами солдаты. А Макеев представлял свой далекий деревянный городок, голубоглазую жену и маленького сына... "Верю в тебя, дорогую подругу мою, эта вера от пули меня темной ночью хранила..." Действительно, эта вера, как надежная броня, хранила Николая Трифоновича всю войну. Слова полюбившейся песни зенитчик Макеев вырезал из фронтовой газеты и послал жене. До сих пор Матрена Сидоровна хранит пожелтевшую вырезку, напоминающую ей о годах разлуки, ожидания, о той нелегкой военной дороге, которую они мужественно прошли вместе с мужем.
Помогала и хранила от пули на фронте и солдатская дружба. Именно война научила многих настоящей бескорыстной дружбе. "Дружили мы на фронте все, -– вспоминает Николай Трифонович, -– всегда были готовы подставить друг другу плечо, делились пайком и самокруткой. Но был у меня и один закадычный дружок из соседнего взвода. Отчаянный храбрец, родом из Житомирской области -– Михаил Тюпа. Веселый был, песни любил на своем родном украинском петь. Какие песни! Разбросала нас война неожиданно по разным дорогам. Было это в Белоруссии. Мы даже проститься не успели, адреса друг другу дать. С тех пор я не виделся с ним. Не знаю, жив или нет. Пробовал разыскать, не получилось".
Весть о том, что фашистская армия окончательно повержена и капитулировала, застала Макеева в дороге. Зенитчики совершали очередной маневр по территории Германии. Николай Трифонович не помнит, чтобы он кричал, смеялся, пел песни. Он просто облегченно вздохнул, как вздыхают после преодоления крутой горы, после завершения нелегкого дела. И поверил, что теперь он скоро вернется домой.
Вернулся домой Николай Трифонович в начале ноября 1945 года. Недолгим был отдых солдата. Его ждали в Любимской МТС. Был Макеев мастеровым человеком: слесарем, механиком, сантехником. А самое главное, бескорыстным, безотказным. Из войны он вынес умение ценить людей, жизнь, преодолевать трудности, любить свою Родину. Пока болезнь не приковала его к постели, с полной отдачей трудился он на благо ее.
В конце нашего разговора Николай Трифонович закурил, жадно затянулся. Трудно и через 44 года снова, хотя и мысленно, идти от начала до конца огненными дорогами войны. "Спасибо вам", -– говорю я солдату. Он улыбается как-то по-детски и вопросительно смотрит на меня, мол, за что? За что? Да за то, что все мы, кто родился после войны, живем на свете, трудимся под тихим мирным небом, строим дома и дороги, пишем стихи о любви и радуемся весне.
Т. Крылова. 1985 год.
Три юбилея
О Никите Федоровиче Махове
Три юбилея отметил в 1985 году гвардии инженер-полковник в отставке Н.Ф. Махов: 40-летие Победы, 80-летие со дня рождения и 60-летие пребывания в рядах КПСС.
Никита Федорович родился 28 сентября 1905 года в деревне Еремейцево Любимского уезда Ярославской губернии. В декабре 1918 года четырнадцатилетнего крестьянского паренька родители отправили на заработки. Стал он учеником жестянщика-кровельщика в вагонных мастерских станции Ладейное Поле Мурманской железной дороги. В апреле следующего года юный рабочий вступил в отряд ЧОН (части особого назначения для борьбы с контрреволюцией). Участвовал в боях с белофиннами у реки Свирь и Медвежьей горы, у городов Ладейное Поле и Петрозаводск. В шестнадцать лет Никиту приняли в комсомол, а через год, в 1922 году, Петроградский губком РКСМ направил его на строительство Волховской ГРЭС. Комсомольцы вагонного цеха станции Званка избрали Махова своим вожаком.
Война застала его в должности старшего преподавателя Воронежского военного училища связи. В октябре 1941 года училище эвакуировали в Самарканд, а Никита Федорович прибыл в распоряжение штаба Западного фронта. Его направили на формирование 11-й мотострелковой бригады. А затем назначили начальником связи 18-й ополченской стрелковой дивизии. В январе 1942 года этой дивизии в числе первых присвоено почетное звание "гвардейская" за массовый героизм воинов дивизии в битве за Москву. Отличилась дивизия в боях за Козельск и Сухиничи, участвовала в битве на Курской дуге, в Карачевской операции и в боях западнее Брянска. Прославленной части присвоено наименование "Городокская" за освобождение одноименного города. Никита Федорович в этих боях был дважды ранен, но быстро возвращался в строй. После второго ранения отказался от госпитализации. За умелое руководство по обеспечению бесперебойной связью, за личный героизм и мужество инженера 2-го ранга Махова наградили орденами Красной Звезды и Отечественной войны II-й степени.
С марта 1944 года Махов был начальником связи 36-го гвардейского стрелкового корпуса. Этот корпус участвовал в прорыве Оршанского укрепрайона, форсировал Днепр и Березину, освобождал Литву и, сходу преодолев Неман, после ожесточенных сражений, вторгся на территорию Восточной Пруссии. У местечка Гросс-Роментен Никита Федорович был тяжело контужен.
В журнале "Связь Красной Армии" № 2 за 1945 год на 2-й странице обложки под рубрикой "Герои - связисты" помещен его фотопортрет и заметка "Кавалер трех орденов Отечественной войны" следующего содержания: "Сейчас инженер-подполковник Н. Махов, начальник связи Неманского гвардейского стрелкового корпуса, руководит боевыми операциями на территории Восточной Пруссии.
Прежде чем вступить на землю врага, связисты-гвардейцы проделали большой и трудный путь, обеспечивая связь в решающих операциях по разгрому фашистов на своей земле. Станция Орша, река Березина, город Борисов и многие другие города, реки и села - боевые вехи на этом пути. Всюду инженер-подполковник Н. Махов показывает примеры умелой организаторской работы, личного мужества и отваги. Благодаря работе связистов корпуса и лично тов. Махова командование корпуса всегда имеет четкую связь, обеспечивающую успех управления боевыми действиями войск. За заслуги в организации бесперебойной связи, за мужество и отвагу инженер-подполковник Н. Махов награжден двумя орденами Отечественной войны I-ой степени, орденом Отечественной войны 2-й степени и орденом Красной Звезды".
После госпиталя, с февраля по август 1945 года, Никита Федорович был комендантом /начальником/ связи Познаньского воеводства Польши. Два полка связи под его командованием обеспечивали всеми техническими средствами и узлами связи войска /штабы/ 1-го и 2-го Белорусского, 1-го Украинского фронтов и обе /1-ю и 2-ю/ армии Войска Польского.
После возвращения на Родину гвардии полковник Махов служил в Вооруженных Силах на должностях старшего преподавателя Высшей офицерской школы связи в Москве, помощника начальника Киевского и заместителя начальника Кемеровского военных училищ связи. На последней должности с 1951 по 1958 год, до выхода в отставку. Командование Западносибирского военного округа неоднократно награждало его за активное участие в избирательской и рационализаторской работе, за большую общественную деятельность.
Указом Президиума Верховного Совета Союза ССР от 30 декабря 1956 года за долголетнюю и безупречную службу в Советской Армии Н.Ф. Махова наградили орденом Ленина. Сейчас грудь ветерана украшают 27 орденов и медалей. Среди них четыре награды Польской Народной Республики: ордена "Золотой крест командора" и золотой крест ордена "Полония Реститута", медали "За Одер, Нейсе, Балтику" и "Независимость и вольность ПНР".
Уже 27 лет Никита Федорович на заслуженном отдыхе. Но все эти годы ветеран много и плодотворно работает. Он - активный пропагандист героических подвигов советских людей. Шесть лет возглавлял областной совет ветеранов партии и комсомола, четыре года был председателем военно-научного общества при облвоенкомате и начальником штаба похода комсомольцев и молодежи Кузбасса по дорогам революционной и боевой славы советского народа. И сейчас он входит в состав областного, городского и районного советов ветеранов партии, комсомола, войны и труда.
На шестьдесят первом году жизни Махов закончил факультет журналистов при горкоме КПСС. Более 20 лет он сотрудничает с редакциями нескольких газет и областного радио. Его очерки опубликованы в четырех книгах кемеровского издательства. Был он и одним из составителей книги "Письма фронтовые". Является лектором областной организации общества "Знание", десятки раз ежегодно выступает с лекциями и беседами перед учащимися, военнослужащими, в трудовых коллективах. По-прежнему молода душа у ветерана.
В. Черепанов, научный сотрудник музея "Кузбасс в годы Великой Отечественной войны. 1985 год.
О войне знал не понаслышке
О Константине Петровиче Михееве
В последнее время дед Константин пристрастился к телевизору. Только сын Николай за порог, он управляющий отделением, Константин Петрович сразу же включает «ящик», как называют телевизор внуки. И может сидеть часами, глядя подряд все телевизионные передачи. Иногда, за неимением собеседника, дед Константин начинает спорить с диктором. Особенно оживляется, когда по телевизору показывают кинофильмы его молодости, фильмы о войне. Как-то смотрел фильм о Великой Отечественной войне: показывали атаку наших бойцов на укрепления фашистов. Под свист пуль и артиллерийских взрывов во весь богатырский рост поднялся туго перепоясанный ремнями командир с наганом в руке и, крикнув: «За Родину!» -– повел бойцов на приступ. Солдаты, на ходу стреляя из автоматов, устремились за своим командиром, не страшась пуль, артиллерийских снарядов и осколков мин, упрямо продвигались к окопам. Гитлеровцы же, в панике побросав оружие, бежали в тыл. Вначале Константин Петрович скептически наблюдал за кинобаталией, потом начал возмущаться, а вскоре от этакого кощунства в сердцах выдернул штепсель из розетки.
О войне Константин Петрович знает не понаслышке. Его мобилизовали в феврале 1942 года. Пришел поздним вечером домой с работы, а жена в слезах. Сыновья, Витюша и Коляня, испуганно жмутся к материнскому подолу. Знал Константин Петрович, что и его черед защищать Родину наступит. Старшие братья уже давно воевали. Саша – балтийский моряк – под Ленинградом, Иосиф – капитан-танкист. Он хоть и редко, но отправлял в Рузбугино весточки, не было их пока только от Петра. Пытался и К.П.Михеев попасть на фронт, где в кровопролитных битвах решалась судьба Отечества, но возглавляя тракторную бригаду Закобякинской машинно-тракторной станции, обслуживающей окрестные колхозы, был на броне.
Фронту требовался хлеб, теплая одежда. Поэтому в глубоком тылу трудились, не покладая рук, не доедая, не досыпая. На всю закобякинскую округу осталось несколько слабосильных тракторов-«универсалов», которые работали круглосуточно. Уходивших на фронт трактористов заменяли женщины. Замполит МТС, с красными от бессонницы глазами, ожесточенно рвал заявления бригадира трактористов и подводил Константина Петровича к окну, где во дворе мастерских возле застывшего «универсала» беспомощно возились девчата (в Закобякинской МТС создавалась тогда первая женская бригада трактористок, впоследствии названная Фоминской).
-– С кем мы останемся, как будем фронт кормить, -– простужено хрипел начальник политотдела.
И вот случилось. Сборы были недолгими. Передал свои полномочия бригадир. Трактористы готовились к посевной 1942 года. Приходилось проявлять им недюжинную смекалку, чтобы вдохнуть жизнь в машины: паяли, наваривали в кузнице, пытались запрессовать подшипники…
Служить К.П.Михеев попал в железнодорожный восстановительный батальон. Вместо боевого автомата его руки держали рычаги мощного гусеничного тягача. И хотя до переднего края было далековато, но зачастую приходилось возводить мосты и другие стратегические объекты под вой авиационных бомб, пулеметные очереди. Улетят гитлеровские стервятники, и солдаты вновь продолжают свою работу. Ведь мосты, железная дорога нужны фронту были позарез, они как кровеносные сосуды. Не доставь своевременно боеприпасы или солдатский провиант, фронт может захлебнуться. Охотились на такие объекты фашистские диверсанты, чтобы парализовать тыловое снабжение. Были здесь и кровопролитные бои, рукопашные сражения. Считались же они местного значения, поэтому в боевые сводки Совинформбюро обычно не попадали. Обходили стороной военных строителей обычно и боевые награды. А ведь им порою приходилось туго, гибли боевые товарищи. В общем, на войне как на войне. Так по пятам наступающих войск железнодорожный восстановительный батальон, в котором служил К.П.Михеев, продвигался вперед на Запад. Менялись названия фронтов, куда передавалось подразделение: Белорусский, Прибалтийский…
Была освобождена Белоруссия, Прибалтика, Польша. Дымом пожарищ встретил рядового Михеева поверженный Берлин. Затем была долгожданная Победа. На третий день капитуляции фашистов личный состав батальона был спешно погружен в эшелон, направляющийся на Восток: Брест, Минск, Киев… Выгрузились в Донбассе. Обескровленной после изнурительной войны стране требовалось топливо, но шахты были варварски разрушены. Военные строители приступили к их восстановлению, многие бойцы стали подумывать о демобилизации… Но вновь прозвучала команда готовиться к погрузке. Пожар самой кровопролитной второй мировой войны полностью не был потушен, на Востоке грозной силой оставалась милитаристская Япония, вооруженная до зубов Квантунская армия.
…Вернулся К.П.Михеев в родное Рузбугино спустя шестнадцать месяцев после Победы над фашистской Германией. И вновь стал хлебопашествовать. Трудился фронтовик на сельской ниве до глубокой старости. По родительским стопам пошли его сыновья Виктор, Николай и Александр. Все трое работали механизаторами. В настоящее время старший сын Виктор вышел на заслуженный отдых, средний Николай, работает управляющим отделения агрофирмы «Рузбугино», а младший Александр (названный в честь погибшего брата моряка-балтийца) трудится в животноводстве. У К.П.Михеева 7 внуков и 4 правнука.
А. Мирутко 1997г.
Только б не было войны
Об Алексее Андреевиче Морозове
Заспорили мы раз с приятелем, кто больше потерь понес в Великой Отечественной войне — мы или немцы? «Слов нет, — согласился приятель, — здорово нас пощипали фашисты в первые годы войны. И в танках, и в самолетах у них было полное превосходство. И мастерства во владении боевой техникой им было не занимать, не то, что нам, призываемым в армию прямо от сохи, кроме косилки-лобогрейки, сложней машины не видавшим. Да просто удивительно, как мы свалили эту высоко-грамотную в техническом отношении нацию». А я так думаю, что ничего удивительного в этом нет. Ведь мы, русские, тоже не лыком шиты. Нам только подай идею, да покажи — мы «все добудем, поймем и откроем». Наша смекалка не знает границ. Вот взять хотя бы наших летчиков. Ни одному пилоту-немцу не удавалось довести до аэродрома поврежденный в бою самолет, а наши пилоты доводили, сажали машины и на фюзеляж, и с оторванным Стабилизатором, и уж, если чувствовали, что дело — труба, то направляли свой горящий штурмовик на колонну вражеской техники. Сколько примеров этого мы знаем — из газет, книг, кинофильмов.
И это неправда, что наши деревенские ребята перед войной были настолько темны, что не различали, где право, где лево. Почитай у каждого за плечами была семилетка, .а кое у кого и девятилетняя ШКМ (школа колхозной молодежи). Как, например, у Алексея Андреевича Морозова. А ведь откуда родом он, гвардий майор в отставке, звание старшего офицера заслуживший не в запасе, сидя в учреждении за канцелярским столом, кавалер трех орденов Красного Знамени? Из самой что ни на есть глубинки, его родную деревню Мартьяново сейчас и на крупномасштабной карте района не сыщешь. Помню прекрасно те времена, когда вместо плакатов эпохи гражданской войны с призывами «Пролетарий, на коня!» появились плакаты с призывом тому же пролетарию пересаживаться в кабины тракторов и самолетов. Крепко засел тот плакат в голову и Алексею Андреевичу, иначе к чему бы ему так настойчиво стремиться после окончания Любимской ШКМ к тем местам, где ребят учат летать на аэропланах. И учили только при аэроклубах в областных центрах. Поэтому и пришлось пареньку в 1935 году устроиться на строящийся в Ярославле резинокомбинат слесарем. В том же году он и в аэроклуб поступил.
Не все, учившиеся в аэроклубе, становились летчиками, Я вот в свое время мечтал парить птицей, осваивая поднебесный простор, но дальше «шагомера», то есть человека, который посредством натягива¬ния резинового каната поднимает планер в воздух, в учебе не продвинулся. А Алексей, вот, поупорней, понастойчивей оказался. К тому же парень он оказался физически креп¬кий — таких крепышей только в авиацию и принимали. Не только клуб, школу летчиков в 1940 году в Херсоне он окончил, получил звание инструктора.
Летчика от представителя какой-либо другой профессии сразу отличишь. Военные летчики — аристократы наших Вооруженных Сил. Их и без формы узнаешь. По особой осанке, по поведению, по лихости. Само собой разумеется, замухрышек в авиацию не брали. О том, что такое боевой летчик, говорит следующий эпизод. Зимой 1943 года мы с приятелем (о котором я выше упоминал), только что окончившие военное училище и в желтых погонах на шинелях прогуливавшиеся по улицам Рыбинска, повстречались с тремя парнями в военных полушубках с воротниками козьего меха, без всяких знаков различия. «Па-а-чему не приветствуете?» — остановив нас, резко спросил один из «козьих воротников». Мой бедный приятель Крошкин что-то залепетал о том, что нам не известно воинское звание «товарищей командиров», что, может быть, не мы их, а они нас должны вперед приветствовать. И на это получили четкий ответ, что даже генералы в тылу обязаны первыми приветствовать летчиков-фронтовиков.
И сколько чувства превосходства, собственного достоинства было в этих словах, что бедный Крошкин до военного училища, сам успевший уже понюхать пороху на фронте, не нашелся, что ответить «военным аристократам». Алексею Морозову перевалило уже на восьмой десяток лет, а стариком его не назовешь. Летная аристократичность так и проглядывает в каждом его движении, в каждой его позе. Я подозреваю, что из-за своего независимого поведения, привычки ни перед кем не ломать шапки Алексею Андреевичу не раз довелось посидеть на гауптвахте, А о конфликтах с командованием, в силу чего его обошли званием Героя Советского Союза, А. А. Морозов сам рассказывает, не таясь. У нас строптивых не любят.
У нас любят безответных, или, как начальство выражается, дисциплинированных. Впрочем, в армии это особенно необходимо — беспрекословное подчинение, не обсуждение приказов и распоряжений. В то же время слепая безответственность вредна, во всех ее проявлениях нетерпима; до добра не доводит. В октябре 1944 года в Польше шли бои местного значения по расширению Нарвского плацдарма. В «работе» принимала участие наша авиация. - Не забыть, как утюжила эресами (реактивными снарядами) эскадрилья «Илюшиных» располагавшуюся по соседству с нашей батареей батарею наших тяжелых минометов. В два захода «горбатые» (позывные наших штурмовиков) сравняли позиции минометчиков с землей.
«Ошиблись, значит, наши летчики, — прокомментировал подобный случай А. А, Морозов. -– Такое на фронте бывало». Особенно часто бомбили свои позиции наши «ночные бомбардировщики» — учебные самолеты У-2 (По-2). Летит такая тарахтелка в зимние сумерки над передним краем и на каждый звук, на каждый неосторожный отсвет в окопах бросает бомбы. А поскольку неаккуратными с куревом оказывались большей частью наши бойцы, им доставалось от наших «кукурузников».
А. А. Морозов летчик- истребитель. «В истребительской авиации подобных ошибок не бывает, — говорит он. — «Мессершмитта» никогда с «Лавочкиным» не спутаешь. И другие самолеты немецкие от наших самолетов резко отличались». К слову говоря, на боевом счету Алексея Андреевича тринадцать сбитых вражеских самолетов. Боевой путь части, в которой он служил, пролег от Кировограда до Адлера и от Закавказья да Австрии. Знаком он со многими типами истребителей, видел и самолеты союзников «спитфайеры» и «каррикейиы», но воевать больше приходилось на отечественных ЛАГГ-3 и ЛАГГ-7. Правда, однажды довелось испытать и трофейный «Мессершмитт-109».
«В, Вене это было, — рассказывает А. А. Морозов. — Пришел с друзьями на аэродром, смотрю, стоят три исправных «мессера». Осмотрели мы их, управление показалось знакомым и, недолго думая, подняли звено в воздух. Заметили нас зенитчики, чуть не сбили. Сели мы километрах в 60 от той взлетной полосы. Приземлились мы, а нас встречает», сам маршал Судец, «Прокатились», — говорит. «Да, — отвечаем мы, — покатались». «А теперь, — говорит, — пройдитесь». И пешим ходом отправил нас в свою часть. Три дня шли. «Не состоялся, значит, у летчика А. А. Морозова 458-й боевой вылет. Как бы ни говорили о том, что не стареют душой ветераны, а годы дают о себе знать. Многое лишает душевного равновесия ветерана… Не нравится усиливающаяся людская озлобленность, подогреваемая нехватками, дефицитами. Честное слово, на фронте в обстановке всеобщей опасности и всеобщего братства было легче. Там хоть знал, откуда ждать напасти. Не назовешь счастливой всю жизнь Алексея Андреевича после демобилизации. Хотя и инвалидом вернулся с фронта, но все же работал. На переменки с подполковником Д. В. Легковым возглавлял парторганизацию колхоза имени Мичурина (нынешнего «Заречья»), заведовал в хозяйстве складом запчастей, командовал местным аэропортом. А полного удовлетворения не испытывал. Живет, словно птица с подрезанными крыльями.
Признаться, мне, провоевавшему войну в матушке-пехоте, представители летных частей не совсем импонируют. Не совсем нравятся за кажущееся бахвальство, излишек молодечества. А попросту говоря, завидовали мы, пехтура несчастная, летчикам. За то, что питание им было особое, жилье комфортабельное, обмундирование с иголочки. В пехоте служить и воевать было хуже, много хуже. Но намного ли хуже-то? И намного ли опаснее? Пехотинец от огня противника может защититься, зарывшись в землю. А чем защитится летчик в кабине самолета? Миллиметровым дюралевым щитом да плексигласовым колпаком? Это не защита. Представишь себе, как летит он сквозь ливень огня, словно цыпленок в скорлупе, и только молит Бога, чтобы если его подобьют, то пусть сразу и убьют, чтобы не видеть и не чувствовать, как будешь кувыркаться с многометровой высоты. Нет уж, летчикам тоже нечего завидовать. Никому на войне нельзя завидовать.
Н. Петров Ленинский призыв, 12 фев.1991 г.
В гаубичном полку
О Павле Александровиче Морозове
Декабрьские дни короткие. Зато ночь -– целая вечность. В эту пору су¬ток часто ноют фронто¬вые раны, да радикулит донимает. Летом не до болячек. Много времени отнимает дач¬ный участок. Обеденный стол без до¬машних солений, маринадов -– не стол, а так, скудная перекуска на скорую руку. В маленьком провинциальном го¬родке не разбежишься. В многочис¬ленных частных лавочках и магазин¬чиках больше встречается забугорная снедь в красивой, яркой упаковке. То ли дело рассыпчатая картошечка с гри¬бочками, капустой домашней засолки. В общем, без дачного участка не обой¬тись, хотя в преклонные годы силы уже не те. Семьдесят шесть лет прожил П. А. Морозов, из них шестнадцать на зас¬луженном отдыхе.
Родился Павел Александрович в соседнем Даниловском районе. Маль¬чику было пять лет, когда родители решили переехать в Останково. Отрочество Павла связано с Обнорой, тогда еще полноводной. По реке в ту пору сплавляли древесину. А юность чер-ным крылом опалила война. Когда гитлеровские полчища вероломно напа¬ди на страну, Павел Морозов только что закончил восемь классов, готовил¬ся продолжить образование. Все, кто мог держать в руках оружие, ушли на фронт. Враг рвался вглубь страны. К осени фашисты приблизились к Москве. В ближайших к столице областях было объявлено военное положение. Подошла очередь и для резервистов. После старшего брата, настал черед и для главы семейства. За старшего остался Павел. От отца и брата при¬ходили неутешительные письма. Враг, имея превосходство в живой силе и технике, теснил советские войска, подошел к стенам столицы, петля осады была накинута на Ленинград. Там, на берегах Невы сражался старший брат. Только в декабре трагического для страны 1941 года гитлеровцы были ос¬тановлены у стен белокаменной, а че¬рез некоторое время началась вели¬кая битва, которая стала переломной в Великой Отечественной войне. Миф о непобедимой фашистской армии был развеян. В августе 1942 года сем¬надцатилетний Павел Морозов получил повестку из военкомата. Направили в запасной полк, где определили в артиллеристы. Через несколько меся¬цев их полк был направлен на цент¬ральный фронт.
Откатившись от столичных стен, гитлеровцы смертельно огрызались. Враг был сильным и помышлял о ре¬ванше. Смертельная удавка была на¬кинута на шеи ленинградцев. Под гитлеровской пятой оказался и юг стра¬ны. Фашистская альпийская дивизия «Эдельвейс» стремилась покорить кавказские хребты и подойти к бакин¬ской нефти. Зимой 1942 года советские войска перешли к глубокой обороне, спешно перегруппируя силы, готовясь к летней наступательной кампании. Гитлеровский вермахт также собирался взять реванш, но на юге, зная, что лобовые наступления в центре не принесут удачу. Большие надежды воз¬лагали обе воюющие стороны на лето 1943 года Артиллеристы полка, в ко-тором служил Павел Морозов, и сосе¬ди - пехотинцы не подозревали, какие планы зрели в штабах Гитлеровцы ме¬тодично, с перерывами на обед, ужин, обстреливали красноармейские окопы, те в ответ лениво отвечали, экономя боеприпасы. А по ночам шла скрытая борьба. Разведчики пытались про¬браться за окопную линию, поймать «языка» и по возможности выведать тайну противоборствующей стороны.
Под гром артиллерийской канона¬ды пришло лето 1943 года. К этому времени полк был прикомандирован к Воронежскому фронту. Там, на юге на¬мечались кровопролитные бои. Реша¬ющую роль в них играла артиллерия и бронетехника, в особенности на Курс¬кой дуге. Более полувека минуло с тех пор, но старому фронтовику до сих пор часто вспоминаются те грозные дни. Все балки, перелески были забиты бронетехникой, в землю зарыты тыся¬чи артиллерийских стволов. На рас¬свете небо раскололось от орудийно¬го гула, авиационных моторов. Несколько часов длилась обработка фашистского переднего края, а потом бронированными лбами столкнулись танки. Гаубицы артиллерийского пол¬ка били по движущим целям прямой наводкой. Заряжающий Павел Моро¬зов едва успевал подхватывать снаря¬ды и загонять их в гнездо. Ка-залось, что солнце померкло, над степью стояли облака пыли, клубы черного дыма. Смахнув с лица обильно выступивший пот, Павел протянул руки за снарядом, но они наткнулись на пустоту. Подносчик снарядов неподвижно ле¬жал у разбитых ящиков. Захватив из ящика длинный снаряд, он поспешил к гаубице. Рядом поднялся столб песка, и в глазах артиллериста по¬меркло. Очнулся в брезентовой палатке. Попробовал пошевелить пальцами, но ноги пронзила тупая боль, и он снова впал в забытье.
После госпиталя Павел Морозов воевал на Белорусском фронте, был минометчиком, затем вновь попал в га¬убичный полк. На его пропыленной гимнастерке уже сверкала солдатская медаль «За отвагу». Вот и государственная граница, пошли польские фольварки, местечки. Под Люблином, при форсировании реки, он получил ранение с контузией. В строй вернул¬ся, когда Красная армия была на под¬ступах к Берлину. Победу встретил в предместьях гитлеровской столицы. И только спусти два года, после подпи¬сания акта о капитуляции фашистской Германии, вернулся П. А. Морозов в Любим.
Анатолий Мирутко, 2000 год
И в труде, и в бою
Об Иване Николаевиче Мошкове
Редко так бывало, чтобы человек получал одновременно две правительственные награды одинакового достоинства. Взять две всем известные медали. Одна из них – «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.» выдавалась участникам войны, вторая – «За доблестный труд в годы Великой Отечественной войны 1941-1945 гг.» -– участникам трудового фронта. А Иван Николаевич Мошков отмечен сразу обеими медалями. Как так получилось? Об этом ветеран войны и труда рассказывает сам.
Сразу скажу, что в колхозе я был не на первых ролях. Про таких, как я, говорят: рядовой колхозник. И к технике особого пристрастия не имел. За всю жизнь изучил хорошо только две машины – станковый пулемет системы «максим» да конную сенокосилку. По служебной лестнице дошел лишь до бригадира полеводов. Но нынешний руководитель комплексной бригады – это не довоенный и военный бригадир. В слабо механизированном хозяйстве его роль сводилась только к даче нарядов. И к работе, к работе до седьмого пота, наравне с другими рядовыми колхозниками. Кроме того, мне приходилось чинить упряжь (я говорил, что был неплохим шорником), ремонтировал телеги, дровни (и плотником я был неплохим).
На колхозных руководителей в начале войны распространялась бронь, то есть в армию не брали, мобилизации они не подлежали. Однако положение на фронтах к 1942 году оказалось такое, что и им пришлось взяться за оружие, тем более с военным делом те, кто давно разменял третий десяток лет, были хорошо знакомы. Действительную в Красной Армии, к примеру, я отслужил в 1925-1927 годах. С тех пор в вооружении армии кое-что изменилось, появились танковые, авиационные части, но пехота – моя военная специальность и ее вооружение остались неизменными. В войну наша пехота вступила с винтовками-трехлинейками системы Мосина и станкачами -– «максимами». Уже в ходе войны Шпагин, Дегтярев, Калашников и другие наши оружейники изобрели для пехотинцев автоматы, противотанковые ружья, гранатометы, крупнокалиберные пулеметы.
Но и старый «максим», которым, помните по кинофильму «Чапаев», орудовали ординарец легендарного комдива и Анка-пулеметчица, был неплохой боевой машинкой, как называли его немцы на своем языке. Под Ленинградом, куда я в составе стрелковой роты попал весной сорок второго года, мой пулемет здорово помогал подразделению сдерживать натиск немецких войск, пытавшихся блокировать город. А по существу так оно и было: Ленинград полностью был окружен фашистами, для связи с «большой землей» оставался лишь один узкий коридор, да и тот немцы вскоре перерезали.
Все лето наши части вели наступательные бои, стараясь прорвать кольцо блокады. Особенно ожесточенными были они в районе Пулковских высот, где действовала наша дивизия. В атаки ходили по несколько раз в день, но серьезных успехов они не приносили. Как известно, город Ленина был деблокирован только зимой 1944 года. Я в это время был уже в родном Плетеневе. 4 августа 1942 года закончился мой боевой путь. Вывела меня, пулеметчика, из строя пуля немецкого автоматчика, раздробив кисть левой руки. Как сейчас помню этот день. Первую помощь при ранении мне оказали служившие в роте земляки – один был родом из Бабцино, стало быть, мой троицкий земляк, второй – из теперешнего колхоза «Заречье». Перевязав мне руку, они ушли вперед, в атаку. Ушли и не вернулись, до сих пор числятся «пропавшими без вести».
Без вести пропавшим оказался и я. Недавно, перебирая архив райвоенкомата, директор нашего народного музея Константин Федорович Арсеньев натолкнулся на один любопытный документ. То было извещение канцелярии 186 стрелкового полка в адрес Бармановского сельсовета. В извещении говорится, что рядовой Мошков И.Н. в списках воинской части не значится, как без вести пропавший. С извещением, конечно, ознакомили мою супругу, а вот как оно попало обратно в военкомат, неизвестно. Наверное, было послано туда для определения семье пособия. Но пособие не потребовалось.
Оказалось, что в госпиталь меня направили, не поставив в известность командование части. Поэтому и сочли пропавшим. Бывали такие случаи «воскрешения из мертвых». А я в это время лежал в одном из Ленинградских лазаретов. Потом переправили в Тихвин. Там еще месяца три полечили и признали негодным к несению воинской службы. Новый 1943 год я встречал уже на родине. Вновь стал бригадирствовать. В войну работать стало потрудней. Колхоз наш небольшой, объединял всего 40 дворов одной деревни. Народу поубавилось – в большинстве работали женщины и подростки. И тягловой силы не хватало – больше половины колхозных лошадей возили на фронте пушки. А спрашивали за производство по большому счету, по-фронтовому. Да мы и сами понимали, что войска кормить, обувать и одевать надо.
Пахали землю, впрягая в плуги коров и быков. Последних по-украински волами называть стали. Однако наши быки-волы скотина преупрямая. Сколько пахарь-мальчишка муки примет, пока сотку земли вспашет! И все же давали хлеб фронту. Внесли свой вклад в Победу. Но и после окончания войны легче не стало. По-прежнему многого не хватало, а главное – рабочей силы. Ведь, наверное, около сотни мужиков из сельсовета с войны не вернулось. Часть населения разъехалась по городам. Посмотрите на нынешнее Плетенево. Это уже не деревня, а деревенька. Необходимо предпринимать какие-то меры для подъема села.
И меры были приняты. В пятидесятых годах произошло объединение мелких колхозов в более крупные хозяйства. Передача им техники, введение денежной системы оплаты труда колхозников дало свои результаты. Не скажу, чтобы нынешний колхоз «Россия», в который вошел и наш «Буревестник», не нуждается в рабочей силе, стал экономически крепким хозяйством, но перемены к лучшему налицо. В минувшем году, к примеру, произведено продукции более чем на миллион рублей, получено 280 тысяч рублей прибыли. И все это впервые за многие годы!
Значительно легче, чем в других хозяйствах, прошла в «России» нынешняя зимовка скота. И все потому, что кормов заготовили больше, не надеялись на помощь «сверху» и со стороны.
Н.Петров 1985 г.
У войны не женское лицо
О Вере Николаевне Мошковой (Завьяловой)
Единственная память о той далекой войне -– чудом сохранившиеся две фронтовые фото рафии, небольшие такие, словно на пас¬порт.
-– На одной сфотографировалась с подругой Ниной... О. память, что решето, -– силится вспом¬нить Вера Николаевна. - А, Горюмова.
Невысокого роста, крепко сбитая, она выде¬лялась среди однополчанок. Подружились они с первых дней. Нина вытащила из-за голенища кирзового сапога обтрепанную тетрадь и прочла: «Да, что же такое любовь? Ветерок, шелестящий в розах, нет, золотое свечение и крови Любовь -– это адская музыка, заставляющая плясать даже сердце старика Она словно маргаритка, распус-кающаяся у дороги с наступлением ночи, и она словно цветок, закрывающийся от дыхания, умирающий от прикосновения. Вот какова любовь. Она может погубить человека, вознести и снова заклеймить его. Она может сегодня обратиться ко мне, завтра к тебе, а ночью к нему -– так она непостоянна. Но она может также держать креп¬ко, словно несокрушимая печать, и пылать не¬угасимо до самого смертного часа, так вечна она. Так что же такое любовь?»
-– Сама составила? -– Жарким шепотом спро¬сила Вера.
Нина засмеялась.
-– Что ты! Это Кнут Гамсун, норвежский писа¬тель.
Нина Горюмова -– ленинградка Мечтательная, начитанная девушка. Собиралась подавать до¬кументы в университет. Рано утром июньского воскресенья все мечты перечеркнула война. Вре-мя как бы остановилось, война обесцветила небо, наполнив его дымом, с неба на ее люби¬мый город валились бомбы. Эвакуация, бомбеж¬ки. Так Нина Горюмова оказалась в небольшом северном городишке Буй. Для семнадцатилетней Веры Завьяловой все, что было до войны, все тяготы деревенской жизни в большой лесной деревушке Пеняево, разом отошло, отодвинулось, и каждое воспоминание об этом начиналось со слов «до войны». Вспоминается, как мужики, услышав весть о том, что гитлеровцы вероломно » напали на страну, собрались и долго спорили. Особенно те, кто воевал в гражданскую войну или участвовал в битве на Халхин-Голе. Кто-то из ребятишек принес школьную карту. Дед Матвей тыкал пожелтевшим от никотина пальцем в небольшой отрезок на карте, где размещалась Германия, возмущенно кричал «Да куда германцу супротив такой страны! Через неделю, от силы - две наши войска будут в Берлине».
«Так-то оно так, но Гитлер почти всю Европу захватил», -– осторожно возразил чей-то голос.
Шли недели, месяцы. Фашисты подошли к Москве. Деревни опустели. Ушли на фронт взрослые мужчины, настала очередь воевать Вериным сверстникам. В Пеняеве и окрестных деревнях остались женщины, старики да под¬ростки. Вера Завьялова работала телятницей. Первая радостная весть о разгроме гитлеровцев под Москвой воодушевила женщин, появилась надежда, что враг будет разгромлен. Домой вер¬нутся отцы, братья, женихи. Но ждать пришлось долгих четыре года. И какой ценой досталась по¬беда. Тяжело было на фронте, но не менее труд¬но и в глубоком тылу. Последнее отдавали фронту, чтобы ускорить светлый день. Трудились не доедая, обносились до лохмотьев, но собирали варежки, валенки, полушуб¬ки и отправляли туда, где шла большая сечь. Пожилая бригадирша уговарива¬ла, подбадривая изнемогающих на па¬хоте женщин: «Бабоньки, милые, мы же обещали своим мужикам, чтобы они били врага, а мы за них поработаем. По¬терпите, немного времени осталось, вернутся мужики, отдохнем».
Шел третий кровавый год войны. Бит¬ва под Сталинградом, освобождение Ленинграда, разгром фашистов на Кур¬ской дуге. В близкой победе в Пеняеве никто не сомневался Вот только не во все избы вернется хозяин. Сколько похоронок пришло в де¬ревню, сколько слез пролито
-– Вера, тебе повестка, -– завернула к телятнице почтальонка. Сборы недолгие. Осенью 1943 года пересеклись судьбы девятнадцатилетней Веры Завьяловой из любимской деревушки Пеняево с ленинградскими блокадницами Ниной Горюмовой и Шурой Михайловой. Двести ярославен были погружены в воинский эшелон. Сколь¬ко услышали и выучили песен за длинную доро¬гу «Девушке-бойцу», «Дорожка дальняя и сереб¬ристая», «Смейся, смейся громче всех», «Под¬ружку нашу звали Маша». Эшелон шел к югу. Разбитые станции и полустанки, а за железнодо¬рожным полотном искореженные и обожженные танки. «Тигр», -– поведала всезнающая Нина. В руинах Харьков, который несколько раз переходил из рук в руки. Искореженные терриконы шахт. От белых мазанок украинских хат -– печные тру¬бы. Недавно тут прошли кровопролитные бои. Вокруг воронки. На изуродованной земле кое-где виднелись островки неубранной пшеницы. И, на¬конец, команда. «Выгружайся! Город Полтава».
-– Доченьки, вам бы шелковые платья да ту¬фельки, жалостливо оглядел девичье воинство пожилой старшина и тяжело вздохнул, вспомнил своих двух взрослых дочерей, оставшихся под фашистской пятой на Смоленщине. -– Подкоротайте гимнастерки, а сапоги-то… самый малый размер сороковой... Солдатская обмундировка не приспособлена для женщин.
Девушки-зенитчицы (им объяснили, что будут служить в зенитном полку, прикомандированном к третьему Украинскому фронту) покатывались со смеху, надевая солдатские кальсоны с бязе¬выми нательными рубахами на завязках. А гали¬фе, гимнастерки, которые могли вместить в себя двух девушек. А когда после бани объявили по¬строение, то хмурый подполковник внезапно дал команду разойтись и распорядился: через два часа подогнать обмундирование и вновь на по¬строение. Пригодились Вере иголка и нитки, при¬хваченные из дома. Но как ни старались девча¬та, но солдатская форма на их стройных фигу¬рах висела мешком. А сапоги... Их не укоротишь. А потом началась учеба. Основное вооружение полка -– крупнокалиберный пулемет ДШК, как потом объяснили пулемет конструкторов-ору¬жейников Дегтярева и Шпагина. Несколько не¬дель длилась учеба. Фронт откатился за Днепр. Вера Завьялова стала наводчиком. Ее задача - поймать в прицел цель, то есть самолет, а первый номер нажимает на гашетку. Через несколь¬ко недель зенитно-пулеметный полк двинулся к фронту. Житомирская область. Впереди разры¬вы снарядов, пулеметные очереди. Разгрузились на станции, которая недавно была в руках гит¬леровцев. Заняли позиции. Приказ: охранять станцию, куда прибывают боеприпасы, живая сила и техника. Позиция зенитчиц -– это не окопы передовой линии, а боевой расчет под открытым небом. На сидениях наводчик и первый номер, на турели пулемет. Трассирую¬щая очередь должна не допустить к цели фаши¬стских стервятников и по возможности их пора¬зить. Первый бой полк принял поздно вечером. Около десятка штурмовиков пытались подо¬браться к разгружающемуся эшелону. Вера пы¬талась поймать в круг прицела самолет. Трасси¬рующие очереди встали на пути стервятников. Освободившись от смертоносного груза на под¬лете к станции, штурмовики повернули назад.
И вновь команда сниматься, фронт откатил¬ся на запад. Станция Шепетовка... С края обры¬ва убитые, раненых фрицы сбрасывали на дно оврага, где был сложен гигантский костер из соломы, камыша и дров. И маленьких детей палачи швыря¬ли туда же -– в пламя костра... Отступая под на¬пором крепкого кулака советских войск, фашисты зверели, заживо сжигая людей, подрывая здания, а то просто минируя их. Сколько бесчинств пришлось увидеть зенитчицам в освобожденных от немцев городах. Полк буквально наступал на пятки передовым частям. Фронт был в двух-трех километрах. Основная за¬дача зенитчиц - охрана рокадных дорог, станций и аэродромов. Фашистские стервятники букваль¬но подкрадывались к боевым расчетам, включа¬ли сирены и зависали над целью. Разрывы бомб, пулеметные очереди сверху. Зенитчицы безза¬щитны. Прильнула к прицелу наводчица, нажи¬мает гашетку первый номер. Турель крупнокали¬берного пулемета вращается по оси, только гиль¬зы падают на землю. Задымил один стервятник, поволок хвост дыма второй... По нескольку на¬летов за ночь приходилось отбивать. Днем штур¬мовики редко пробивались к цели. К исходу вой¬ны фашисты потеряли господство в небе. Осо¬бенно запомнился бой на железнодорожной стан¬ции Ромадан. Пятую атаку отбили девушки. Стволы ДШК перекалились, того гляди заклинит. Во рту пересохло от нечеловеческого напряжения. Передохнуть бы. Тревожно зашарили по темно¬му небу лучи прожекторов. И вот в перекрестке лучей показалась светящаяся цепь самолета. За¬стучали зенитки. Вера прильнула к прицелу. В разрезе появилось очертание стервятника со сва¬стикой. Очередь, и штурмовик задымил... И все же один прорвался. Утром хоронили девчат.
Фронт давно уже прошел Государственную границу. Польша, Чехословакия. Тут зенитно-пулеметный полк и застала Победа. В июле – демо¬билизация. Вынесли полковое знамя. С девча¬тами попрощались командиры, замполит майор Руденко пожал всем руки и поклонился низко: «Простите, девчата, если что не так. Не женское дело война, но другого выхода не было».
Вернулась Вера Завьялова в родное Пеняево в августе 1945 года. Разошлись пути-дороги у фронтовых подруг. Нина Горюмова уехала в Ле¬нинград, а Шура Михайлова, впоследствии Алек¬сандра Андреевна Николаева, поселилась в Ки¬риллове, работала бухгалтером в бывшем кол¬хозе "Новая жизнь». Да и сама Вера Николаев¬на построила свою судьбу с фронтовиком Кон¬стантином Дмитриевичем Мошковым. Всю жизнь проработала в колхозе «Россия». О былых фрон¬товых днях напоминают две фотографии, выс¬ланные родителям в Пеняево почти 60 лет на¬зад. «На память... Почему вообще установилось правило писать «на память». Возможно, что в та¬кую лихую годину посетила мысль-вера в соб-ственное бессмертие...
Анатолий Мирутко. 2003 год
Донос
О Борисе Васильевиче Невском
Шестилетняя полусонная голодная девочка сидела на ящике между двумя деревянными колыбельками, в которых посапывали братишки: в одной -– годовалый Вова, в другой -– новорожденные двойняшки. Голодные малыши спали беспокойно. Девочка заворачивала в тряпочку хлебный мякиш и давала им эту самодельную соску. Когда ее ноги озябали на земляном полу, она выгребала из печки золу и согревала их.
Галя хорошо запомнила день, когда в их дом ранним утром постучалась беда. Пришли двое "дяденек" и увели папку, сказав, что он арестован. Мать заплакала, бросилась к мужу, не понимая, что же происходит. Но он и сам ничего не понимал, недоуменно глядя на свою, ходившую последние перед родами месяцы, жену, которая спрашивала: не убил ли он кого. Потом для семьи Невских начались бесконечные годы ада. Затравленная, запуганная до смерти, всеми гонимая, Ольга не знала, где найти кусок хлеба для ребятишек. Пыталась устроиться на работу, да куда там: начальство отмахивалось, кому нужна полуживая работница с оравой деток. Были и такие, кто искренне жалел, другие открыто ненавидели. После ареста мужа все имущество и живность были конфискованы, хорошо хоть мать и детей на улицу не вышвырнули. Через три месяца после ареста мужа родила Ольга двойняшек, а завернуть их не во что. Остались мужнины кальсоны, разорвала она их на пеленки, так за эту "кражу" ей пригрозили арестом. И все же добрые люди жили во все времена. Один из них, начальник ПЧ-10 Орлов помог Ольге устроить двойняшек в Ростовский "Дом малюток". "Когда это было, чтобы при живой матери дети в приюте жили", -– думала Ольга, но иного выхода не было, надо было устраиваться на работу. Старшенькую Галю поднимала почти ночью, уже в четыре утра она бежала занимать очередь за хлебом. Когда Ольга приходила с работы, сменяла дочь. Однажды случилось непоправимое. Ольгу придавили во время давки, да так, что произошло опущение желудка. С того дня она стала часто хворать. А в это время военный трибунал Архангельского военного округа, рассмотрев дело по обвинению Невского Бориса Васильевича в измене Родины, приговорил его к высшей мере наказания -– расстрелу. Ольга во второй раз хоронила мужа. Первый раз в 1943 году, когда получила похоронку. "Ваш муж гвардии красноармеец 18 воздушно-десантного гвардейского стрелкового полка Невский Борис Васильев в бою за социалистическую Родину, верный военной присяге, проявив геройство и мужество, был убит 2 декабря 1943 года и похоронен в братской могиле на восточной окраине Черкасского кирпичного завода Киевской области" -– было написано в извещении. Когда в 1947 году он вернулся домой, Ольга не поверила своим глазам, ведь сколько слез было пролито. -– И вот опять, -– думала Ольга, -– за что? Сердце ей подсказывало, что ее Боря ничего не мог сделать плохого против страны, которую очень любил. Но разве можно было добиться в те годы правды? Да и она не знала, что осудили его всего за 10 минут. Один из подставных свидетелей, которого Борис никогда раньше не видел, обозвал его паразитом, обвинив в антигосударственной провокации. Потом заседатели спросили, был ли он в плену, на что подсудимый ответил, что честно и добросовестно воевал, едва выкарабкался с того света. Но им было не интересно выслушивать "врага народа", "предателя". За те минуты, что Борису зачитывали сфабрикованное обвинение и приговор, в памяти пронеслась вся его 29-летняя жизнь. Вспомнились рано умершие родители, детство, проведенное в Любимском детдоме, 4 года учебы в военной школе разведчиков в Архангельске, в которую его направило руководство детского дома. Школу так и не закончил, узнав, что после ее окончания отправляют за рубеж. Он же не хотел, несмотря на юные годы, покидать Родину. Вернувшись в Любим, учился в школе мастеров социалистического труда, после окончания которой, работал на железной дороге станции Любим шофером автодрезины. Вспомнился 1942 год, призыв в армию, учеба на разведчика во вновь сформированной Раменской дивизии под Москвой. Враг подходил к Москве, учебу свернули, бросив дивизию на вражеские танки. Затем были кровопролитные бои за столицу, переброска под Старую Руссу, что в Ленинградской области. Здесь разведчик и связной Борис Невский был награжден Орденом Отечественной войны 1 степени. Затем ему довелось понюхать пороха под Воронежом. В его 18 гвардейский полк как-то приехал маршал Советского Союза Г.К. Жуков. Вспомнился разговор с ним. Жуков сказал: "Ну, Шарик № 17, ты все тут знаешь в округе, веди четвертую группу". Перед группой Бориса, состоящей из шести человек, была поставлена сверхзадача - уничтожить немецкую долговременную огневую точку, откуда перекрестным огнем били два спаренных крупнокалиберных пулемета. Приказ был таким: "Вы должны или погибнуть или уничтожить ДОТ". Только Борису и его товарищам известно, какой ценой ДОТ был уничтожен. В небо взвилась ракета. Началось наступление наших войск. Разведчики пошли им навстречу, но попали под артобстрел. Все погибли... Уже в госпитале медсестра рассказала Борису о его возвращении с того света. Когда бульдозер сгребал убитых в общую могилу, санинструктор заметил, как он пошевелил рукой. Затем Борис долгие месяцы валялся по госпиталям, лишившись части своих внутренностей. -– Уж лучше бы я погиб тогда, чем этот театр, -– пронеслось в голове, когда, выйдя из оцепенения, он шел под конвоем в свою одиночку. Без недели год ждал Б.Невский расстрела в этой самой камере, отказавшись подавать прошение о помиловании. Жизнь для него потеряла всякий смысл, кругом были подлость и обман. Но Борис чем-то понравился начальнику тюрьмы, который сам написал прошение, и вскоре принес новость: "вышку" заменили... 25 годами каторги. Вскоре Бориса увезли в Якутскую ССР, где в Алескитовом руднике в поселке Усть-Нера он добывал урановую и вольфрамовую руду целых 7 лет. В шахтах нередко случались обвалы, рабочих засыпало землей. У Бориса была раздавлена вся грудная клетка. Тумаков да зуботычин досталось - не перечесть. 16 июля 1956 года приговор трибунала был отменен. Но позорное клеймо "враг народа" на Борисе Васильевиче и его семье оставалось еще долгие годы. Получил же он его, как потом выяснилось, по злонамеренному доносу своих сотоварищей по работе: сварщика Клюкина и Генашки Чечнева, которого перевели из шоферов автодрезины в помощники к Борису, вернувшемуся с войны. Позавидовав более смекалистому Невскому дружки отомстили...
После реабилитации Борис Васильевич, немного проработав на КИМе, вновь ушел на железную дорогу. Ранее полученные им категории были отменены, поэтому приняли его сначала путевым рабочим, а после их восстановления – мотористом, затем мастером, слесарем... В общей сложности Борис Васильевич проработал на железной дороге 55 лет. А на далекой Черкащине есть братская могила, в которой спят вечным сном боевые товарищи Б.В. Невского. Так же здесь установлена мемориальная доска, на которой высечено имя Бориса Васильевича. Мечтал ветеран побывать на своей могиле, так же, как все эти годы пытался восстановить свое доброе имя, замаранное подлецами. За что проливал свою кровь этот человек, который и по сей день не может получить ветеранского удостоверения, положенной ему военной пенсии, так как чинушам необходима справка, подтверждающая его фронтовые ранения. Эту справку, после вынесения приговора, на глазах Бориса Васильевича порвал следователь: приговоренному к "вышке" не нужны справки. До сих пор он не получил и своих наград: Орденов Великой Отечественной войны первой и второй степени. Сохранился лишь Орден III степени и медали. Не научился он нахрапом брать кабинеты и обивать пороги инстанций, который открывают свои двери лишь перед теми, у кого лоб хорош для пробивания стен, да здоровье крепкое. У Невского его нет. Ровно год назад его разбил паралич, не нужны ему теперь ни деньги, ни почести, ни слава, нужен лишь покой. О чем думает он бесконечными днями и ночами. Может вспоминает жену, хоронившую его дважды, но которую он пережил? Почему же наш народ чтит лишь мертвых героев? Наверное потому, что мертвые ничего не скажут, ничего не попросят. "Мертвому" Борису Васильевичу Невскому посмертно присвоено звание Героя Советского Союза, его помнят, на его могилу приносят цветы, живой же Борис Васильевич Невский -– фактически всеми забыт.
Каждый человек -– гребец на плоту жизни. Но один гребет для себя, думает лишь о себе, согласно принципу убогих душой: тесни ближнего, черни нижнего. Такими были те, кто написал донос на Невского. Другие гребут для того, чтобы преодолеть все подводные течения, дабы спасти и себя, и других, и свою Родину. Таким человеком все свою жизнь был и Борис Васильевич Невский. Почему же был, он есть, и хочется упасть на колени перед этим человеком, попросить у него за всех нас прощения и сказать огромное спасибо за его военный и жизненный подвиг!
С. Кедус.1995г.
Сапер, разведчик Никитин
Об Иване Михайловиче Никитине
Натужно кашляя, Иван Михайлович вылез из-под одеяла, спустил ноги с кровати. В висках тревожно пульсировала кровь, ныла правая рука. В потемках нащупал на печи валенки и подался к столу. За окнами хоть глаз выколи. Рука непроизвольно потянулась к измятой пачке "Примы", встряхнув коробок, зажег спичку и поднес к сигарете. От первой затяжки плечи сотряс удушливый кашель. -– Опять зачадил, -– привычно заворчала проснувшаяся жена. -– Бросил бы сосать отраву. Который час? -– Да спи, еще рано, -– отдышался от первой затяжки Иван Михайлович. -– Что-то в суставах можжит, видно, к перемене погоды. Да вот дружки фронтовые приснились...
После освобождения украинского города Кривой Рог, 12-ю штурмовую инженерно-саперную бригаду перебросили в спешном порядке на Сиваш. Части Советской армии готовились к освобождению Крыма от фашистских захватчиков. Обычно за месяц перед штурмом или большим наступлением на переднем крае появлялись саперы бригады. Они заранее определяли и обезвреживали минные поля, готовились к уничтожению проволочных заграждений. И всю эту работу проделывали ночами, на ощупь разминировали минные устройства, порою с секретами. Саперы работали бесшумно, при вспышке осветительных ракет сливаясь с землей. Погибали они молча, чтобы не выдать врагу своих товарищей, ведь фашистские пулеметчики периодически "прошивали" ничейную полосу из крупнокалиберного оружия. Сложнее было с водными преградами, хотя загодя готовились понтоны, но наводить переправу приходилось под пулями, осколками авиационных бомб и снарядов. Рядовой Никитин был обстрелянным сапером и по опыту знал, что навести переправу через многокилометровое гнилое озеро – будет нелегко. Сиваш -– надежная защита Крыма и, на первый взгляд, неприступная. Без поддержки с Таврического берега, морякам-десантникам и пехотинцам с Тамани не овладеть курортным полуостровом. Это хорошо понимало советское командование, ведь, по сути дела, наступление в октябре-ноябре 1943 года на Крым захлебнулось. Не случайно, для наведения переправы через гнилое озеро была брошена 12-штурмовая инженерно-саперная бригада, в составе которой чуть больше года воевал девятнадцатилетний колхозник из деревни Иваниково Рузбугинского сельсовета Иван Никитин. Саперы на переправе работали днем и ночью. Особенно трудно и опасно было днем, когда над головами саперов, словно орлы-стервятники, кружили-пикировали "Мессершмитты". Сбрасывая фугасные бомбы, пытались на бреющем полете пройтись над переправой и "прошить" работающих саперов пулеметным огнем. Однако, давно прошла та пора, когда гитлеровцы господствовали в небе. Краснозвездные истребители не давали возможности фашистам вести прицельное бомбометание.
Позднее прославленный полководец, маршал Советского Союза А.М. Василевский писал об этой военной операции в своей книге воспоминаний "Дело всей жизни": "Вместе с вызванными мною руководящими лицами фронта, командованием 2-й гвардейской и 52-й армий мы провели рекогносцировку и рассмотрели основные вопросы, связанные с первым этапом Крымской операции, уделив особое внимание организации переправы через Сиваш, переброске по ним 19-го танкового корпуса, а также созданию надежного прикрытия переправ и быстрому их восстановлению в случае разрушения. Вся эта работа проходила в очень трудных условиях. Штормы, налеты вражеской авиации и артиллерийский обстрел разрушали мосты. К началу операции было создано две переправы: -– мост на рамных опорах длиною 1865 метров и две земляные дамбы длиной 600-700 метров, и понтонный мост между ними длиной 1350 метров. Грузоподъемность этих переправ усилиями инженерных войск фронта была доведена до 30 тонн, что обеспечивало переправу танков Т-34 и тяжелой артиллерии. С целью маскировки в километре от этих переправ был сооружен ложный мост".
По 16 часов в сутки в соленых и холодных водах Сиваша находились бойцы-саперы. Короткий перерыв, чтобы обсушить обмундирование, и вновь на переправу. Главное, в илистом дне укрепить рамные опоры, а там деревянный настил. Суров и неподступен в феврале Сиваш. Высокие волны разбивали в щепки готовые пролеты моста и приходилось вновь налаживать переправу. С пронзительным воем падали с неба авиабомбы, взметая кверху многометровые соленые столбы воды. Прицельно била дальняя артиллерия гитлеровцев. Рядовой Никитин знал, что только прямое попадание опасно для жизни. Новички же при очередном взрыве вжимали головы в плечи. Иван Никитин тюкал, подгонял бревна-лаги, приколачивал гвоздями настил. От многочасового холода скрючивало ноги и руки судорогой, хотя южное солнце припекало вовсю. Приказ был суровым, как можно быстрее навести переправу через Сиваш, готовился прорыв гитлеровских оборонительных рубежей.
Не знали рядовой Никитин и его боевые товарищи, что командование 4-го Украинского фронта приняло решение: главный удар нанести с плацдармов на южном берегу Сиваша силами 51-й армии в направлении Симферополя-Севастополя, а вспомогательный удар - на Перекопском перешейке силами 2-й гвардейской армии. Именно с Сиваша главного удара гитлеровцы не ожидали, ведь в этом месте природа позаботилась сделать Крым неприступной крепостью. Забыли фашисты историю, когда в 1920 году красноармейцы проводили подобную операцию по освобождению Крыма от врангелевцев. Вот почему командование торопило инженерные войска быстрее навести переправы. И она, ценою непомерных усилий, была сделана. 10 апреля войска 51-й армии прорвали оборону противника, с утра 11 апреля в прорыв был введен 19-й танковый корпус. Стремительным ударом он овладел Джанкоем и успешно продолжал развивать наступление крымскими степями на Симферополь. Вечером 11 апреля Москва салютовала доблестным войскам 4-го Украинского фронта, прорвавшим оборону противника на Перекопе и на Сиваше и овладевшим городом Джанкой. Впереди был горный, не менее опасный Крым. Советские войска старались развить успех. 12-штурмовая инженерно-саперная бригада шла вслед за наступающими войсками. Впереди были новые оборонительные рубежи гитлеровцев, с хитроумными минными ловушками. С ними пришлось столкнуться Ивану Никитину и его товарищам в горном ущелье вблизи Бахчисарая, служившего в свое время столицей Крымского ханства. Узкое каменистое пространство было нашпиговано противотанковыми и пехотными минами. В горах засели гитлеровцы, которые шквалом свинца поливали саперов. На глазах гибли фронтовые товарищи, но надо было любой ценой дать проход танкам и пехотным подразделениям. Бессильны были против фашистских пулеметчиков артиллеристы. Однако же саперам удавалось под свинцовым градом обезвредить около 1000 противотанковых и пехотных мин. Путь на Симферополь был открыт. За это группа саперов была представлена к правительственным наградам. К золотой Звезде Героя намечался рядовой Иван Никитин. 13 апреля взвилось Красное знамя над Симферополем, Евпаторией и Феодосией. Впереди легендарный Севастополь, который Гитлер объявил "городом-крепостью готтов". А это означало, что фашисты должны защищать его до последнего солдата. На взятие Севастополя советским воинам понадобилось лишь несколько дней. А от заклинаний и призывов бесноватого фюрера остались лишь валявшиеся повсюду листовки, которые гнал морской ветер.
Потом была Ясско-Кишиневская битва. Освобождение Молдовы, Бессарабии, Румынии от фашистских захватчиков. В перерыве между боями рядовому Никитину была вручена Правительственная награда за Крым - орден Красного знамени, чуть позднее -– орден Отечественной войны первой степени. Война для Н.М. Никитина закончилась в Болгарии, где он два месяца провалялся в госпитале. Его родная саперная часть ушла в Чехословакию, а Иван Михайлович после госпиталя был прикомандирован к 301 батарее полка РС, знаменитых "Катюш", где младший сержант был назначен командиром отделения разведки. "Купание" в Сиваше дало о себе знать, и 5 ноября 1945 года младший сержант был признан медицинской комиссией негодным к строевой службе и демобилизованным из рядов Советской армии. Вернулся И.М. Никитин к привычному делу: хлебопашеству, от которого ушел на защиту Отечества в августе 1942 года.
А.Мирутко. 1995 г.
Доброволец с Кировского
О Николае Ефимовиче Пенкине
Николай Ефимович Пенкин был бойцом Ленинградского фронта. Города, как и улицы, часто переименовывают. Но люди, которых связала с этими местами судьба, называют их по-прежнему. Этот город для Николая Ефимовича остался Ленинградом -– красивейшим городом со своей архитектурой, музеями, прекрасными памятниками, садами и парками, городом, где прошла его боевая юность.
Перед войной Коля Пенкин, окончив семь классов Закобякинской школы, что в Любимском районе, приехал в Ленинград к брату и поступил работать слесарем на Кировский завод. Так он влился в 50-тысячный коллектив, где трудились со всех концов Советского Союза. Люди разных национальностей и народностей, разных вероисповеданий никогда сильно не интересовались национальной принадлежностью. Они оценивали друг друга по общечеловеческим качествам: верность, честность, дружба, любовь. Они уважали тех, кто хорошо трудится, и терпеть не могли лодырей и разгильдяев. Впрочем, такие на Кировском заводе и не задерживались. Работа была тяжелая, коллектив выпускал танки.
Как рвался Гитлер к городу на Неве. Группа армий "Север" под командованием генерала фельдмаршала фон Лееба состояла из 42 дивизий, в которых насчитывалось около 725 тысяч солдат и офицеров, свыше 13 тысяч орудий и минометов, не менее 1500 танков. Через месяц от начала войны фашисты были в Ленинградской области. Главари фашистской Германии настолько были уверены в быстром осуществлении своих планов, что Гитлер даже заявил: "Через три недели мы будем в Петербурге". Он не ожидал, что кроме Советской армии на защиту родного города встанут все его жители. Завод, где работал Николай Пенкин, был превращен в крупный пункт обороны города. Героизм стал массовым явлением -– и трудовой, и боевой. Многие уходили на фронт. Только с этого завода было подано 15 тысяч заявлений с просьбой о зачислении в районную дивизию народного ополчения. На митингах трудящихся звучало: "По первому зову мы сменим станок на винтовку, встанем в ряды Красной Армии... до последней капли крови будем бороться за нашу Родину". Они боролись. Гитлеровцы бросались в атаки по 10-15 раз в день. До завода оставалось шесть километров. Кировский эвакуировали, но молодые рабочие объединились в добровольческий отряд.
Немецкое командование решило замкнуть кольцо блокады. 30 августа противник вышел к Неве, захватил станцию Мгу и перерезал последнюю железную дорогу, связывавшую Ленинград со страной, затем, Шлиссельбург, началась блокада…Враг изменил тактику боя. Теперь он намеревался голодом и варварскими обстрелами принудить город к сдаче. Начался отсчет 900 дней, вошедших в историю, как дни несгибаемого мужества, стальной выдержки советских людей. Их было 200 человек, добровольно несших охрану небольшого участка у стен родного города, участка, протяженностью 15-20 километров. Молодые рабочие знали: атаки прекратились, артиллеристы с той и другой стороны поливали кромешным огнем друг друга, но могли действовать диверсионные группы. И добровольцы под шквал непрекращающейся канонады с обыкновенной винтовкой, а то и ружьем уходили в дозор. Из 10-12 человек назад возвращалось не больше трех. Такова была цена ликвидации вражеских диверсионных групп. Есть стало нечего. Питались дрожжевым супом, баландой. Вот тогда-то Николай Ефимович Пенкин впервые увидел глаза людей, умирающих голодной смертью. Глаза, которые будут сниться ему всю жизнь. Человек уже ничего не говорит, только смотрит на тебя немигающим взглядом. Глаза стекленеют, затем становятся мутными. Вот тогда-то и начали есть формовочную землю. На заводе кругом возвышались бугорки бурой, серой, черной, светлой окраски. Это была земля опок, формовочная земля. Она предназначалась для литья снарядов. От этого литья зависело приготовление снарядов, от снарядов зависела оборона города. Смешанная с патокой земля хранилась в мешках, как цемент, сладкая земля. "Я ел эту землю. За счет ее мы выжили", -– вспоминает Николай Ефимович. Так продолжалось до декабря. К тому времени половина отряда погибла в дозорах, остальных зачислили в действующую армию и поставили на довольствие. Стали давать 600 граммов хлеба и приварок. -– Как я уговаривал своих товарищей: не ешь, не ешь, погоди, дай перестроиться желудку на нормальную пищу. Я ведь и сам сдерживался с таким трудом, знал -– иначе смерть. Объедались -– и... умирали. Ослабевший организм, отвыкший от человеческой пищи, не справлялся. В живых осталось 12 человек. Вы не встретите в книгах подробностей их боевых будней, потому что написать об этом было некому. После прорыва блокадного кольца в боях за Нарву погибнут еще 10 человек, и только Николай Пенкин да его ленинградский друг Алексей Панфилов останутся после войны. Алексей вернется на Кировский завод, а Николай поселится в Любимском районе, где жила его мать. Ему, познавшему цену хлеба, доверят ответственный пост председателя Закобякинского сельпо. Двадцать пять лет отработает он в этой должности. Люди до сих пор помнят его отзывчивость и честность. Многие его добрые дела легендами передаются от стариков внукам, а он до сих пор помнит глаза людей, умирающих голодной смертью.
Ряды ветеранов Великой Отечественной войны тают с каждым годом. Теперь и Николай Ефимович Пенкин остался один. Один из 200 бойцов добровольческого отряда Кировского завода.
Т. Амангельдыева. 2002г.
Еще один май...
О Николае Ефимовиче Пенкине
Имя жителя Закобякино Николая Ефимовича Пенкина не раз встречалось на страницах нашей газеты. Об этом человеке можно написать целую повесть. С какой стороны ни взгляни -– трудовая ли биография, военная ли судьба, семья или увлечения -– все интересно.
В районной библиотеке имени Пушкина проходил вечер-встреча блокадников Ленинграда. Женщины эмоционально рассказывали о личной трагедии, о героической смерти ленинградцев, а мужчины скромно молчали. Только по их заблестевшим глазам и румянцу на щеках можно было понять, что их пульс участился, и они улетели в своих воспоминаниях в военное прошлое. Одним из гостей библиотеки являлся и Николай Ефимович. Было это еще по осени, а всего несколько дней назад в доме Пенкиных его хозяин рассказывал мне о своих ночных кошмарах, длившихся несколько десятилетий, когда ему снился блокадный ад, и казалось, что это не сон, а реальность, и проснувшись среди ночи, ему приходилось долго успокаивать расшалившиеся нервы.
Стоит ли ворошить все это, вновь заставлять каждый год пожилых ветеранов вспоминать то, что они тщетно пытаются забыть? Надо! А иначе кто расскажет сегодняшним поколениям, как все это было, и это нельзя повторять. Почему-то вспоминаются слова стихотворения Лидии Смагиной "Перекосины, перекривушки..." Судьбы миллионов перекосила, изуродовала война, мало кому повезло, кто, пережив четыре военных года, остался прежним.
Коля Пенкин еще мальчишкой бегал к сельскому деду-пасечнику, похожему из-за белой длинной бороды на древнего старца из сказки, смотреть, как надо ухаживать за пчелами, помогать деду. Своих пчел у Пенкиных не было, но однажды Коле повезло. Местные старожилы рассказывали, что асфальтовая дорога на Исады, проходящая по окраине Закобякина, была здесь издавна, правда большей частью непролазной. По ней на лошадях возили товар до реки Костромы и обратно. По обеим обочинам дороги росли еще екатерининские березы, неохватные, преогромные. Там, где сейчас Закобякино, было много постоялых дворов, кабаков, вот и говорят, что село получило свое название потому, что стояло за кабаками. Закабакино, ну, а позже были заменены две буквы. Почему, никто не знает.
Однажды на одной из берез Коля увидел роящихся пчел и, взяв в помощники отца и брата, снял рой, так у него появился собственный улей, затем еще один.
У Николая Ефимовича в разное время было и до 25 ульев, сейчас их 14. Пчелы для него -– вторая семья. Он давно не чувствует их укусов, они, как бальзам, лечащий и тело, и душу. Глядя на полет этих великих тружеников, пчеловода посещают философские мысли о жизни. Так было всегда, даже после войны, когда пикирующая пчела, возвращающаяся с тяжелым гудением в улей, напоминала ему гудение фашистского самолета. Сколько их пролетело над его головой в годы Великой Отечественной.
После окончания семилетки Николай уехал учиться в Ленинград в школу железнодорожного транспорта. За хорошую учебу был принят на Кировский завод. В свободное время играл в заводском духовом оркестре. Мечтал учиться дальше, но в голосе лекторов, читавших лекции о международном положении все чаще слышались тревожные нотки о надвигающейся опасности.
Когда началась война, уже в июле завод потихоньку стали эвакуировать, но он все равно продолжал делать знаменитые танки Т-34, минометы. Николай работал на их сборке в цехе СБ-2. Ежедневно выпускалось по две "тридцатьчетверки". Когда немцы в августе стали подходить к Ленинграду, оборудование завода было демонтировано. Из рабочих, не желавших эвакуироваться, был создан Кировский добровольческий отряд по обороне завода. Он состоял из 200 человек.
До бомбежек отряд занимался минированием города. Со слезами на глазах бойцы отряда забивали тротилом железнодорожные переезды, мосты, стратегически важные объекты. Военизированные отряды создавались на всех заводах. Когда в августе на Бадаевские склады налетела сотня "юнкерсов", уничтожив все продовольственные запасы, Николай, как и другие, бегали собирать сладкую землю. Хлеба тогда не давали, давали кукурузу. Тогда же появились пропагандистские фашистские листки со словами: "Кукурузу всю съедите, Ленинград вы отдадите". Но ленинградцы всю зиму 41-42-го гибли от пуль, от голода, замерзали на льду, но города не отдали, хотя немцы бомбили его день и ночь. Половина Кировского отряда умерла голодной смертью. После кукурузы стали давать дрожжевой суп -– мутную водицу. Но и это не сломало патриотический дух ленинградцев, которые верили в победу.
Ни воды, ни дров, ни света... Трупы жгли прямо в заводских топках. Образы опухших с мутными, уставившимися в одну точку глазами людей, долгие годы преследовали Николая Ефимовича.
В апреле, когда отряд сняли с обороны Финского залива, Николай в составе III артиллерийско-пулеметного батальона участвовал в строительстве дотов. В то время солдатам выдавали 250 г. комбихлеба, состоящего из жмыха и бумаги.
Было в то время и мародерство, и людоедство. "Петлю накинут и -– на студень, -– говорит ветеран, -– с взведенным курком автомата ходили". Когда доты в 1943 году были построены, ленинградцы почувствовали уверенность в завтрашнем дне, хотя бомбежки продолжались. На Синявинских высотах, у Дубровки еще продолжались тяжелейшие кровопролитные бои.
Когда была прорвана блокада, защитники города, поддерживаемые "Катюшами", двинулись в наступление. Остановили 2 ударную только в Эстонии, при форсировании Нарвы. Ивангород был у наших, а Нарва -– у немцев. В боях здесь погибли 3 наши дивизии. Николай Ефимович и его товарищи 6 месяцев просидели в болотах, зажатые фашистами. Однажды фашисты открыли огонь по нашим, который длился полусутки. Затем все стихло. Наша разведка донесла, что фашисты бросили все, израсходовав боеприпасы, и бежали.
После освобождения Николай Ефимович был направлен на курсы младших лейтенантов, а тут -– и войне конец. Курсы расформировали и организовали новое повышение квалификации, на которое его вновь отправили. Целый год продолжались курсы. Затем он вернулся на завод. Но там были разруха и голод. Из 200 бойцов отряда живыми на завод вернулись двое. При 175 см роста Николай весил 40 кг. Решил, что хватит войны, голода, решил уехать в родное Закобякино. Отдохнув, съездил в Ленинград, уволился.
Его жена с почти 60-летним стажем Надежда Ивановна смеется: "Познакомилась с ним, думала городской, в город уеду, а он в деревню вернулся..." На самом же деле, увидев Николая, она влюбилась в него. И до сих пор, спустя годы, когда она смотрит на мужа, в ее глазах светится любовь.
В те годы тоталитарного режима, когда могли посадить за колосок, Николая Ефимовича назначили на должность заведующего зернопунктом. Зернопунктов было много, ведь в Любимский входил и весь Середской район. Сколько бессонных ночей провел в те годы заведующий, переживая за зерно. Ведь народ работал всякий, были и такие, кому напиться и продать зерно было – раз плюнуть. Честному, принципиальному Николаю Ефимовичу предлагали возглавить колхоз, но он отказался, и тогда его избрали председателем сельпо. Опять же против его воли. Но работа увлекла, и неожиданно полюбилась. Он с удовольствием занимался строительством, ремонтами. Строили в те годы много. При сельпо были не только свои пекари, 27 магазинов, общепит, приемный пункт, но и своя баржа, на ней возили из Ярославля товар на Исады, также 3 трактора, 5 бортовых машин. Сельпо принимало металл, макулатуру, сырье. Даже была своя рыболовецкая бригада, швейная мастерская, парикмахерская, гостиница. Работала котельная. В столовой был сделан ледник, чтобы пиво, даже летом, покупатели могли пить холодное. Баржу Николай Ефимович очень любил. Небольшая, но изготовленная по последнему слову техники, она радовала глаз и выручала закобякинцев. Капитаном на ее мостике бывал и председатель сельпо.
Конечно, Пенкину пришлось учиться. Он закончил сначала курсы в Некрасовском, затем заочно Московский торговый техникум. Продавцом много лет отработала и Надежда Ивановна.
Это сейчас до Закобякина дорожка асфальтовая, а прежде сюда можно было добраться только на тракторе. Товары, оборудование, стройматериалы возить было нелегко. Кроме барж, использовали самолеты.
Младшая дочь Пенкиных, Татьяна, тоже пошла по стопам родителей, закончила Ленинградский институт общественного питания. Сейчас и она, и старшая Лидия (она медик) живут в Санкт-Петербурге. Старшие Пенкины каждый год ездили в Питер в отпуск, прошли и проехали по всем местам дедовой славы, там, где не раз его "чуть не убили". Мост лейтенанта Шмидта. Здесь старший брат однажды рылся в трупах, искал его. Наведались и туда, где был его дзот. Поддерживал Николай Ефимович и связь с заводскими ветеранами.
Война у каждого своя. Надежда Ивановна вспоминает, как в годы войны ей, 16-летней девчонке было поручено сохранить тонну зерна. Однажды, когда она Николая провожала, лаборант украла зерно, судили. Голод был страшный, и в деревне, конечно, чтобы удержаться и остаться честным "у воды" не так-то просто.
Вижу в углу большого дома Пенкиных, каких в Закобякино немало, гитару. Глава семьи играл на баритоне (труба), а жена на гитаре. Во время войны она выступала по деревням, играла на вечеринках для девчонок. Сейчас она уже не играет, но на семейных праздниках, забыв о своих болезнях (у нее астма) поддержит певцов. А поводов для праздников немало. Например, внучка Аня закончила с серебрянной медалью школу, поступила в институт сервиса. Самый же большой повод -– светлый и вместе с тем грустный -– праздник 9 мая. Грустный, потому что к памятнику павшим, расположенному под окнами Пенкиных, с каждым годом приходит все меньше ветеранов, и потому, что воспоминания о войне горьки и солоны; светлый же потому, что другого такого праздника у нашего народа нет. Он олицетворяет мужество, героизм и отвагу людей, защитивших нашу страну и ее будущее от фашистских захватчиков.
И снова бушует май, и снова, как тогда в 45-ом, зацветет черемуха, и снова пчелы Николая Ефимовича жужжат, радуют хозяина. А значит, наступил еще один мирный день...
Светлана Широкова. 2003 год.
Хлеб для фронта и для тыла
О Надежде Ивановне Пенкиной
Когда попадаешь в закобякинскую сторону, поражаешься основательности кирпичных зданий, стоящих здесь не один век. Закобякино всегда было зажиточным краем. Раскинутые широким раздольем поля этой стороны давали хорошие урожаи, а люди трудились в поте лица. Много было крепких единоличных хозяйств со своими пасеками, скотом, распаханными угодьями. Была возможность отправить детей на учебу в столичный город. Мечтала об этом и деревенская девочка из Павлигина -– Надя Соловьева. В 1938 году, закончив семь классов Закобякинской школы, она засобиралась переехать жить к сестре в Ленинград. Хотелось продолжить учебу и устроить судьбу именно в этом городе. К тому времени Надя была бойка, энергична, умна. Ее уважали сверстники за честность и принципиальность. Она была комсомольским лидером в школе.
Не успела отличница-комсомолка получить свидетельство об образовании, как ее вызвали в сельсовет. Рядом с председателем сидела секретарь Любимского райкома партии Александра Сергеевна Завьялова.
-– Вот что, Надюша. Мы предлагаем тебе работу на закобякинских складах. Семья у вас большая, у мамы шестеро детей. А ты девочка принципиальная, честная. Нам такие нужны.
-– Я хотела уехать в Ленинград учиться.
-– Учиться -– это хорошо. Мы пошлем тебя на учебу. Ты ведь комсомолка, будущий член партии. Что такое партийная дисциплина, знаешь. Партия тебе доверяет ответственное дело, а ты думаешь только о себе. Негоже быть такой эгоисткой. К тому же бросить мать с маленькими детьми. Нехорошо.
И Надя не посмела больше отказываться. Партия в те годы решала все. Ослушаться ее -– значит накликать беду и на себя, и на своих близких. Что это такое, она хорошо знала. Ее дед был репрессирован в числе первых коммунистов. Месяц отучилась в Костроме, в кооперативной торговой школе, получила специальность лаборантки и была оформлена в Закобякинский глубинный пункт "Заготзерно" под начало Ивана Пантелеевича Климова. Ей только-только исполнилось шестнадцать. Через год она уже работала заведующей складами.
"Я проработала в этой должности всю войну, -– рассказывает Надежда Ивановна. Складов было много. Зерно возили на быках и коровах. Иногда везут сырое, зараженное. Я не принимаю, заставляю такое зерно везти обратно.
Двадцатилетняя девушка стояла твердо. Райкомовские работники кричали на нее и топали ногами. У них план, сроки, галочки о сдаче. Надя со слезами упрямо твердила: "Я не могу принять такое зерно. Оно же весь склад испортит". Однажды заставили принимать ночью. Темнота. Склады открыла с опаской. Голодный люд старался сунуть горсть, другую в карман.
-– На кашку, -– виновато говорили люди.
-– Но ведь это не мое, нельзя, -– спорила девушка и заставляла выворачивать карманы.
Откуда-то притащили лампу, начали вести прием. Лампа опрокинулась, зерно загорелось. Быстро потушив пламя, Надя закрыла склад и больше по ночам его не открывала. Работы хватало на весь день, без выходных и праздников.
Потребительская кооперация на селе в те годы -– большая, разветвленная сеть. Выполняя директивы Коммунистической партии, крупные потребительские общества вытесняли из городов и сосредотачивали в сельской местности. Каких только сельпо не было в ту пору в закобякинских краях: Акуловское, Расловское, Первомайское... И все получали по нарядам на Закобякинских складах. Получат мешки и на мельницы. Их тоже было много в этих краях. На речках стояли Санинская (за Власуновым), Крутиковская, Малыгинская. В Андрюкове и Павлигине стояли ветряные мельницы. Одним словом, жизнь кипела.
У Надежды складов было много. Располагались в разных местах. Порядок там был, любой опытный завскладом позавидует. Урожай хранился по сусекам: рожь, пшеница, ячмень, горох. Постоянная проверка на влажность, на гниль. Горячее зерно при необходимости лопатили, чтобы охладить. Приходилось пропадать в этой пыли весь световой день. Жаловаться – не имело смысла. В огненное лихолетье войны тяжело было всем. Такой изнурительный труд у многих укорачивал жизнь или становился причиной неизлечимого заболевания. Надежда Ивановна "нажила" бронхиальную астму, и сейчас, на склоне лет болезнь не дает ей покоя. В то время, как и все, получала за свой труд карточки, и по ним -– 500 граммов хлеба.
Разгрузит склад. Проведет саночистку, а тут поспел новый урожай, и круговерть начинается по второму, третьему, четвертому кругу.
Панически боялась пожара. Помнит, как в июле 1942 бомбили Любимскую станцию. Израненная земля и до сих пор показывает места воронок -– слева от станции. Сейчас там пруды, и не все знают их происхождение. "Бомбежка была такая, -– рассказывает Надежда Ивановна, -– что и за 30 километров земля гудела и содрогалась от взрывов". Железнодорожную ветку не повредило, но с тех пор Надя еще больше опасалась любых случайностей. Она до сих пор помнит, как тревожно спала по ночам, как, уходя с работы, выворачивала и собственные карманы, чтобы не унести домой случайно попавшее зерно. Тогда можно было угодить в тюрьму и за горсть такой поклажи.
Удивительно неисчерпаемой энергией обладала молодежь военной поры. Я как-то разговорилась с пожилой женщиной Еленой Зелениной. И она мне рассказала, что в войну работала в Данилове на швейной фабрике. Закончив работу, она спешила в родное село в Любимский район, за 25 километров на танцы. А потом, в три ночи шла назад, чтобы поспеть к утренней смене.
Конечно, и веселая красавица Надя ходила на танцы. Артисткой была, и петь, и плясать мастерица. Не зря девичья фамилия - Соловьева. У них вся семья музыкальным слухом обладала. А уж на гармошке лучше Михаила Соловьева никто в деревне не играл. В начале войны вернулся он с фронта с искалеченной ногой. Как вечер, гармошку в руки, а две сестры -– Надя и Женя -– с боков поддерживают. Идет по улице, наигрывает. Местные девчата сразу к окнам: "Миша, Миша Соловьев к клубу пошел", -– и следом за ним. Не только в своем клубе выступали, в Любим, в Середу ездили и даже приз за свои концерты получили. Но чаще перед бригадами в сараях, так называемых "завознях" выступали. В распутицу, за 12 километров. Снимут сапоги, и босиком через ручьи по холодной воде.
Принца своего -– Колю Пенкина Надя перед концом войны встретила. Но это уже другая история и другое время. Скажу только: они до сих пор вместе. Вдвоем отработали в потребительской кооперации не один десяток лет. Воспитали двух дочерей. Татьяна пошла по стопам родителей, окончила институт торговли, работает в Гатчине заведующей производством. И внучка Аня, окончив школу с серебряной медалью, учится в Петербурге по специальности "сервис-экономика". Одни пятерки в зачетке. Летом -– в деревню. Соберутся вместе, а бабушка, перебирая по вечерам старые фотографии, нет-нет, да и вспомнит, как трудилась в военные годы, сохраняя главное богатство всех времен и народов -– хлеб.
Т. Амангельдыева. 2002 год.
Все отдавали фронту
Об Александре Павловне Петуховой
После очередного деревенского схода в избу к Петуховым зашли уполномоченный из Любима и председатель сельского Совета.
-– Тебе, Павел Васильевич, придется завтра первое слово за колхоз сказать, -– обратился к хозяину районный представитель.
-– Хозяйство у тебя справное, середняцкое, -– включается в разговор председатель сельсовета, -– за Советскую власть ты крепко держишься. Народ пойдет за тобой.
-– Подумать надо, – откликнулся Петухов.
– Да чего же думать-то! Разве ж партия большевистская, власть Советская, которые простому люду волю дали, землю, худого крестьянину желают?
– Так-то оно так, дорогие товарищи. Умом все понимаю, а вот сердцу не прикажешь!.. – постучал Петухов кулаком по левой стороне груди, опустил голову. Замолчал надолго.
-– Так ждем завтра, Павел Васильевич, -– сказали поздние гости да с тем и ушли.
Всю ночь провел в тяжких раздумьях. «Да, -– размышлял он, -– загадали мне загадочку. Враз отказаться от всего: от лошади и коровы, за которыми ухаживал, как за малыми ребятишками, холил и берег, пуще глаза собственного. От земельного надела, обильно политого потом. И потом жизнь эта новая. Как-то оно обернется. Крестьянин на базаре лошадь выбирает, не раз вокруг обойдет, в зубы посмотрит, бабки пощупает. А жизнь? Ее ведь не погладишь, не пощупаешь. Все в тумане.
Наутро встал невыспавшийся, с тяжелой, как с похмелья, головой. Коротко спросил:
-– Что будем делать, Александра?
Неспроста глава семьи обратился к дочери. Хозяйка хворая, темная, колхоза боится до смерти, какая из нее советчица. Александра же взрослая, работница и в поле, и по дому.
-– Как ты отец, так и я, -– ответила дочь.
Снова собрались односельчане, опять разговор о том же – о колхозе.
Встал Павел Васильевич Петухов и обратился к тем, кто сидел за столом в президиуме:
-– Так что добровольно записываюсь в колхоз, сдаю лошадь, корову, надел земельный, сбрую там и все прочее, что положено. Семена тоже, что на посев припасены.
В просторной избе, где собрались мужики и бабы, повисла чуткая тишина. Многие с недоумением поглядывали на Петухова: как это справный хозяин сам от своего добра, горбом нажитого, отказывается. А потом загалдели, заговорили все разом, к столу потянулись, очередь образовалась, достают из карманов мятые листочки – заявления. Знать, держали думку о колхозе, только почему-то боялись первыми вслух ее высказать. Спасибо, Петухов выручил, начин сделал.
– Так вот и стали жить одним колхозом, – вспоминает Александра Павловна далекое прошлое, и ласковая улыбка озаряет ее изрезанное глубокими морщинами лицо. – Вахрамейка, Язвицево, Накоступово. А имя колхозу дали «8-е Марта». В честь, значит, нас, женщин. Очень мы гордились этим, и первые спуску не давали лодырям и тем, кто к колхозу боком становился. Все бы ничего, справно было, зажили, да война жизнь перевернула. Заголосили бабы по деревне, провожая мужей, отцов, братьев, сыновей.
Погрустнела рассказчица, призадумалась, и печаль в ее голубых глазах, чуть полинявших от старости, заплескалась.
– Только горе горем, – продолжала свою повесть Александра Павловна, - а работа ждать не будет. Сенокос на пороге. Взяли все на свои плечи, стариков и подростков в общую упряжку пристегнули. А председатель колхоза на меня еще одну ношу взвалил, бригаду велел принять. Принять, конечно, не штука. Только с кем управляться-то. Работников, считай, наполовину убыло. Только парень какой подрастает, в силу войдет, а мать собирает его в тяжкую дорогу. Вот и идешь во всякой работе впереди колхозников. Ночью деревня спит, а я у стола сижу с коптилкой, наряды на сделанную работу выписываю.
Утром опять же первая до рассвета встаешь. Будильника не было, его совесть заменяла. Не знаю, может, что и позабылось, только не упомню, чтобы хоть раз проспала. Да и другие тоже. Не успеешь, раз в рельс, подвешенному на березовом суку, ударить, а люди уже все на улице собрались. Жаль, сейчас эти рельсы повыбрасывали. Звон разносился по деревне, значит, живет она и новый трудовой день начать готова.
Из тех военных времен я одно вынесла: как ни трудно было, не опускал народ руки, не отчаивался. Дня не хватало, у ночи час-другой занимали, а несделанного на завтра не откладывали, потому как понимали, что это самое «завтра» еще больше хлопот и забот припасло. Иная солдатка, получив бумажку-извещение, наголосится, слезами вдовьими заливаясь и прижимая к себе сирот своих, а наутро со всеми вместе в поле, на луг ли выходит. Скажешь ей: на тебе лица нет, шла бы домой, отлежалась. Она только рукой махнет и еще злее в работу впрягается.
Государству хлеб, мясо, молоко, другую продукцию сполна колхоз сдавал. Опять же из личных хозяйств те же молоко и мясо шли в общий котел. Да сверх того на оборону жертвовали картофель, другой овощ, что на приусадебном участке уродилось, кто сколько мог. О себе люди не думали, лишь бы там, на фронте наши бойцы ни в чем нужды не знали. Сами же в тылу и на картошке проживем, авось, живы будем.
И выжили, хоть и бедовали крепко. Но все же светлого праздника Победы дождались. Одни рады – родные и близкие живые остались, другие утешаются тем, что войне конец, не будет рвать душу женский плач после очередной похоронки, свое же горе давно слезами изошло и боль приутишилась в заботах и хлопотах каждодневных.
А года два спустя пошла в правление и говорю: снимайте с бригадирства, ставьте кого помоложе и пограмотнее. И перешла в рядовые колхозницы.
– Вот этими руками все и делалось, – грустно закончила свой рассказ Александра Павловна и положила на стол ладони с навечно въевшимися в них мозолями и огрубевшими и негнущимися от многолетнего труда пальцами. – Можно жить в хорошем достатке и поработать полегче – в колхозе то теперь вон, сколько тракторов и машин всяких. Но нельзя жить беззаботно. А раз заботу имеешь, то и труд свой приложишь. Не потому что тебя кто-то заставляет, а потому что жить без труда не можешь, не хочешь.
Да, много еще переделали колхозной работы руки Александры Павловны до пенсии и после ухода в бессрочный отпуск. Работала, пока силы и здоровье позволяли. А сейчас она уже девятый десяток разменяла.
Лишь мимолетом коснулась Александра Павловна в своем рассказе одного весьма примечательного эпизода из своей жизни. Своим племянницам Нине, Валентине и Ольге, оставшимся круглыми сиротами, заменила мать, вырастила, на ноги поставила. Теперь они шлют ей письма, подарки, наезжают в Вахрамейку.
– И я к ним в гости наведываюсь, – говорит Александра Павловна. – Насовсем оставляют. Только как же я без своего угла да без дела. Сейчас принесу охапку дров печь истопить, тропку от снега очищу и за стол сажусь со спокойной совестью, поработала, сколько сил хватило. А уеду из родной деревни и засохну разом, как то дерево, с корнями вырванное. Нет, не может Александра Павловна Петухова сидеть без дела. Воспитывалась в труде с малых лет, в труде прошла вся ее долгая жизнь, в труде и сейчас забывает о старости.
П.Владимиров
И за бой, и за труд
О Михаиле Ивановиче Разгуляеве
«В сорок первом, в сорок памятном году, протрубили репродукторы войну». Все мужчины, кого Указ Президиума Верховного Совета СССР обязывал выступить на защиту Отечества, собрали нехитрые солдатские пожитки, уложили в вещевые мешки харчишки, наспех приготовленные женой да матерью, и отправились в долгую и опасную дорогу. Для многих из них она оказалась последней в жизни, на их долю не выпало обратного пути к родимому порогу.
Михаил Разгуляев оставался пока дома, поскольку к июню 41-го ему не исполнилось и шестнадцати. Михаилу и его сверстникам предстояла иная судьба -– заменить в колхозе отцов и старших братьев. Не думали, не гадали парни, только что начавшие переходить из подросткового возраста в юность, что не пройдет и двух лет с того июньского дня, как Родина-мать позовет их, что придется матерям и сестрам, несостоявшимся невестам провожать их в неизвестность.
— Поначалу, – вспоминает Михаил Иванович,— определили меня в разведчики-мотоцик¬листы. А какой из меня мотоциклист, если до войны и на велосипед-то ни разу не садился. На фронте все, однако, повернулось по-иному. На Украине, куда прибыла наша часть, в то время шли ожесточенные бои, убыль в экипажах танков и самоходных артиллерийских установках (САУ) была большая. Так попал я заряжающим в отдельный дивизион САУ-76. Назначение самоходок тем, кто воевал, известно: истреблять вражеские танки, подав¬лять доты и дзоты, поддерживать пехоту в обороне и наступлении, то есть бить не с закрытых позиций, а прямой наводкой. А это всегда сопряжено с риском, быть обнаружен¬ным противником, который, конечно же, попытается уничтожить самоходное орудие.
— Тут много зависит от командира установки, -– рассказывает Михаил Иванович. -– И от водителя тоже. Укрылся за бугорок или постройку полуразрушенную, сделал дело, меняй позицию, ищи другое укрытие, и цель другую выбирай.
Первое боевое крещение восемнадцатилетний солдат Михаил Разгуляев принял под Знаменкой, небольшим городком на Украине. И первая награда -– солдатская медаль «За отвагу», которую в иных случаях и к ордену приравнять можно.
Потом были бои за Кировоград, окружение и ликвидация корсунь-шевченковской группировки гитлеровцев. Хоть и утратили они к тому времени военную инициативу, однако, сопротивлялись с отчаянием обреченных. Об ожесточенности сражений, в кото¬рых участвовал Михаил Разгуляев, говорит тот факт, что их отдельный дивизион самохо¬док шесть раз отводили в тыл для пополнения, столь велика была убыль в людях и техни¬ке. Его же судьба хранила. Правда, были и ранения, и контузии, однако, все легкие. Подлечится в медсанбате, и снова в свой дивизион, который упорно шел на Запад, отби¬ваясь от яростных контратак танков и пехоты противника. В ходе боев научился Михаил водить самоходку и мог в случае чего заменить выбывшего из строя товарища.
Но вот, наконец, Государственная граница. Желанный момент! Словно по команде, повернулись советские солдаты, офицеры и генералы на восток, где оставалась Родина, за освобождение которой пролито много крови.
— Все надеялись: разобьем фашистов и вернемся назад, в Россию-матушку. Да не всем такое счастье улыбнулось, — грустно промолвил Михаил Иванович.
Свой боевой путь закончил солдат в Берлине. Смотрел на полуразрушенное здание рейхстага, на скелет купола, на Красное знамя Победы, гордо реявшее на ласковом майском ветерке. Побывал и у здания имперской канцелярии, где зрели зловещие планы «блицкрига» — поголовного уничтожения славянских и других народов, здесь полубезумный маньяк с фатовыми усиками и косой челкой мечтал о миро¬вом господстве, а кончил самоубийством.
Думал солдат Разгуляев в тот момент: «Вот вы собирались маршировать по улицам Москвы, и ваши генералы действительно прошли, только не победителями, а в качестве пленных. Сегодня же я, русский солдат, стою на берлинской мостовой. И не народу немецкому пришел я мстить, а чтобы навсегда стереть с лица земли гитлеровскую чуму».
Было в ту пору солдату Разгуляеву 19 лет и 6 месяцев. За два военных года на груди его сверкали орден солдатской Славы, две медали «За отвагу» и медаль «За боевые заслуги». Позднее прибавились к ним медали «За освобождение Варшавы», «За взятие Берлина». А в кармане просоленной потом гимнастерки, бережно хранились многие бла¬годарности Верховного Главнокомандующего.
Таким молодым при всех боевых наградах и запечатлел его фотограф в мае 1945-го.
Еще долгих четыре года прослужил Разгуляев, вернулся домой только в апреле 1949-го. Деревня хоть и оправилась от военного-лихолетья, однако, дел оставалось – невпроворот. В колхозе чувствовалась нехватка людей, ведь многие коренные работники остались навечно на полях сражений. Теперь вся надежда на техни¬ку.
Тут и пригодились Михаилу навыки водителя самоходного орудия, знания шофера, которые он приобрел, будучи в армии. Трактор освоил быстро и в первую весну пахал и засевал зерном и льном колхозную землю. Когда появились в тогдашней МТС самоход¬ные комбайны, справился и с этой сложной машиной. Так и пошло. Весной на тракторе, в уборочную страду -– на комбайне.
Потом технику передали колхозам, и правление назначило Михаила Ивановича меха¬ником. Механизаторы с ним горя не знали. Обладая недюжинным умом и природной смекалкой, он быстро разбирался в особенностях новой техники, поступавшей в колхоз, узнавал сильные и слабые стороны машины, легко находил неисправности и наиболее верные пути их устранения. При этом секретов не таил, щедро делился с другими своим опытом.
Вспоминается давний случай. Лето 1961 года выдалось гнилым, слякотным. К началу уборки поля настолько пропитались влагой, что комбайны, не имевшие в то время широ¬ких шин на ведущих колесах, безнадежно застревали еще на подходе к полю. Тогда-то и придумал Михаил Иванович приспособление для буксировки комбайнов гусеничным трактором. К нему приезжали механизаторы со всего района. Очень помогло его приспо¬собление в спасении урожая.
Восемнадцать лет проработал Михаил Иванович на посту колхозного механика. А потом стали сказываться невзгоды, которых вдосталь нахлебался на фронте, попросил работу полегче. Сейчас он возглавляет бригаду слесарей, помогает механизаторам ремон-тировать технику. Как и прежде, когда нужно, со временем не считается, об отдыхе забывает, если дело того требует.
Председатель колхоза «Красный Флот» Олег Михайлович Свещинский так охаракте¬ризовал Михаила Ивановича:
— Поначалу он показался мне этаким мужичком себе на уме. Замкнутый, немногослов¬ный, казалось, он больше печется о собственных интересах, прямоту, с какой он говорил о недостатках, считал за мелочные придирки. А теперь вот стыжусь, что первоначально составил такое мнение о нем, и радуюсь, что ошибся. Золотой Михаил Иванович человек, и голова и руки у него золотые. Распоряжений не ждет, сам видит дело, которое его ума и рук требует.
Так вот и живет простой русский человек Михаил Иванович Разгуляев. Живет в труде и заботах колхозных. Бывший воин, защитник Родины, вечный труженик. Среди его наград есть и медаль «За трудовую доблесть». Она ничем не отличается от своих боевых сестер, разве что расцветкой муаровой ленты на колодке.
Верно, сказал поэт: «Из одного металла льют медаль за бой, медаль за труд».
П. Владимиров. 1984 г.
Убит под Старой Руссой
О Михаиле Георгиевиче Румянцеве
Не так, конечно, писалось в извещениях-похоронках военной поры. Не такими словами, а более приподнятым слогом. Вроде этого: «В боях за Советскую Родину Ваш сын… пал смертью храбрых...» А для родителей, братьев, сестер погибшего солдата смысл был один: убит. Но материнское сердце вещун — оно и без казенной бумаги, знало, жива или не жива родная кровиночка. Получив в марте, 1942 года траурное извещение из райвоенкомата, мать Михаила Румянцева не поверила ему. Сердце подсказывало ей, что сын жив. Так и вышло. «Похороненный» однополчанами солдат выжил. И еще долго воевал, был не однажды ранен.
Но винить за ложное извещение никого не следует, считает Михаил Георгиевич. Когда его, окровавленного, в беспамятстве подобрали 28 февраля 1942 года в заснеженном поле под Старой Руссой, он казался мертвым. Спасла Санинструктор, одна из тех сестер, о которой после сложили песню со словами: «Медсестра дорогая Анюта подползла, прошептала: «Живой». А помните, какими словами начинается эта песня? «Был я ранен, и капля за каплей кровь горячая стыла в снегу». Эти слова, наверное, про него, про солдата Румянцева. Да. Много пролито солдатской крови под Старой Руссой.
Начинались же эти бои для наших удачно. Почти без артиллерии, без применения другого тяжелого оружия была взята Новая Русса. «Городок ни немцы, ни наши не бомбили, — вспоминает Михаил Георгиевич. — Все дома в нем остались целы». А это уж — отрада для солдата. Под Старой Руссой пришлось потяжелей. Впрочем, этого города солдат не видел. Завязли на подступах к нему, увязли в снегах. Бои шли за какие-то деревеньки, от которых остались одни головешки. Да огородные прясла возвышались над метровыми сугробами. «Ползу я, значит, под забором, как учили, левым плечом раздвигаю сугроб, — говорит Михаил Георгиевич. — Вдруг слышу: кто-то стонет. Оглянулся: лежит на снегу девушка-боец и у нее...»
Пощадим нервы читателя. Не будем говорить, какую картину увидел боец, тем более, что в таком же почти положении через несколько минут оказался он сам. А насчет участия в атаке девушки-бойца поясним. Особый коммунистический полк, в котором воевал Михаил Румянцев, на треть состоял из комсомолок-добровольцев. Комментария требует и его выражение «как учили». Дело в том, что их, комсомольцев-добровольцев, совсем, можно сказать, военному делу до этого не учили. Некогда было учить. Когда они взяли в руки винтовки, фашистские войска уже стояли... у самых стен Москвы. Столицу нужно было спасать...
Михаил Георгиевич не москвич. В столицу он попал перед войной после окончания Любимской семилетки по ходатайству одного из родственников, проживающего в Москве. Работал на заводе «Фрезер». Уже совсем было освоил специальность фрезеровщика и освоился со своим положением рабочего, как грянула война. Завод эвакуировали в глубокий тыл и всех лишних рабочих распустили. И Михаилу нужно было подаваться на родину — в деревню Останково. Но к октябрю 1941 года положение на фронтах резко ухудшилось, и любимский паренек нашел пристанище в одной из воинских частей, формировавшихся для защиты Москвы. Нет, он не был мобилизован. Все получилось проще и обыденнее. По его рассказу, повстречал он троих ребят-товарищей по работе и те ему дали адрес, по которому проходил набор добровольцев в Коммунистический полк — школа № 406 Калининского района.
«После короткого формирования в школе и стоянки возле Новодевичьего монастыря выдали нам какие-то чудные винтовки, иноземного образца, наверное, трофейные и по десять патронов и направили на Волоколамское шоссе наводить порядок», — вспоминает Михаил Георгиевич. О каком порядке здесь идет речь? Из кинофильмов и литературы о войне об октябрьских событиях 1941 года в Москве и под Москвой мы знаем лишь, что наши войска организованно и стойко оборонялись, планомерно отходя на «заранее подготовленные позиции». На самом деле никакой организованности и планомерности не было. В Москве царила паника. Кто, прихватив свой скарб, бежал из столицы, кто покорно ожидал решения судьбы. Не обошлось без мародерства, да бесчинств уголовных элементов.
На запад от столицы дороги были запружены отступающими войсками. Солдаты, шли группами и в одиночку. Много беды могла натворить в Москве эта неорганизованная сила. Задача бойцов Коммунистического полка на Волоколамском шоссе — в большинстве комсомольцев - мальчишек и девчонок — и состояла в том, чтобы направить поток отступающих в обход столицы, где их перенимали другие заградотряды и формировали из них новые воинские части. Нельзя сказать, что обязанности солдат полка заключались только в этом, они участвовали и в отражении вражеских атак. Разъезд Дубосеково, где 16 ноября 28 героев-панфиловцев совершили свой подвиг, не пропустив немецкую танковую колонну к Москве, был совсем рядом, был также участком обороны и .для воинов Московского ополчения.
В песне Ярославской коммунистической дивизии, сочиненной поэтом А. Кузьминым, есть такие слова: «Мы припомним полночь тяжкую, берег Западной Двины, как мы с боем шли к Осташкову сквозь Крутой пожар войны». Оказывается, в феврале 1942 года к Осташкову шли не только воины дивизии, формировавшейся на нашей земле.
9 февраля этого года под Осташковом был и любимский паренек Михаил Румянцев, начавший свой боевой путь в составе Московского коммунистического полка. Оказывается, ярославцы и москвичи шли по дорогам войны бок о бок. Как уже выше упоминалось, это путь на Калининском фронте для Михаила Георгиевича завершился тяжелым ранением и госпитальной койкой в Москве.
Как бы ни был ранен солдат, а на лазаретной койке он не залеживался. Вот и после первого тяжелого ранения он пробыл в госпитале всего месяц. А по излечении его для поправки здоровья направили в один из учебных полков, дислоцировавшихся в Чувашии. В июле сорок второго солдат Румянцев стал уже сержантом. Командиров тогда готовили быстро. К концу этого года Михаил Георгиевич уже старший сержант в должности заместителя командира взвода. И снова фронт. Тот же Калининский. Трудно нам доставалось освобождение занятых фашистами наших земель.
К тому же немцы в конце года перешли в контратаку и заняли город Белый, военная зима оказалась не милостивее первой. Как для немцев, так и для наших бойцов. На память о «той зиме у Михаила Георгиевича осталась болезнь ног, от которой он до сих пор страдает. А виной всему оказались узкие валенки, в которые его старшина роты экипировал. Как часто у нас бывало, октябрь того года выдался дождливым, а обмундировали солдат уже во все зимнее. Вот и приходилось шлепать по грязи в валенках. А через несколько дней грянули морозы. «Шинели на нас превратились в панцирь, а обувка в... Тут я почувствовал, что ноги у меня отказывают, — вспоминает Румянцев. Привезли в лазарет, стали снимать валенки, а они с ног не снимаются. Пришлось их разрезать». Да, запомнились солдату бои за город с невинным названием Белый.
Начало 1943 года Георгиевич встретил в Калинине, на курсах младших лейтенантов. Три месяца он проучился там, потом снова на фронт. Его линия уже проходила под Витебском. Здесь новоявленный офицер получил второе ранение, навсегда выведшее его из строя. На этот раз лечился он в городе Иваново, куда не раз к нему приезжала в госпиталь мать. Благодаря ее стараниям сына перевезли в Любимский госпиталь, располагавшийся у нас в здании средней школы.
Долечивался Михаил Георгиевич, стало быть, дома, но навсегда остался инвалидом. Комиссовали его, освободив от службы, в 1944 году.
Разговор с бывшим фронтовиком, естественно, велся и вокруг наград. Интересно было узнать, чем отмечен его боевой путь. Оказалось, что, кроме медали «За отвагу», у Михаила Георгиевича ничего нет. Да и эту медаль он получил уже в 1945 году, будучи уже на «гражданке». За что получил, ветеран и сам не знает: «В первые годы войны наградами не разбрасывались, поясняет он. – Вот и в боях за Новую Руссу у нас никто ничем не был отмечен». Как говорится, знамо дело: «солдат, в атаку шел не за награду». Но все же, все же... Вычитал вот недавно у одного автора в журнале «Родина» интересную мысль. Оказывается, достоин уважения и наград, не только тот солдат, который закрывает грудью амбразуру дзота или ложится со связкой гранат под гусеницы вражеского танка, но и тот солдат, который вообще не нанес никакого ощутимого урона врагу. Ибо на фронте каждый солдат перебарывает себя, преодолевая естественное стремление к самосохранению.
Нелегкими для фронтовика выдались годы и мирной жизни. Еще в госпитале по совету лечащего врача он решил, освоить профессию шофера. Вначале работал в леспромхозе на газогенераторном грузовике-лесовозе, затем поработал в лесхозе и 30 лет отработал водителем в совхозе «Большевик». Что можно сказать об этих годах? О каждом периоде мирной жизни его можно написать рассказ. Но сравнятся ли эти рассказы с рассказом о фронтовой жизни? Сомнений нет, не сравнятся. Военные годы для него никогда не забудутся. Несмотря на то, что память с годами слабеет, путаются в голове даже события, главное остается. Это главное — необыкновенный подъем духа, который испытали все прошедшие войну. Этого не понять тем, кто не побывал «тогда там», считает Михаил Георгиевич. Поэтому он удручен тем безразличием, доходящим до нигилизма, которым охвачена значительная часть нашего общества.
Н. Петров. 1991г.
Достойный уважения
О Викторе Николаевиче Рысове
Урок характеризуется направленностью и эффективностью методических приемов, активизацией процесса обучения. Учитель хорошо знает новые программы, предмет, серьезно готовится к каждому уроку. Умело вовлекает в работу учащихся всего класса, обращает внимание на нужность математики, хорошо продумывает домашние задания и доходчиво объясняет "новый материал". Так записано в одном из инспекторских отчетов с урока учителя математики, Каргановской восьмилетней школы Виктора Николаевича Рысова.
-– Он родился и вырос в деревне Слобода Пигалевского сельсовета. Еще в школе мечтал стать учителем. Но на пути встала война. В январе 1943 года Рысов был призван на службу, а в июне уже сражался с врагом на Юго-Западном фронте. Воевать пришлось недолго: тяжелые ранения в августе и декабре лишили его возможности быть на передовой. Но бывший воин продолжал борьбу в тылу. Родина по достоинству оценила ратный и трудовой его вклад в дело разгрома фашизма, наградив медалями "За отвагу", "За победу над Германией", "За доблестный труд".
...Демобилизовавшись из армии, В.Н. Рысов стал преподавателем в родной школе. Заочно окончил педагогическое училище. Мечта об учительстве реализовалась. Но молодой специалист не успокоился на достигнутом. Новый рубеж - учительский институт. И Виктор Николаевич взял его. Учился снова заочно. А за год до окончания института, в 1952-м, уже зарекомендовавшего себя педагога назначили директором Каргановской школы.
С тех пор В.Н. Рысов бессменно возглавляет учительский коллектив этой школы, ведет уроки математики. С тех пор отзывы о его преподавательской деятельности аналогичны сказанному выше, а директорство: школа одна из лучших в районе по успеваемости, дисциплине и другим показателям. Работоспособный, слаженный коллектив трудится в обстановке товарищества, дружбы, единства творческих устремлений.
Кроме учительских, у Виктора Николаевича множество других забот. Более десяти лет он является депутатом сельского Совета, членом исполкома, оправдывая большое доверие односельчан. В первичной парторганизации ведет политучебу. Не может ветеран стоять в стороне от общественных дел. Да и звание коммуниста (член КПСС с 1946 года) обязывает быть на передовых рубежах советского строительства.
На днях Виктор Николаевич отметил свой полувековой юбилей. А через месяц с небольшим вместе со всеми прогрессивными людьми будет праздновать 30-летие Победы над фашизмом. До этой великой даты ветеран войны и труда прошел путь, достойный большого признания и уважения. Его награды: медаль "20 лет Победы", "50 лет Вооруженных Сил СССР", нагрудный знак "25 лет Победы", Почетные грамоты областного отдела народного образования и райОНО.
А. Крохин, инспектор районо.
"Ленинский призыв", 20 марта 1975г.
Свет души
О Викторе Николаевиче Рысове
...Красные кисти рябины неописуемо красивы. Особенно у дома Рысовых в деревне Карганово. Лидия Павловна и Виктор Николаевич - так зовут Рысовых -– посадили только одни эти деревья с тем расчетом, что когда начнут плодоносить, а это произошло уже давно, создавали бы и уют, и красоту. Вот и сейчас в дни приближающейся осени холодные кисти согревают людей той теплотой, которой так много в сердцах хозяев и этого дома, и этих рябин.
Дома хозяев застать трудновато. Они -– то в огороде, то на пасеке, то на реке, то в лесу. Первейшая страсть обоих Рысовых -– пчеловодство. Поэтому без прекрасного на вкус, искристого на цвет, пахучего меда они никогда не сидят. А в лесу и грибы, и ягоды. Немало варений да солений заготавливают они на зиму, вот только этот год подкачал. Редко сейчас попадаются любителям тихой охоты грибы, маловато и лесных ягод. Но Виктор Николаевич еще и заядлый охотник, держит гончую собаку, так что в периоды той или иной охоты семья Рысовых не бывает без дичи. Конечно, и на огород время необходимо. И никак не скажешь про них, что вот-де пенсионеры сидят на завалинке у своего дома, грызут семечки. Что ж, и такой вид отдыха заслужили ветераны, но предпочтительней пассивному отдыху активный, который и для здоровья полезен и материальную прибавку к пенсии дает неплохую.
А какие у них добрые и светлые лица! Я бы сказал, что в улыбках супругов Рысовых есть что-то детское, восторженное, привлекательное. Читатель этого очерка, возможно, подумает, что его автор сгущает краски, так сказать, ретуширует портреты людей, изображая их словно святых на иконах. Но ведь доброта, теплота души Рысовых, конечно же, была присуща им с юных лет. В течение жизни эти положительные человеческие качества совершенствовались, развивались. Шутка сказать, -– педагогический стаж Виктора Николаевича составляет 45 лет, Лидии Павловны -– 47. Да, оба они педагоги, а начинали свою трудовую деятельность в суровые, тяжелейшие годы для всего народа страны.
Виктор Николаевич ушел на фронт в середине января 1943 года. Но сначала была учеба в Тамбовском пулеметном училище, затем Юго-Западный фронт. Он не понаслышке знает, как свистят пули, как рвутся авиабомбы и артиллерийские снаряды. Тяжело раненым он вернулся домой в апреле 44-го года и после лечения стал работать военруком в Каргановской тогда еще семилетней школе. Работая, учился заочно в педагогическом техникуме, затем на заочном отделении физико-математического факультета Ярославского пединститута, был учителем физики и математики, а с 1952 года в течение 33 лет -– директором Каргановской школы.
Лидия Павловна окончила Даниловское педучилище и с 1942 года по 1989 год преподавала в той же Каргановской школе, десять лет из них трудилась уже находясь на пенсии. Несколько лет стояла за прилавком сельского магазина, была продавцом. Попросили. Разве откажешь? Народу в деревне не густо. Вот какой нелегкий жизненный путь прошли супруги Рысовы. Какой же любовью надо любить родную землю, людей, живущих на ней, чтобы изо дня в день, из месяца в месяц, из года в год, не уставая, передавать сердечную доброту свою этим людям, их детям!
Вот почему так светлы их лица, так хороши их поступки. Я не раз встречался с Виктором Николаевичем и Лидией Павловной, а последнее свидание с ними было буквально несколько дней назад. От Обнорского до Карганова километра четыре. Но если дорога от Тимина до Обнорского асфальтированная, то эти четыре километра представляют, как шутя говоря в народе, "жидкий асфальт". И надо быть высококвалифицированным водителем, чтобы благополучно преодолеть этот участок пути. Однако, возвращаясь обратно, на этом участке я уже не замечал ни колдобины, ни грязи. В памяти вставали то красные кисти рябины у дома Рысовых, то хорошая улыбка Виктора Николаевича, вышедшего меня проводить. На душе было светло и чисто.
А. Новоселов.
Девушка с военной фотографии
Об Ольге Ивановне Сироткиной
Что может рассказать единственная, чудом, уцелевшая при переездах фотография, уже немного пожелтевшая, с оторванным уголком, на которой изображены девушки в военных гимнастерках. Многое... Эта фотография, как скромная маленькая страничка великой истории, написанной советским народом в годы Второй мировой войны, и авторы этой странички -– простые деревенские девчонки-подружки. Аня, ее уже нет в живых. На фотографии она немного грустная, темные волосы аккуратно причесаны, и Оля, как сол¬нечное, стройное деревце -– ныне Ольга Ивановна Сироткина, ветеран колхоза «Заречье», пенсионерка. Надписи на обратной стороне фотографии уже не разобрать, ее безжалостно стерло время. Но Ольга Ивановна хорошо помнит, где и когда это было.
Небольшой польский городок Бельск. Разгар лета. Благоухают плодами уцелевшие сады, словно бы наверстывая упущенное за время войны. Гостеприимный хозяин поляк, у которого квартируют русские девчата, разрешает им заходить в свой сад и рвать яблоки. Они пахнут миром. Да и на самом деле (девчата в это уже поверили), к людям пришел долгожданный мир! Бойцы готовятся к отправке домой. Кто-то предлагает: «Мы совсем забыли, нужно обязательно сфотографироваться на память». Причесались, почистили гимнастерки и отправились в фотографию. Молодые, уцелевшие... Впереди большая жизнь? Так и запомнилось это лето, несмотря на тяжесть военных будней, солнечным, светлым. Это было в 1945, а ...
Лето 1941 в один день словно бы утратило все солнечные, теплые краски. Оля вре¬менно работала тогда на строительстве дороги Ярославль -– Кострома. Дни мелькали один за другим. Работать там, где много молодежи, где царила атмосфера веселья и задора, было легко. Но весть о страшной беде, нависшей над страной, все перевернула. Парни ушли на фронт. Девчат, среди которых была и Ольга, райком комсомола направил на курсы трактористов при Любимской МТС. И вскоре она прибыла в родной колхоз, чтобы заменить ушедших на войну. Работала Оля как и все от зари до зари. Не жаловалась, не сетовала. Поздней осенью 1941 года была мобилизована на строительство оборонительных сооружений, а в апреле 1942-го Ольга рассталась со своей деревенькой и старень¬кими родителями, чтобы встретиться с ними лишь через три года.
60 девчат из Любимского района -– будущих бойцов войск ПВО– разместили в здании, похожем на армейские казармы. В комнатах – нары, ничего лишнего, строго, по-военному. Да и некогда девчатам было замечать казенный неуют. Вставали и ложились по сигналу. Времени свободного совсем не оставалось. Они упорно осваивали военное дело. Не думала Ольга, живя мирной жизнью сельского жителя, что ей когда-ни¬будь придется изучать винтовку, запоминать по специальным таблицам силуэты самоле¬тов, чтобы, ведя наблюдение за воздухом, безошибочно определять вражеские, несущие смерть и горе людям,
После прохождения курсов днем и ночью несли на постах ВНОС дозор девчата. От вражеских самолетов страдали прифронтовые зоны. Старались фашисты уничтожить важные объекты и железнодорожные станции тыла, который неустанно снабжал фронт оружием, одеждой, продовольствием. Много раз немцы пытались просочиться к городам Углич, Рыбинск, Ярославль. Не ходила Ольга в атаку, не выносила раненых под градом пуль с поля боя, но как порою ей, двадцатилетней хрупкой девушке, было страшно стоять на посту под ночным небом, вслушиваясь в тишину. И как было радостно, когда по сигналу наблюдателей наши зенитчики или истребители отражали вражеские налеты.
Советская Армия уходила с боями на запад. В марте 1945 года Олю и Аню пере¬бросили в Германию. Ольгу потрясла та картина, которая открылась ее взору из открытых дверей военного эшелона, увозившего ее в страну, где родились смерть и безумная, нече-ловеческая злоба. Это их черная работа: истерзанная земля, выжженные поля и деревни, на вокзалах ребятишки с голодными печальными глазами, с худыми личиками. Девчата выбегали на станциях во время стоянок и раздавали им свои пайки, хоть как-то пытаясь утешить. И как Ольге хотелось потом, в полуразрушенном городке, недалеко от Берлина, в ответ на ненавистные взгляды немцев крикнуть: «Вы не смеете так смотреть, видели бы вы мою землю!»
Победу Ольга встретила в Польше, в том самом яблоневом городке. Они охраняли аэродром. Оля в этот день несла караул. На улицах был май, а ветер дул не по-весеннему, холодный и сырой. Ольга продрогла. Ее отпустили погреться. В караульном помещении топилась печурка. Она сняла шинель, разулась, села поближе к печке. И задумавшись, вспомнила, как мама по утрам топила большую русскую печь. Вдруг, словно вихрь, в караулку ворвалась лейтенант Истомина. Ничего, не говоря, схватила Ольгу в охапку, закружила по комнате, девушка ничего не понимала, моргала глазами, пытаясь выяснить, что же произошло. «Глупая, кончилась война! Милые девчонки, кончилась война!» -– хохоча и целуя Ольгу, кричала Истомина. Оля, не помня себя, кое-как влезла в сапоги и выскочила на улицу. Там все смеялись, плакали, что-то кричали и палили в воздух. И Оля отсалютовала из своей винтовки Великому незабываемому дню.
В августе 1945 года девчат демобилизовали. Всю войну они были с Аней рядом, вме¬сте возвращались и домой. Она жила рядышком, в деревне Назарове. Кто возвращался в родные края после долгой разлуки, тот знает, как стучит в груди сердце, как ноги, почти не касаясь земли, несут тебя, словно птицу крылья. В это время в родительском доме жила старшая сестра, приехавшая из Москвы. Она еще издали заметила стройного солдата, бегущего по тропинке к селу. Олю встречали у околицы все, кто в ту пору был в деревне. И был праздник, только без речей, без застолья. В маленькой русской деревеньке уставшие от войны люди ели яблоки, которые взрастила в год мира и победы польская земля. И это были самые замечательные мирные гостинцы. Все было по-старому в родных краях. Только отец с матерью совсем постарели, только многие не вернулись с войны, и тот парень, взгляд которого заставлял сильнее биться Ольгино сердце, остался на поле боя. За три года она ни разу не снимала военной формы. И когда попыталась нарядиться в довоенное платьишко, безнадежно махнула рукой. Ничего не получилось: совсем повзрослела за 3 года, вытянулась, возмужала. И начала она свою мирную жизнь в платье с сестринского плеча.
Мирная послевоенная жизнь соединила навсегда Ольгу Ивановну с Николаем Ивановичем Сироткиным, бывшим фронтовиком, замечательным, трудолюбивым человеком, человеком нелегкой довоенной судьбы, подарила ей четверых детей и бесконечные хлопоты. В будние дни нечасто доставала она эту фотографию. Было некогда. А сегодня, разложив на столе скромные боевые награды и осторожно погладив фотографию, с которой смотрели на нее молодые глаза симпатичных девчат из победного сорок пятого, Ольга Ивановна горько вздохнула, утерла платком навернувшиеся слезы: жизнь-то уже почти прожита, промелькнула в трудностях да заботах. Прожита? Она никогда не кончится под мирным небом. У Сироткиных восемь внуков. Они должны вырасти такими же отважны¬ми, честными и трудолюбивыми, как их бабушка и дедушка.
Т Крылова. 1985 год
Вспомнить свою молодость
Об Александре Николаевиче Скорнякове
...Старый доктор внимательно осмотрел призывника и удовлетворенно воскликнул: "Ну, батенька, с таким здоровьем раньше в гренадеры определяли. Тебе же путь в моряки или в летчики". И еще раз окинув рослую, ладно скроенную фигуру парня, ткнул сухощавым кулачком в грудь призывника: "Богатырь, ну вылитый Добрыня Никитич".
Старый доктор словно в воду глядел. Призывная комиссия определила служить Александра Скорнякова в военно-воздушные силы Краснознаменного Балтийского флота. За год до начала Великой Отечественной войны пришла пора служить сельскому парню из деревни Митино. О продолжении образования не могло быть и речи, изо дня в день ждал повестки из военкомата. А там после армии время покажет куда определиться. С аттестатом о среднем образовании не пропадешь. Не каждому сверстнику, в особенности сельскому, выпала возможность окончить среднюю школу. Четыре, от силы семь классов могли закончить в ту пору. И в большинстве своем оставались работать в колхозе. Хорошо, если на службе в армии повезет и будет возможность получить хорошую профессию, которая на гражданке пригодится, или же с которой на сверхсрочную службу можно определиться. Родители же решили дать своему сыну среднее образование. Хотя и нелегко было в ту пору. Отец у Александра Скорнякова служил лесником. Жалование небольшое. Тем более, что мать работала в колхозе. Семья многодетная, обуть-одеть и накормить ребячью ораву не так просто. А тут еще за учебу необходимо платить. До войны и после войны среднее образование было платным, не многим по карману. Единственная возможность приработать -– это промысловая охота. С малолетства Саша пристрастился к этому делу. Добывал пушного зверя. За шкуры платили небольшие деньги, но все же на плату за образование, обновы зарабатывал. Зимой на это дело не хватало времени. В школу в райцентр да уроки. А самая ценная пушнина добывается зимой. Летом занимались в основном ловлей кротов. За ними приходилось пешком ходить в соседний Даниловский район. Сотни километров исхожено по окрестным лесам.
Провожая сына в 1940 году в армию, родители не знали, что уходит он на долгие семь лет, и что придется ему пережить страшную ленинградскую блокаду, с первого дня и до последнего. По прибытию в Ленинград Александра Скорнякова направили учиться в школу авиаспециалистов. А тут и война. В октябре 1941 года получил специальность радиста и был направлен служить в отдельную роту связи военно-воздушных сил Краснознаменного Балтийского флота. Гитлеровцы уже накинули петлю на горло города Петра. Дальнобойные орудия фашистов били по его кварталам. Бомбили с воздуха. Превосходство захватчиков было заметное. Однако город жил, работал и воевал. 900 дней и ночей ленинградцы отчаянно сопротивлялись и дождались освобождения, кольцо блокады было разорвано. Большой ценой досталась победа. Старшина второй статьи Скорняков командовал радиостанцией, обеспечивал связь советским штурмовикам и истребителям. О войне бывший фронтовик А.Н. Скорняков не любит вспоминать. Немало товарищей в его памяти остались навечно молодыми, восемнадцати, двадцатилетними. Однако самой высокой наградой, которую он бережет, является медаль "За оборону Ленинграда", врученная 22 декабря 1942 года. После освобождения Ленинграда он был направлен на учебу во 2-ю школу морских летчиков в Удмуртию. После завершения учебы попал в ордена Ленина авиационное истребительное училище в Краснодарский край. Два года напряженной учебы. И хотя война продолжалась, но фашизм был обречен. Бои шли на западе страны. Летчики Балтфлота вылетали на бомбардировки Берлина, Гамбурга, Мюнхена. До выпуска курсантов остались считанные дни. Блокадные дни сказались на зрении. Старшину второй статьи перевели командиром четвертой базы авиаучилища. А в марте 1947 года демобилизовался.
Родное Митино за семь лет разлуки было не узнать. Многих своих односельчан он не досчитался. Деревня за годы войны опустела. Решил попытать счастье в райцентре. Далеко от стариков-родителей не уедешь, им нужна помощь. Устроился шофером в лесоучасток. Потом работа в райкоме партии. А в 1953 году предложили должность ответственного секретаря в районную газету "Северный колхозник". Встретила фронтовика редактор М.А. Голубина.
-– Газету верстать будете. И я не газетчиком родилась, будем работать и учиться. Газета в 50-х годах прошлого столетия набиралась вручную. По буковке складывали женщины слова, предложения. Шифр практически единственный -– корпус, то есть даже старики без очков могли прочитать "районку". Печатали также вручную. В типографии работали женщины. Вот и приходилось Александру Николаевичу за ручку колеса, которое приводило в движение плоскопечатную машину, крутить. Покрутишь вечер, рук не чувствуешь. Через два года А.Н. Скорнякова назначили редактором газеты. Штат небольшой, транспорт -– собственные ноги. Район по площади почти в два раза больше нынешнего (входила Пречистенская зона нынешнего Первомайского района). Вот так и работали. Уходили в командировки все, начиная с редактора, а потом по "горячим следам" писали. Зачастую приходилось это делать ночью, утром надо вновь в командировку, а то и выполнять поручения райкома партии или райисполкома.
В декабре 1957 года вызов в райком и новое назначение - секретарем партбюро леспромхоза. Нелегко было расставаться с коллективом, где оставил частичку сердца. В одном был уверен Александр Николаевич, что в районную газету вернется обязательно. Не так-то просто с ней расстаться. И действительно, вернулся он в "Северный колхозник" через два года. Тогдашний редактор Л.Е. Лавров предложил должность литсотрудника. Мол, не обессудь, большего пока не могу предложить. К этому времени редакция обзавелась мотоциклом. И вновь командировки, вечерние бдения над чистым листом бумаги. Позднее возглавил отделы писем, сельского хозяйства. Немало внимания требовала семья. Появились дети: Толя, Надя... Жена – партработник. Вот так и вертелись, а потом газету ликвидировали, в Данилове организовалась межрайонная. На время пришлось уйти работать в леспромхоз. И конечно же, вернулся в газету в 1963 году, когда вновь организовались районки.
Незаметно проходят годы. Сегодня Александру Николаевичу 80 лет. Однако старый фронтовик старается бодриться, хотя здоровье начинает подводить. А как хочется в лесу с ружьем побродить, вспомнить свою молодость...
Анатолий Мирутко.
"Наш край", 25 декабря 2002 года.
История «Алеши»
Об Алексее Скурлатове
Есть в болгарском городе Пловдиве памятник, воздвигнутый в честь русского солдата-освободителя на вершине самого большого и красивого пловдивского холма – Холма Освободителей.
Но мало кто знает, что лицо и фигура воина не являются вымыслом скульпторов. За основу взята фотография Алексея Скурлатова, чья родина – деревня Прокунино Любимского района. В Алтайский край сослали, раскулачив, его семью еще в первые годы Советской власти.
В 1944-м году, участвуя в освобождении Пловдива от фашистов, он сдружился с одним из болгарских партизан, который впоследствии стал известным скульптором. Вместе воевали, вместе лежали в госпитале после ранения. На прощание Алексей подарил другу свою фронтовую фотографию.
Прошло сорок лет. Седой ветеран, один из авторов монумента «Алеша» в телепередаче, посвященной Дню Победы, рассказал, что гранитная фигура солдата, олицетворяющая собой всех воинов-освободителей болгарской земли от фашисткой нечисти, создана в память об Алексее Скурлатове, его фронтовом друге.
Следопыты отыскали прототипа скульптуры и рассказали об этом в следующей телепередаче.
Род Скурлатовых на Ярославской земле не иссяк. Здесь живут его сестры. Услышав в передаче знакомую фамилию, они написали письмо и вскоре получили ответ. В 1986-м году легендарный боец Скурлатов посетил свою историческую родину. Высокого красавца, с орденами и медалями на груди, с цветами встречала вся деревня.
Авторы монумента «Алеша» в Пловдиве – скульпторы В. Радославов, А. Занков, Г. Коцев, И. Топалов; архитекторы Б. Марков, И. Цветанов, Н. Марангозов. Открыт монумент в 1952 году.
Кто из них был другом Алеши, любимские краеведам еще предстоит установить. Двоюродная сестра Алексея, Нина Федоровна, в девичестве Скурлатова, обещала приехать в апреле и рассказать все, что она знает об этой истории.
Татьяна Амангельдыева.
Он был участником Парада Победы
Об Александре Николаевиче Смирнове
Фронтовые судьбы участников войны, естественно, во многом схожи. В то же время и отличны. У каждого из ветеранов войны она своя, неповторимая, как неповторима жизнь каждого человека. В нашем недавнем разговоре майор запаса А.Н.Смирнов рассказывал:
-– После войны, в июне 1945 года, мне посчастливилось участвовать в Параде Победы на Красной площади в Москве. Незабываемый день на всю жизнь! Кажется, и поныне перед глазами, как Маршал Советского Союза Г.К.Жуков на белом коне принимал парад, как проходили торжественным маршем овеянные боевые славой свободные полки фронтов, флотов и части Московского гарнизона. С трибуны Мавзолея В.И.Ленина героев Великой Отечественной войны приветствовали руководители партии и правительства. Я после фронта учился в Московском военно-политическом училище имени В.И. Ленина и шел в составе сводного курсантского батальона, в который были включены только бывшие фронтовики, имевшие не менее двух боевых орденов. Шел в строю и вспоминал боевой путь своей родной 169-й Рогачевской Краснознаменной орденов Суворова и Кутузова стрелковой дивизии, ее бои, в которых лично участвовал, фронтовых товарищей, павших и живых.
Был участником исторического Парада Победы! Немногими на нем представлялись отдельные части и соединения. И, разумеется, это незабываемая строка в биографии Александра Николаевича, оказавшегося моим земляком, в прошлом по Ярославщине, а ныне проживающем в одном городе – Минске.
Красноармеец Александр Смирнов на фронт был направлен в марте 1943 года, в июле того же года, на девятнадцатом году жизни, принял боевое крещение в начале знаменитого Орловско-Курского сражения. Переброшенная из-под Сталинграда 169 стрелковая дивизия в составе 11-й гвардейской армии Западного фронта участвовала в прорыве обороны противника на реке Жиздре (северная фаза Орловского выступа).
Свою оборону на Жиздре фашисты считали неприступной. Нами она была мало изучена, так как года полтора на этом участке разведчики не имели успеха, не могли взять языка. В ночь с десятого на одиннадцатое июля 1943 года 171-й саперный батальон, в котором служил А. Н. Смирнов, получил задание сделать проходы в минных полях и проволочных заграждениях перед передним краем. Один из батальонов 556 стрелкового полка майора П.В.Качура должен был провести разведку боем.
-– Я тогда был рядовым и, естественно, имел представления о боевых действиях в пределах своих подразделений, – подчеркнул в нашей беседе Александр Николаевич. – Наш саперный взвод действовал совместно с ротой автоматчиков лейтенанта М.В.Асташова. Об этом и рассказываю.
Передний край наших войск в южной части верхней Жиздры пролегал с переходом на ее южный берег. Ночью саперы вышли на выполнение боевого задания. Как новичок на фронте Смирнов присматривался к командиру отделения сержанту Лимаренко, другим саперам, участвовавшим в сталинградских боях. Пригодились многие их советы и предостережения, в том числе и о том, что сапер ошибается только раз. В ту ночь при разминировании двое из саперов подорвались. Смирнов тоже чуть не ошибся, может, непоправимо. Устал, хотел опереться на траву коленом, но все же предварительно ощупал траву и обнаружил мину. «Даже похолодел от сознания того, что могло бы случиться», – вспоминает он через сорок с лишним лет.
Стрелковый батальон капитана М.А.Борисова, усиленный ротой автоматчиков и ротой ПТР, при поддержке полковой артиллерии, на рассвете 11 июля мощным ударом прорвал фашистскую оборону. Расширяя и закрепляя прорыв, подразделения 556 стрелкового полка 24 часа стояли насмерть, отражая новые и новые контратаки противника. Было совершено много героических подвигов однополчанами, погиб командир роты автоматчиков лейтенант М.В.Асташов. Командование ротой принял младший лейтенант Гулям Якубов, узбек. Возглавляемая им рота стремительным ударом захватила две вражеских траншеи, очистила их и затем ворвалась в деревню Глинную. Кстати сказать, в последующих боях в Белоруссии, под городом Быховом, его рота автоматчиков вновь отличилась при прорыве обороны противника, где Якубов погиб. Ему посмертно присвоено звание Героя Советского Союза.
Как и для каждого фронтовика, первый бой на Жиздре, хотя и не был для Смирнова отмечен личной наградой, особо запомнился. Для молодого воина это была проверка на самообладание, мужество в боевых условиях. Места по Жиздре во многом напоминали родную Ярославщину, поля и луга по живописным берегам Обноры и Шарны, рек его детства, пору деревенского сенокоса. Вспоминались родная деревня Бряково, отцовский дом, Кирилловская школа. В Брякове оставалась его мать. На фронт она проводила двух сыновей Алексея и Александра. Старший сержант Алексей Смирнов погиб в боях под Сталинградом. Тем более болело сердце за другого. С волнением ждала от него каждую весточку.
В марте 1944 года в адрес матери из части пришло письмо, в котором сообщалось: «Многоуважаемая Ульяна Тимофеевна! – писали командир батальона и его заместитель по политчасти. – Ваш сын Смирнов Александр Николаевич за образцовое выполнение боевых заданий на фронтах борьбы с немецко-фашистскими захватчиками награжден орденом Красной Звезды. От всей души поздравляем Вас с высокой правительственной наградой, которой удостоен Ваш сын Александр, и желаем Вам успехов в Вашей жизни и работе на благо Родины и фронта».
Это было уже в Белоруссии, на Днепре, где в конце февраля 1944 года дивизия участвовала в боях за освобождение города Рогачева, за что ей и было присвоено почетное наименование Рогачевской. Перед наступлением саперы готовили проходы в минных полях. Вместе со взводом старшины Семена Купряшкина был и Смирнов. Из тех саперов, что вместе воевали на Жиздре, во взводе осталось только двое: Александр Смирнов и Владимир Лисицын. Они чувствовали, что теперь к ним присматривались новички, как они сами когда-то к более опытным воинам. Чувствовали и возросшую личную ответственность. Тем более, что ранее посланные две группы саперов не смогли выполнить задания.
Пробирались по глубокому снегу через рощу, выступавшую на переднем крае вперед и потому простреливаемую противником и с флангов. Не случайно солдаты прозвали ее «рощей смерти». Мало ли подобных и других названий (Безымянный и Лысые высоты) было в солдатской среде на фронте. Особое внимание старшина Купряшко и бывалые саперы обращали на соблюдение маскировки, тишины, чтобы не быть обнаруженными противником. Находить и разминировать мины, поставленные на мерзлую землю, под снегом было легче, чем в земле, но, с другой стороны, работать приходилось в февральский мороз голыми руками. В этот раз на глазах Александра погиб, подорвавшись на минах, его товарищ Лисицын, которого по-дружески он называл просто «Лисица».
Так с каждым боем мужал молодой воин, росло его мастерство, повышалось чувство ответственности за выполнение своего солдатского долга, долга сапера, прокладывающего путь войскам. Как комсомольцу парторг Сотников поручал ему оформлять боевые листки, в которых сообщалось об отличившихся в боях. Смирнов стал командиром отделения, сержантом. В мае 1944 года его приняли в кандидаты партии по рекомендации замполита Дзюбенко и парторга Сотникова. Вместе с товарищами он участвовал в освобождении белорусских городов, о чем свидетельствуют грамота. Как и всему личному составу части, ему были объявлены благодарности Верховного Главнокомандующего за освобождение Бобруйска, Волковыска и польского города Белостока. В августе 1944 года сержант Смирнов был награжден орденом «Отечественная война II степени».
На подступах к Белостоку саперы со взводом разведки старшины Марченко, командира опытного, имевшего семь боевых наград, должны были разведать места переправы через Свислочь. С разведками шло отделение сержанта Смирнова. Они долго пробирались ночью лесными тропами, на рассвете показалась в низине река. Она была неширока, но имела заболоченную пойму шириной до 250-300 метров от берега. «Придется опять строить переправу, да на такое расстояние на открытом лугу», – забеспокоились саперы. Надо было искать что-то другое. Севернее по реке должен был мост, надо было дойти, узнать, что и как. Под прикрытием высокой дамбы, по которой к мосту подходила дорога, они с разведчиками незаметно подобрались к мосту. Разведчики внезапно захватили и уничтожили охрану, саперы быстро перерезали провода, снимали взрывные заряды. Вскоре через этот мост пошли подразделения дивизии, ее боевая техника.
С боями на польской земле связаны его третий боевой орден – орден Славы III степени. Дивизии тогда пришлось дважды переправляться через Нарев, реку более мощную. Первый раз – за Белостоком, второй – в сентябре 1944 года в среднем течении реки возле лесничества Остроленка и Холсты (в районе города Рожан). Саперы снова тогда искали и готовили переправы для своих войск. Отделение старшего сержанта Смирнова идет на задание в составе взвода старшины Купряшкина. Местность открытая, река широкая. Чтобы определить ее ширину, глубину, быстроту течения, какое дно реки, рельеф местности берегов, пришлось действовать, совершенно раздевшись, где вплавь, где вброд. Когда Смирнов вышел к противоположному берегу, чуть было не был обнаружен патрулями противника. К счастью, они его не заметили. Первоначально полученные данные о возможной переправе (в том месте был в прошлом крестьянский конный переезд), понятно, еще проверялись, перепроверялись, уточнялись. Использован был не только этот переезд, но войска дивизии там проходили.
Вот так, кратко об одном из наших саперов и его боевых товарищах, всегда шедших впереди войск. Сколько они обеспечили подобных переправ. Помните у А.Твардовского:
Переправа, переправа.
Берег левый, берег правый.
Снег шершавый, кромка льда.
Кому память, кому слава,
Кому темная вода…
Нелегко переправы давались, часто под огнем противника, и тем, кто их обеспечивал и тем, кто переправлялся на пути на запад, к победе.
Дивизия приближалась к Восточной Пруссии, а коммунист старший сержант Смирнов в начале октября был направлен на учебу в Московское военно-политическое училище имени В.И.Ленина, по окончании которого еще долго продолжал служить в войсках, будучи политработником. Уйдя в запас, продолжает трудиться на инженерных должностях. Он поддерживает активные связи со своими бывшими однополчанами, участвует во встречах ветеранов дивизии, которые, например, прошли в Клинцах Брянской области, в белорусском городе Рогачеве, в Москве. В семейном архиве – фотографии встреч, письма однополчан, вырезки из газет с материалами о героях дивизии.
По окончании беседы мы, взволнованные фронтовыми воспоминаниями, вышли из дома, где проживают Смирновы, на проспект Маршала Советского Союза К.К.Рокоссовского. это основная магистраль одного из новых микрорайонов Минска, с красивым названием «Серебрянка» (по названию маленькой местной речки). Войска Рокоссовского участвовали в освобождении Белоруссии. Весь проспект застроен современными высотными домами, он прям, как стрела, и широк. При выходе к обширному водохранилищу, где разбивается новый парк, перпендикулярно проспекту проходит улица генерала М.С. Малинина, тоже участника освобождения земель республики. Есть в микрорайоне также улицы Героев Советского Союза С.В.Грицевца (дважды героя), Сундуткали Искалиева и Гуляма Якубова, два последних – однополчане Александра Николаевича.
На улицу Якубова выходим с особым волнением, ведь это тот самый, с которым Александр Николаевич участвовал в боях еще на Жиздре. Вспоминаются подробности подвига героя под Быховом, в боях за высоту у деревни Лудчицы, которую ныне зовут Высотой героев, и на которой сооружен памятник в честь ее героев. За высоту сражались две роты, одну из них возглавлял Якубов, другую старший лейтенант В.Мартынов. Им и еще четырем участникам боев на той высоте присвоено звание Героя Советского Союза. Улица Якубова вышла к открытому полю и к лугам по реке Свислочи, но еще продолжает застраиваться. Сейчас по весне здесь особенно привольно, красиво. Вроде бы окраина большого, полуторамиллионного города, а рядом зеленеют посевы, начинают цвести вдоль реки луга, где-то в камышах замечаем плавающих диких уток. Все это нам обоим напоминает и родные места на Ярославщине. Участникам боев в Белоруссии особенно радостно видеть ее вновь мирной, мирной уже более сорока лет, возрожденной.
М.Гурьев. 1986 г.
Видел начало войны
Об Иване Васильевиче Смирнове
ИВАН ВАСИЛЬЕВИЧ СМИРНОВ – ОДИН ИЗ ТЕХ НЕМНОГИХ ЛЮДЕЙ, КОТОРЫМ УДАЛОСЬ ВЫРВАТЬСЯ ИЗ САМОГО ПЕКЛА ВОЙНЫ И ДО¬ЖИТЬ ДО 60-ЛЕТИЯ ПОБЕДЫ. Судьба не баловала этого скромного человека, который медалей-то осо¬бых не имел, и привилегиями боль¬шими не пользовался, даже то, что полагалось, не сумел в свое время получить.
Но он видел начало войны, самые первые минуты, и этот рассказ оче¬видца лишний раз подтверждает, на¬сколько внезапным было нападение Германии на Советский Союз. Иван Васильевич проходил службу на литовской границе с Германией и в ночь на 22 июня 1941 года был в дозоре. Трое пограничников обосновались на горе под двумя дубами и хо¬рошо видели все, что твори¬лось в сопредельном государ¬стве.
– Тихая малолюдная немец¬кая станция (название запамя-товал) с наступлением темно¬ты вдруг оживилась. Один за другим подходили к ней эшело¬ны с военной техникой, откуда торопливо сгружались пулеме¬ты, танки, высаживались сол¬даты фашистской армии. Все команды выполнялись бегом, но лишнего шума немцы стара¬лись не производить. С рассве¬том вся эта техника, располо-женная вдоль границы, откры¬ла огонь по нашим заставам. Дым и гарь заслонили встающее солнце, а в небе показа¬лись немецкие самолеты. Они летели к нам в тыл, роняя бом¬бы на мирно спавшие города и села, «Это, наверно, война», – сказал старшина, и мы вскочи¬ли, намереваясь бежать на за¬ставу. Автоматная очередь заставила нас вновь прижаться к земле.
Дозорные кубарем скатились вниз и пошли к нашим. Застава была унич¬тожена полностью, кругом стояла зве¬нящая тишина, рассеялись гарь и дым. Только руины и воронки от бомб напоминали о вторжении оккупантов на нашу землю. По дороге к ним при¬соединились еще трое погранични¬ков. Так и шли они вшестером по от¬крытой местности, проходя села и ху¬тора, в которых жители по-разному воспринимали начало войны: кто го-ревал, а кто и радовался. Дошли до леса, смотрят, под деревьями зеленая фуражка торчит. Значит, свой -– по¬граничник. Ивана Смирнова послали в разведку. «Подполз я поближе, -– вспоминал он в разговоре со мной осенью прошлого года, -– смотрю -– старший лейтенант Цыпленков с на¬шей заставы. -– «Не подходи», -– кри¬чит и наганом размахивает.
-– Товарищ старший лейтенант, это ж я, Смирнов.
-– Какой Смирнов?
-– Иван Смирнов, да вы посмотри¬те хорошенько».
Так бойцов стало семеро. Передо¬хнув немного, снова отправились впе¬ред. Должны же быть где-то наши вой¬ска. Не весь же Союз заняли. Где-то должны были дать отпор врагу. Поход¬ный марш-бросок, начавшийся в три утра, закончился лишь в четырнад-цать часов следующего дня. Лишь че¬рез восемьдесят километров встрети¬лись наши части, занявшие оборону. Едва успели поесть, как началось на¬ступление немецкой пехоты. Немцы шли колоннами, в полный рост, рас¬качиваясь на ходу. Они были ПЬЯНЫЕ, а пьяному, как говорится, и море по ко¬лено».
Ивана Смирнова и еще одного бой¬ца отправили в штаб за подмогой. Но штаб был пуст. Возле него догорала машина, кругом валялась разбросан¬ная бумага -– все говорило о спешном отступлении. А на передовой, наде¬ясь на подмогу, отчаянно дрались наши ребята.
Лишь в городе Шауляе удалось ра¬зыскать штаб и доложить обстанов¬ку. Сюда со всех сторон выходили из окружения наши солдаты и офицеры. Здесь в одной из ям разместились, ожидая появления немцев. Сухари, сахар, вода находились тут же в яме. В Шауляе Иван Смирнов принял пер¬вый бой и получил ранение в руку. Но он даже в медсанчасть не пошел, однако, командующий ими полковник, увидев на Иване зеленую фуражку, заинтересовался, откуда он здесь? Иван назвал часть.
-– Она же вся разбита, никто не уце¬лел, -– удивился полковник. Иван рас¬сказал, каким чудом он спасся.
-– Ты что, ранен?
-– Да так, маленько.
-– Немедленно в санчасть. -– И он по¬дал Ивану руку, чтобы помочь выб¬раться из ямы.
Санитарный поезд принимал ране¬ных на ходу, не останавливаясь. Эше¬лон, дважды обстрелянный немцами, прибыл в Ригу. Пересадка, -– и в Ка¬линин, а оттуда в Казань. Четыре ме¬сяца лежал в Казанском госпитале.
Впереди у Ивана Смирнова были еще долгие дороги войны. В боях за освобождение города Орла, на Курс¬кой дуге, пришлось особенно жарко. Десять дней, с 17 по 27 июля 1943 года он не выходил из боев, в каж¬дом из которых от 150 человек оста¬валось в живых не больше семнад¬цати. Тут же, на полянке формировал¬ся новый отряд - и снова в бой. За эти сражения получил Иван Смирнов медаль «За отвагу» и ранение в ногу, с которым провалялся в сочинском госпитале семь месяцев.
«Благодаря этим ранениям, может, и жив остался» - шутил он в беседе. Таких солдат, вздевших начало вой¬ны, в настоящее время в живых оста¬лось наперечет. В двадцать четыре года вернулся Иван Смирнов в род¬ную деревню Кипрово Любимского района инвалидом второй группы. Ра¬неного, на костылях, Ивана Василье-вича выбежали встречать всем кол¬хозом...
9 марта 2006 года Иван Василье¬вич Смирнов умер. До конца жизни он видел начало войны в мельчайших подробностях, как будто это было вче¬ра.
АМАНГЕЛЬДЫЕВА. Наш край, 5 мая 2006 года.
Похоронен был дважды заживо
Об Иване Михайловиче Смирнове
Эту историю рассказал мне Иван Михайлович Смирнов, бывший рабочий лесозавода имени КИМ, ныне станкостроительного завода. "В песне-то, – говорит он, – правильно говорится, что хоронили нас на фронте заживо, и я был дважды таким образом похоронен, первый раз под Колпино, второй раз на реке Луга".
А надобно сказать, что Иван Михайлович прошел от начала до конца всю Великую Отечественную войну. Да в финской кампании 1940 года участвовал. Да еще без малого три года в мирное время в армии прослужил. Одним словом, старый солдат. В разных переделках побывал, но более всего запомнились ему бои под Ленинградом. Тогда уже он командовал минометной батареей. Тяжелые были бои. Два года фашистские войска, окружив кольцом город, пытались взять и уничтожить его, как приказывал Гитлер. А наши сопротивлялись, сначала активной обороной сковывали действия врага, потом перешли в наступление и прорвали блокаду.
Случилось этой зимой 1943 года. Узкий коридор пробили наши войска к городу вдоль Ладожского озера. Ленинградцам стало полегче, но до полного освобождения Ленинграда нужно было ждать почти еще год. В иные моменты действия противников ограничивались лишь контрбатарейной борьбой. Наши стремились подавить батареи фашистов, а фашисты - наши батареи. А пушки у врага были крупных калибров, под Ленинград были им подвезены специальные осадные орудия. Ударит тяжелая гаубица полутонным снарядом по дзоту или блиндажу, и могилы копать не надо – всех, кто в них находился, похоронит.
Так было и в то утро, как рассказывает Иван Михайлович. Не успели они с командиром взвода понять, как вдруг очутились в такой могиле. Могила была настоящая. Кругом земля, а сверху для прочности еще бревнами блиндажного наката придавило -– ни пошевельнуться, ни вздохнуть, ни охнуть. Не помнит он, сколько времени пролежал, только вдруг слышит -– окликают его, и царапание лопаты о мерзлую землю уловил. Откопали солдаты своего командира, при том еще и шутят, спрашивают, что видел он на "том свете". Без шуток на фронте не проживешь. Угрюмого да невеселого в боях почему-то чаще убивало и ранило.
Второй раз, как уже говорилось, похоронили Ивана Михайловича под Лугой. Это уже в сорок четвертом было, когда наши, полностью освободив Ленинград, пошли на Запад. И обе контузии лейтенант Смирнов пережил, можно сказать, на ногах, не беспокоил врачей в госпитале. Лечился солдатскими методами -– притираниями да растираниями. Правда, один раз пришлось и в лазарете немного полежать. Это когда его осколком вражеской мины зацепило за ногу.
Пуще всего берег на войне И.М. Смирнов руки. И не зря. Руки у него поистине золотые, он потомственный столяр. Руки он уберег, хотя и трудно было. Пуля и осколок не разбирали, где у тебя руки, где ноги, а где и сердце. Особенно обидно было погибнуть после войны. Говоря так, мы не оговорились. 8 мая был подписан акт о капитуляции Германии, на всех фронтах бои прекратились, а Клайпедская /Мемельская/ группировка противника на западе Литвы еще сопротивлялась, не подчинилась приказу о капитуляции. Быть бы жертвам с нашей стороны, да спасибо нашим летчикам, нанося бомбовые удары, они заставили фанатиков-фашистов сложить оружие.
Война закончилась. Иван Михайлович вновь вернулся к мирному труду. Сначала поработал в системе сырпрома, а в 1949 году перешел на лесозавод. 28 лет числился он там мастером деревообработки, как столяр, выполняя наиболее ответственные, требующие ювелирной точности задания. А потом пришла пенсионная пора. Сменился профиль предприятия. На заводе строгают уже не доски, а металл. Выросла новая смена, появились новые специалисты. Но Иван Михайлович по-прежнему считает себя "кимовцем", на партийном учете там состоит, членом профсоюзной организации завода является.
Н. Петров. 1984г.
Из поколения двадцатых
О Николае Алексеевиче Смирнове
Любим. ТАКОЙ МАЛЕНЬКИЙ ПРОВИНЦИАЛЬНЫЙ ГОРОДОК, НО ОН ПОРОДИЛ ДЛЯ РОССИИ ОДИННАДЦАТЬ ГЕРОЕВ СОВЕТСКОГО СОЮЗА, ДВУХ ГЕРОЕВ СОЦИАЛИСТИЧЕСКОГО ТРУДА, ОДНОГО ГЕРОЯ РОССИИ.
А честно воевавших и беззаветно любящих свою Родину людей в наших краях было значительно больше. Краеведы знают, что незаслуженно обойдены званием «Герой Советского Союза» Борис Васильевич Невский, Алексей Андреевич Морозов. Герой, о котором я сегодня собираюсь вам рассказать, был представлен к трем орденам Славы, два из которых он так и не получил.
Николай Алексеевич Смирнов родился в Любиме, в Заучье, совсем недалеко от того дома, где проживает сейчас, вернее, жил до последнего времени. Год назад Администрация района предоставила ветерану Великой Отечественной войны благоустроенную квартиру
Отец Николая, Алексей Федорович Смирнов, участвовавший в империали¬стической войне и получивший многие ранения, был человек мастеровой, несмотря на свою инвалидность, без дела не сидел. Он был хорошим печником, жестянщиком, кровельщиком. Многие здания Любима и через полвека после смерти Алексея Федоровича носили крыши, сделанные его руками. Коля, старший в семье, сызмальства ходил у отца в подручных, В то время, как его сверстники резвились в парке, он помогал отцу, понимал, что без помощника ему не обойтись. Отец умер в 1940 году за работой на глазах у сына, Пилили дрова во дворе. Алексей Федорович вздрогнул, схватился за сердце, выпрямился во весь рост и, как подкошенный, рухнул на землю.
Остался Николай в семье за старшего. Мать-сердечница -– на инвалидности, две сестренки и братишка, 1933 года рождения. А вскоре и война началась. Мальчишки взволнованно следи¬ли за сводками: немец Москву окружает, под Рыбинск пробирается, Ярославль, Любим бомбит. Надумали три друга: Николай Смирнов, Алексей Жгулин и Николай Введенский податься в партизаны Сушеную картошку, сухари отрывали от своего ежедневного пайка, восполняя все это ягодами, щавелем, ягелем, и тщательно прятали на чердаке. Наконец, убежали. Шел 1942 год. Под вагонами доехали до Ярославля Главного. А тут как раз немец ночью начал станцию бомбить. Чтобы было видно, куда сбрасывать бомбы, фашистские летчики на парашютах «свет» спускали. Что там светило: простые факелы или фосфорные, мальчишки не знали, но зрелище было впечатляющее. Тепло, исходившее от огня, не давало парашютам быстро опускаться, они освещали всю станцию, и фашист работал прицельно. Завороженные пацаны высунули головы из-под вагона, и тут же их засек конвой. «Вылезай, стрелять буду», -– крикнул военный, делая предупредительный выстрел вверх. Мальчишки поняли, что с ними не шутят, и выбрались на платформу. Пацанов отвели в милицию, а затем с провожатым доставили в Любим. Директор школы Сергей Петрович Субботко встретил их очень строго. Он поставил их вдоль стены своего кабинета и начал назидательную речь:
– Ваше дело – учиться. Придет время, и вас заберут в армию. В милиции каждый человек на счету, а вы что наделали? Оторвали людей от дел. Вместо того, чтобы ловить шпионов, милиционер вынужден был сопровождать вас и терять зря двое суток. С немцами наша армия справляется и без вас: от Москвы погнали, и дальше будем гнать.
Ребята стояли пристыженные, алый румянец жег щеки. Однако, желание попасть на фронт не пропало. Зная, что комсомольцев-добровольцев берут, ребята подали заявление в комсомол. Через год пятеро человек: Смирновы Николай и Павел, Юрий Жуков, Николай Куприянов. Николай Кудряшов получают в военкомате повестки. Объявили родителям. Колина мать упала с сердечным приступом. Ее удалось спасти, друзья ушли на фронт, а Николай остался дома. Потихоньку готовил мать; наконец, она смирилась с решением сына, и в октябре 1943 года он уехал в Котельническое пехотное училище (Кировская область) в пулеметный батальон. Юноше не было и семнадцати лет. Пулемет «максим», винтовку с себя ростом приходилось таскать на себе. Ни лишения, ни голод (кормили в училище мерзлой картошкой), ни тяжести не сломили Николая, только крепче закалили его бойцовский, любимский характер. Полгода учебки, и в мае 1944 г. он отправляется на фронт под Ленинград. Три с небольшим месяца прошло, как была прервана окончательная блокада города-героя, но остатки фашистов еще приходилось выбивать с Синявинских высот. Ладоги. На Ладейном поле боец Николай Смирнов получил первое ранение. Тогда же за мужество, проявленное в бою, он был награжден Орденом Славы третьей степени. Залечив рану в Тихвинском госпитале, он снова вернулся в свою часть, обходно-маневровую, ударно-пробивную, которая в это время находилась в г. Сортавала (Карелия). Дивизия занималась уборкой зерновых, по окончании была направлена в Горьковскую область (ст. Шахунья, глубокий тыл) на формировку. Расположилась дивизия, вернее, ее остатки в тридцати километрах от Шахуньи, в трех деревнях: Малиновка, Малый взвал, Большой взвал, и стала ждать пополнения. Николай Смирнов был уже в звании старшего сержанта и занимал должность помкомвзвода. Он проводил занятия с новичками. Вновь прибывшие изучали саперное дело. Для этой цели они взрывали старые мосты через речки, которые затем заново строили. Солдатики на плечах таскали бревна (7-8 человек под бревно), и дело спорилось. Дивизия находилась там до тех пор, пока не стала полнокровной. Потом по тревоге в ночь: «Рота, подъем, в ружье, стройся!» Пять минут на сборы, и форсированным маршем (чередуя бег с ходьбой) бойцы отправились на станцию Шахунья. 30 километров преодолели за четыре с небольшим часа. Там спешно погрузились в вагоны и – на фронт. Через двое суток были уже на границе Советского Союза с Польшей, Издали доносились звуки боя. Высадились, форма одежды – зимняя. Ночь передохнули, на следующее утро пехота отправилась догонять танки, которые накануне прорвались глубоко в немецкий тыл. Сорок, шестьдесят, восемьдесят километров в сутки преодолевали бойцы. Пулеметы везли на лошадях, сами - пешим, с небольшими передышками, ходом. Стоял февраль, было тепло, многие в кровь стирали ноги. Наконец, получили приказ: перейти на летнюю форму одежды. Бойцы шли на Варшаву. Небольшие города, деревни, хутора были пустыми, население спешно бежало к морю, к американцам. Шла молва, что русские бьют, убивают. Политработни¬ки, командиры предупреждали солдат. «Не бейте мирных жителей. Не бейте коров на фермах. Вспомните, сколько скота угнали немцы с наших земель. Этот скот мы погоним к себе». Но разве за всеми уследишь. Находились такие, кто врывался на фермы и в упор расстреливал коров. Бессмысленные, глупые жертвы. К сожалению, на войне бывает всякое.
Восточная Пруссия, польский коридор. Перед наступлением на Гданьск бойцов построили, и заместитель командира по политчасти Мохначев зачитал списки представленных к наградам. Николай Алексеевич Смирнов был представлен к Ордену Славы второй степени. Но получить его не смог. События приобретали трагический окрас. На следующий день -– бой. Немецкий артналет был силен. Побило всех коней, и орудия пришлось тащить на себе. Ночная передышка, утром - в контейнерах завтрак. Орудия выкатили на боевые позиции и начали атаку. Прошли километров пять, окопались. Неожиданно из леса выскочили русские и с матом, «...в кого вы стреляете, в своих», направились к нашим окопам. Николай Алексеевич хорошо по¬мнит дату -– 23 марта 1945 года. Солдаты обрадовались концу боя, поднялись во весь рост брататься, и тут из леса ударили немецкие пуле меты. Выскочившие им навстречу солдаты в советской форме оказались «власовцами». Так, в том бою за полтора месяца до победы полегла вся рота. Убит был и напарник Николая, боец Зинчук. Николай бережно отодвинул товарища от пулемета и нажал на гашетку. Отстрелявшись, ползком передвинулся ко второму пулемету, предварительно «сняв» из пистолета Макарова командующего немецкими пулеметчиками (настолько близко было расстояние). Но немцы его уже заметили. Пулеметная очередь, и Николай почувствовал, как внутри его обожгло, перед глазами промелькнули мать, отец, и он стал захлебываться кровью. Касательная рана вырвала клок из спины размером 18 на 22 сантиметра, задело легкие, позвоночник, в печень вонзился осколок 1,5x2 см. Николай сначала пополз, но потом встал в полный рост. Пули свистели рядом, но больше уже ни одна в него не попала. Откуда-то появился Кочетков, тоже старший сержант, подхватил Николая и потащил прочь от поля боя «Добей меня, я все равно уже не жилец», -– просил Смирнов, но товарищ упрямо тащил его к санитарной повозке. Этот путь в сто метров он помнит отчетливо, каждый склон, каждую тропку. Лишь оказавшись в повозке, Николай Смирнов потерял сознание.
Долгих восемь месяцев провел он на больничной койке. Немецкий госпиталь в Бромберге, самолетом -– до Белостока, а там уже ждал санитарный эшелон. У сержанта в глазах закололо от белизны простыней. За время боев отвык Николай Смирнов от такой чистоты. Курс лечения он проходил в Пензе. Заново учился ходить. Врачи так и не рискнули сделать операцию, осколок до сих пор торчит в печени. Назначили бойцу усиленное питание (сливочное масло, шоколад). Сигарет и водки ему не требовалось. Курить и пить он так и не научился. Рана постепенно заживала, в конце ноября его отправи¬ли домой. А поскольку он еще был слишком слаб, в сопровождение дали медсестру. Восемнадцатилетний Николай Смирнов был признан инвалидом первой группы.
В Любиме, родном городе, родном доме и стены греют. Прошло несколько лет. Николай Смирнов получал то вторую, то третью группу, считал себя окрепшим настолько, что устроился водителем ЗИСов, затем ЗИЛа, водил трехтонку, потом пятитонки; смог сам построить дом. Друзья, разумеется, помогали. Его мирная, послевоенная жизнь тоже была насыщенной, интересной. К сожалению, газетные рамки не позволяют подробно рассказать о ней. Он счастливо женился, жена подарила ему близнецов: мальчика и девочку.
Сейчас восьмидесятилетний юбиляр бодр, весел, общителен. Рядом с ним отдыхаешь душой, столько лучистого света и тепла исходит из глаз этого человека, живущего нелегкую, но красивую жизнь. Лишь иногда при ходьбе он съежится, согнется от боли (напомнит о себе осколок в печени), посидит несколько минут, и опять выглядит бодрым и здоровым.
Т. АМАНГЕЛЬДЫЕВА. 2006г.
Обходно-маневровая,
ударно-пробивная
О Николае Алексеевиче Смирнове
Шестнадцатилетним парнишкой добровольцем ушел на фронт наш земляк, коренной житель Любима Николай Алексеевич Смирнов. Рос Николай без отца, мать была инвалидом труда, и потому основные черты его характера -– желание прийти на помощь, умение сострадать, человеколюбие. В 13 -– он в тимуровской команде, и уже мечтает бить фрицев, но советуют подрасти. В 15 -– вступает в комсомол, и вскоре получает путевку на фронт. Правда, прежде чем попасть на передовую, нужно было освоить военную профессию. Его направляют на 5 месяцев в пехоте училище, а затем -– пулеметчиком на Ленинградский фронт во 2-ую Краснознаменную армию: "обходно-маневровую, ударно-пробивную", и сразу -– в оборону. Ветеран помнит, как с самолета со свастикой на борту разбрасывались листовки, предлагая сдаться, с посулами, что дадут работу, а молодежь сможет учиться. Но все уже знали о фашистских "пряниках"-– концлагерях и мечтали лишь об одном, чтобы в нашем небе летали птицы, а не чужие самолеты с крестами, сеющие смерть. События тех дней Николай Алексеевич не только помнит во всей яркости красок, помнит имена и лица своих фронтовых товарищей, которые так и остались навсегда молодыми. Иногда память оживляет картинки во сне, и... снова строчит его "максим", слышатся крики "ура", ржание лошадей.
...Форсирование реки Свирь. Чтобы переправиться на другой берег, из бревен разобранных домов, сараев строились плоты. На одном из них Николай переправлял свой пулемет. Река была быстротечной, и плот перевернулся. Но все закончилось благополучно. В те дни было снято второе кольцо блокады Ленинграда, а фронт стал называться Карельским. Впечатлительный и наблюдательный Николай успевал не только без промаха палить по фашистским снайперам, но и подмечать красоту карельской природы. Бои в тех местах шли кровопролитные. Сказочные, почти берендеевские леса Карелии дышали смертью, которая скрывалась за каждым деревом. Здесь Николай Смирнов получил свое первое ранение и орден Славы третьей степени. Залечив в госпитале раны, он вновь попросился в свою часть и отправился пешочком догонять своих. В перерывах между боями часть помогала колхозникам убирать урожай, Николай вновь был сражен красотой голубых карельских озер, в которых плескалось множество рыбы. Часть была сильно потрепана, и оставшихся бойцов отправили на формировку в Ивановскую область. Отдых длился недолго. Однажды ночью подняли по тревоге и формированным маршем отправили на фронт. На одной из станций солдаты погрузились в эшелон. Прибыли на границу с Польшей. Высадились, дальше пешком до Гданьска и снова -– в бой. Участвовал Николай Алексеевич в форсировании Вислы.
Один из боев он помнит особенно отчетливо. Ночью начался немецкий артналет. Застигнутая врасплох дивизия потеряла всех лошадей. А ранним утром началась атака наших войск. Прошипели "катюши", ударила артиллерия. Стоял сплошной гул. Затем – передышка. Немцы воспользовались ею по-своему, применив обманную тактику, выставили впереди себя или наших пленных, или просто предателей. Были они в форме российских солдат. Поднявшись в земли, обложили наших густым матом, обозначавшим: куда стреляете, не видите что ли? Наши также поднялись в полный рост и... тут же были изрешечены из пулеметов и автоматов. Николай потерял сразу пятерых своих бойцов. Был убит пулеметчик второго пулемета по фамилии Зинчук, а до своего Николай не мог добраться, остался с одним "ТТ". Сделав три выстрела, он сумел доползти до пулемета Зинчука, передернул ленту и пошел палить. Но его засек немецкий снайпер, стрелявший разрывными. Выстрел был точен: пуля разорвалась под правой лопаткой Николая, проделав отверстие 18 на 22 см. Остались два осколка в печени и в легком по сей день. Раненный, истекающий кровью семнадцатилетний мальчишка схватил пулемет и потащил. А пули свистели как осы над головой. Его подобрал командир расчетного пулемета, помог добраться до повозки, где Николай потерял сознание. Видно, даже смерть отступает при виде беспредельного человеческого мужества. Николай, истекавший кровью, фонтаном хлещущей из горла, страстно стремился к жизни, и костлявая отступила. 9 месяцев Николай Алексеевич лежал в госпиталях: сначала в Польше, затем на американском самолете "Дуглас" летел до Белостока, а оттуда -– на санитарном эшелоне в Пензу. Польша запомнилась Николаю утопающей в черемуховом цвете, хотя шел март.
В госпитале Николай учился заново ходить, но рана не заживала. 9 мая 1945 года его подвели к окну, на улице народ бил от радости в барабаны, кастрюли, все целовались и ликовали, а кто-то плакал, вспоминая невернувшихся с фронта. Николая Алексеевича выписали домой лишь в декабре, да и то в сопровождении медсестры: рана так и не затянулась. Медсестра передала его матери из рук в руки под расписку. Зарубцевалась рана лишь через пять лет. Молодость и инвалидность – понятия столь не совместимые, но ставшие реальностью для старшего сержанта, командира станкового пулемета системы "максим" Николая Алексеевича Смирнова, награжденного за доблесть и мужество орденами Славы второй и третьей степени, медалями. Ему давали то первую, то вторую, то третью группы, сейчас - вновь вторую, но все эти годы он не сдается. Работает, лихо водит машину, а о своих военных дорогах рассказывает с неизменной улыбкой.
Светлана Кедус. 2000 год.
Вниманию следопытов:
Недавно была найдена еще одна награда – орден Славы 1-ой степени. На просьбу – собрать документы на ее получение Николай Алексеевич лишь машет рукой и плачет. Он уже постарел и ничего не хочет от жизни. «Если бы раньше…», - грустно шепчет ветеран, заслуживший награды, приравнивающие его к званию Героя Советского Союза.
В Дни войны и мира
О Павле Васильевиче Смирнове
Среди других боевых правительственных наград у Павла Васильевича Смирнова есть и орден Славы III степени. Тридцать лет минуло со дня, когда смолкли пушки и помеченные, как позорным клеймом истории, зловещей паучьей свастикой фашистские штандарты были брошены советскими воинами-победителями к подножию Кремлевской стены. Тридцать лет! А бывший фронтовик Смирнов рассказывает о боевых эпизодах так, словно все было вчера. Да, война не оставляет в памяти туманных отметин, она, как резец на камне, ставит на судьбы человеческие пожизненные, времени неподвластные печали.
– На фронт ушел прямо из школьного класса, – вспоминает Павел Васильевич. – В октябре 1942 года стал совершеннолетним, а в январе сорок третьего надел солдатскую шинель.
Курсы радистов – и Карельский фронт. То было жаркое время и на Севере. Гитлеровские фанатики через горы трупов своих соплеменников лезли напролом, хотя кровавые отблески проигранной ими войны уже видны были всей Европе.
– Бои были жестокие, круглосуточные, – продолжает свои воспоминания бывший радист минометного полка. – Мне с друзьями приходилось почти вплотную подползать к вражеским позициям, чтобы корректировать огонь наших батарей.
Не столь уж трудно представить, как все это было. Мороз. Глубокий снег. Двое в белых маскировочных халатах с рацией и автоматами в руках ползут от своей передовой к неприятельской. Сомнительной надежности укрытие – и рация «заговорила». Снаряды советских батарей начинают накрывать врага, гасить его огневые точки.
– 16 апреля 1944 года наша батарея поддерживала наступающий пехотный батальон, – с точностью до дня вспоминает Павел Васильевич. – Вену взяли, штурмовали город Санкт-Пёльтен. Батальон попал под обстрел замаскированных самоходных пушек противника. Залег. И вот мы с напарником Борисом Катковым обходим лес, ползем к самоходкам, в самое пекло. Корректируем наших.
На воздух взлетает одна пушка врага, вторая. Но и на нас с Катковым фашисты не жалели пуль и мин. Осколком пробило ногу. Но рация не умолкла, корректировка продолжалась. И Борис был молодец. Если верить в бесстрашие, то мой напарник был именно таким человеком. Сейчас я с большим уважением именовал бы его Борисом Николаевичем.
За тот бой, за обеспечение батальону «открытого пути» к наступлению рядовой Павел Смирнов и был удостоен солдатского ордена Славы III степени. Ранение оказалось серьезным, на лечение в госпитале ушло пять месяцев. Затем снова фронтовые дороги. Румынские города Краево и Плоешти, столица Бухарест и сотни населенных пунктов – так до дня Победы.
Довелось Павлу Васильевичу после войны служить и в авиации: был радиомехаником истребительной эскадрильи. В 1950 году ушел в запас, вернулся в Любим, и после окончания школы мастеров леса в октябре 1952 года поступил работать в бывший тогда леспромхоз.
На первый взгляд, не вникнув в суть специальности, может подуматься: наконец-то человек обрел спокойствие. «Мастер леса» – одно это навевает умиротворение: ведь с лесом связаны наши самые отрадные воспоминания еще с детских лет, олицетворение тишины и покоя в пору зрелости. Другое – мастер леса… Он ежедневно в делянках – там, где поют не только пернатые солисты, но и бензопилы. Если добавить, что в условиях Любимского лесопункта мастеру, как и всем лесозаготовителям, приходится вставать в шесть утра, чтобы в семь выехать из гаража в лес, станет понятно: до спокойствия далековато. А ведь Павел Васильевич вот уже 22 года живет такой жизнью.
– Человек ко всему привыкает, – говорит он. – На фронте к свисту пуль, вою снарядов, мин и бомб, а в мирное время к особенностям своей специальности. Да и есть ли вообще-то профессии «со всеми удобствами?»
Слушаю видавшего виды фронтовика, кавалера ордена Славы и как-то сами собой перефразируются известные строки поэта:
Нам беззаботность и не снится:
Ведь все живем мы
«в срок такой,
Когда покой, как говориться,
Опять уходит на покой…»
И. Березкин 1975г.
Война и... жизнь
О Галине Александровне Смирновой
Мы с ней, когда маленькие были, друг на друга вни¬мания не обращали, – добродуш¬но посмеиваясь, рассказывает про свою жену, Галину Алексан¬дровну кавалер двух Орденов Славы Николай Алексеевич Смирнов, – она такая худенькая была, бледненькая, с двумя тон¬кими косичками. Однажды, лет в четырнадцать, встретил я случай¬но отца этой девочки, когда шёл от Буженинова с корзинкой гри¬бов. «Петр, подвези-ка мальчиш¬ку, – крикнул он проезжавшему мимо знакомому, – вдруг зятем мне будет!» Об этом случае я вспомнил намного позднее, пос¬ле войны, когда уже женился на Гале. Жалко, с тестем больше не свиделись. Он тогда словно на-пророчил!
Храбро воевавшим, вернув¬шимся с Великой Отечественной в девятнадцать лет, с тремя бое¬выми ранениями, ветераном Ни-колаем Смирновым за эти годы уже не раз интересовались мои коллеги-журналисты. А вот статьи, посвящённой его супруге, мне в редакционной подшивке не встре¬тилось. Исправим это, ведь Гали¬на Александровна не просто без года шестьдесят лет является вер¬ной подругой и помощницей фронтовика, она и сама – ветеран, тыловик. Хоть война, хоть мир, а нелегко идти на передовую, ког¬да нет верного, надёжного тыла! Малая родина Галины Алек-сандровны – деревня Бардино, Грязовецкого района Вологодс¬кой области. Получается, что Га¬лина появилась на свет именно там, благодаря... реформе Столыпина. В 1913 году жить и работать на государственные хутора пере¬ехали бедняки, в числе которых были и родственники Галины Александровны из Смоленской и Могилёвской областей -– пример¬но пять-шесть семей. Там им пре-доставили условия для ведения хозяйства: дали лошадей, коров...
Бабушка с дедушкой Галины по маминой линии жили в дерев-не Родионово, а затем перебра¬лись в соседствующий с Вологод-ской областью Любим. Галина родилась в 1929 году, её сестра Софья - на два года позднее. В тридцать четвёртом семья с дву¬мя маленькими девочками тоже оказалась в нашем городке...
-– О том, что идёт война, что она коснулась и нас, мне стало понят¬но не сразу, -– вспоминает Галина Александровна, -– когда отец был рядом, я её как-то не ощущала. В сентябре сорок первого, в пятом классе, нас, школьников, впервые отправили на уборку урожая. Папа, как будто предчувствуя, что мы с ним видимся в последний раз, тогда сказал: «Не езди в колхоз, меня, наверное, на фронт забе¬рут». Но как было не поехать! Мы, дети, работали в Кузовлёве. В то утро, когда ребят отпустили с ра¬бот, а девчонок заставили гото¬вить обед, я почему-то сбежала. Пришла к запертой двери. Мать с сестрой, застав меня у дома в сле¬зах, рассказали, что всю ночь про¬сидели на вокзале, пока ждали эшелон, который должен был увезти отца на фронт. Мы не зна¬ли, где он воевал. Папа был ма¬лограмотным, в начале сентября мы получили от него одну-единственную открытку со словами: «Уходим в бой». А в январе уже пришла похоронка. Наш сосед был на войне санитаром, он ска¬зал, что ранение было тяжёлым: в бок, в ногу, в правую руку.
Что такое настоящий труд, ко¬торый до старости останется её завидной привычкой, «худенькая девочка с косичками» в полной мере осознала летом сорок вто¬рого, когда ей ещё не исполни¬лось тринадцати. Галю и Соню с мамой принял на работу предсе¬датель колхоза Куратов. Дети пропалывали сортовые рожь и пшеницу. В августе взрослые жали их серпами, и, здесь же, тру¬дились ребята - вязали снопы, ставили их в суслоны. После эк¬заменов, которые школьники сдавали каждый год, им приходи¬лось ухаживать ещё и за расту¬щим табаком: поливать, полоть, рыхлить, связывать для просушки на жерди в местной конюшне. С сентября - опять колхоз... Зимой возили на санях дрова, сено. На Изборове находилось подсобное хозяйство Леспромхоза, куда Галина с сест¬рой ходили работать за три кило¬метра -– помогали выращивать свёклу, морковь, капусту. Там их кормили обедами. Поленаёмными работниками мама с дочками оставались до самой Победы.
После войны девушка ушла из десятого класса, поступила в сельскохозяйственный техникум, однако, учиться в голодном сорок седьмом году оказалось непрос¬то. Пришлось снова пойти рабо¬тать: сначала в восьмилетнюю школу, вожатой, затем - в детс¬кий дом номер одиннадцать, в Кириллове. Туда на время привез¬ли детишек с прифронтовой полосы. Когда вчерашняя школьни¬ца увидела их впервые, у неё сжалось сердце:
-– Зима, а они в коридоре пекут картошку -– грязные, чумазые!
Особенно ей запомнился ху¬денький мальчик -– сын погибших в концлагере, которого фашисты использовали как донора крови.
Работа с детьми всегда – не из лёгких, а особенно – если эти дети пережили ужасы войны. Галина Александровна рассказывает, что позднее ребят увезли, видимо, распределили по детским домам, но, как оказалось не всех. Через много лет после тех событий встретила она воспитанницу того детдома Полину: женщины узна-ли друг друга, разговорились. Оказалось, что Полина осталась в Кириллове, вышла там замуж...
– Затем меня приняли на долж¬ность технического секретаря, – продолжает свой рассказ Галина Александровна, – но там я недо-лго проработала – замужество, рождение двойняшек...
Наукой доказано, что параллельные линии не пересекаются. Но жизнь зачастую противоречит всем теориям, как и этому закону геометрии. Параллельные пути иногда не только пересекаются, но даже на долгие годы превра¬щаются в один путь, если кто-то из идущих по ним сделает шаг навстречу другому. «Что сужде¬но, того не миновать...» Не зря же Николай Алексеевич до сих пор вспоминает пророчество тестя!
– Муж говорит, что мы с ним даже учились вместе в седьмом классе, но я такого не помню, – удивляется Галина Александровна, – хотя такое могло быть. Он оставался на второй год в одном классе. Учиться было сложно, да некогда. А из-за того, что учёбу и постоянно приходилось совмещать с работой в тылу, мы вполне могли и не заметить друг дру¬га в то время... Николай Алексеевич помнит, как семнадцатилетним принимал присягу в сорок третьем году, как начинал воевать под Ленинградом и на Ладейном поле, где получил первое ранение. После госпиталя -– снова в бой. В пехоте, позднее, он служил и командиром расчётного полка. Третье ранение Николай получил уже под Гданьском с (Польша) на Втором Белорусском фронте: разрывная пуля прошла через лёгкое, оставив осколок в печени. Девятнадцатилетний вете¬ран, несмотря на боевые ранения, после войны слыл парнем неунывающим, трудолюбивым.
-– Они с другом песни всё пели, - улыбается Галина Александровна.
-– Да, был у меня такой фронто¬вой товарищ Андрей Королёв, – вновь вступает в разговор Нико¬лай Алексеевич, – а Галина с под-ругой Верой Капровой мимо нас проходили, вот мы к ним и «при-вязались» (смеётся) – ухаживать начали, то есть. Друг с Верой стал встречаться, а я – с Галей. Потом поженились, даже дом вместе строили своими руками...
Тут супруги с упоением начина¬ют делиться воспоминаниями, например, как строгали доски... Николаю Алексеевичу, почему-то, особенно запомнилось обтёсывание стен топором с кривым то-порищем («специально, чтобы руки не поранить»). Может быть, оттого, что в память о войне сейчас больше всего тревожит одна из боевых ран – в руку. На оско¬лок в печени, как говорит жена, не жалуется.
Само собой, у супругов – вся жизнь в труде. В том числе – в домашнем: огород, скотина... Особенно, пришлось потрудить¬ся в молодости: растить двойня¬шек говорят, ой, как нелегко!
-– Все дети шустрые, только сле¬ди за ними! – через много лет де¬лится опытом мать. – А тут – сразу двое – одногодки! Но жили они меж собой всегда дружно. Лари¬са никогда не выдавала брата, Саша за неё портфель носил, помогал во всём. Так они и дру¬жат, до сей поры.
Дружна меж собой вся близкая родня супругов-ветеранов: двое детей, двое внуков с семьями.
Старший правнук - подросток, названный в честь деда Алексан¬дром, как рассказывает его пра¬бабушка, метр восемьдесят рос¬том. Не зря увлекается баскетбо¬лом! Не так давно появился и вто¬рой правнук Матвейка, которому скоро исполнится одиннадцать месяцев. В доме, построенном супругами Смирновыми, который они теперь называют «дачей» (по¬скольку к шестидесятилетию По¬беды получили однокомнатную квартиру на Набережной Обноры), в праздники, в банные дни бывает шумно, весело – все в сбо¬ре. Вот так, в 2000 году, отпразд¬новали и «золотую свадьбу». Меня удивило, что в 2000 и даже в 2002 году Галина Александровна ещё работала – уже присяжным засе¬дателем в суде. Вот, что означает – трудиться всю жизнь!
В следующем году у супругов уже – «бриллиантовая» свадьба.
-– Как вам удалось за столько лет, после стольких испытаний, не утратить энергию, оптимизм? – спросила я напоследок у Галины Александровны.
-– Наверное, дело в том, что мы оба любим жизнь, с детства при¬выкли к труду. А ещё -– в терпении друг к другу, -– предположила она.
Повезло продолжателям рода Смирновых, младшему поколе-нию: есть у кого перенять опыт житейской мудрости, воспитания силы воли; есть возможность «из первых» уст узнать много удиви-тельного из истории своей стра¬ны. Ведь не обо всём пишут в кни¬гах и газетах...
Наталья ЗУБКОВА. 2009 год
Фронтовая Сестра
Об Ольге Ивановне Смирновой
Это правда, что
лучшими годами
Заплатила я дань
войне.
Но долги мне
с лихвой отданы,
Все сторицей
воздалось мне.
Ю. Друнина.
Жаль, не получаются стихи
Ольга стояла на крутом косогоре. Внизу неторопливо текла река Обнора. Земля, прогретая июньским солнцем, торопилась взрастить травы. Высоко в небе прямо над Ольгиной головой, заливался жаворонок. – Где еще есть на земле такие места, – думала девушка. И душа, как жаворонок, рвалась ввысь. Ей хотелось петь, сочинять стихи. Но они у Ольги не получались. Жаль. Она бы вдохнула в каждую строчку свою беспредель¬ную любовь к Родине. Рассказала бы, как прекрасна жизнь, когда тебе всего восемнадцать, когда сданы экзамены за десятый класс, и ты собираешься стать врачом. Они с мамой все уже решили. Оля поедет сдавать экзамены в медицинский институт. Мама продала коро¬ву. Припрятала деньги для этого торжественного случая. Было ли все это? Может просто сейчас, когда Ольга пишет заявление о том, чтобы ее отправили на фронт, ей вспомнился сон. Было. Но, кажется, так давно. На некоторых парней из ее бывшего 10 «б» уже пришли похоронки. В своем заявлении Ольга пишет, что окончила курсы медсестер, рабо¬тала в военном госпитале. Думает, что может принести больше пользы на фронте. Постарается нести службу честно и храбро.
Это и есть война...
Как ни черна беда, тяжела ноша, в молодости и в черные дни находятся силы для улыбки, для надежды: все будет хорошо. 18 девушек-добровольцев из Любимского района, среди которых две подружки Ольги, едут на фронт. Девчата не думают, что могут не вернуться, в вагоне то и дело слышен их веселый смех. Офицер, сопровождающий девчат, молча глядит на них: какие они еще молодые, стриженные под мальчишек и с косичками, заплетенными по школьной привычке. Ольга, озорно сверкнув глазами, спра-шивает его, дают ли на войне масло к каше. Офицер, грустно улыбаясь, успокаивает: «Дают, но лучше бы вы такую кашу хлебали дома».
До места добирались долго. Ехали на лошадях. Шли через болото, наконец, под ногами твердая почва. «Пришли», – громко объявляет офицер. – Как, это и есть война, – по-детски удивляется Ольга. Ее окружает тихий, как ей показалось, мирный лес. Совсем как возле ее деревни. В обед повар, смеясь, кричит: «Кому это из любимцев не терпится попробовать солдатской каши с маслом? П-пад-ха-ди без очереди!» И Ольга с серьезным видом под общий смех с котелком шествует к повару. Пройдя проверку, сдав своеобраз¬ные экзамены по медицине, Ольга зачислена в медсанбат 166 стрелковой дивизии 517 полка. Было это в 1942 году в районе Старой Руссы.
А через несколько дней начался бой. Бой шел третьи сутки. В медсанбат непрерыв¬но поступали раненые. Ольга потеряла счет времени. Сколько же они не выходили из операционной? Хотелось есть, спать. Спать во время боев медперсоналу приходилось по два часа в сутки. Ложились прямо в палате, под операционным столом (чтобы не терять ни минуты), падали на еловые ветки. Едва коснувшись самодельной подушки из ваты, погружались в глубокий сон. Это и была война...
Ольге чаще всего приходилось работать с хирургом, майором медицинской службы Алферовым. Девчонки в шутку ласково называли его папой, а было их папе, пожалуй, чуть больше тридцати. Девчонкам казалось тогда, что сделан этот человек из сверхпроч¬ного металла. Он никогда не сидел без дела и никому вокруг не давал попусту терять время. Сутками оперируя, не позволял расслабляться до тех пор, пока с операционного стола не уносили последнего раненого, Ольге вспоминается, как однажды доктор позво¬лил себе присесть на одну минутку, не снимая халата и перчаток, ему предстояло продолжить работу, держа на весу, в неприкосновенности руки, начал диктовать сестре подробности проведенных операций. Вдруг замолчал на полуслове. Ольга увидела, как он медленно клонится к земле. Поняла, спит. Хотела поддержать его, но тут же услышала строгий голос: «Не сметь, чертова перечница, я же стерильный». Смеющиеся глаза смот¬рели на Ольгу, и бодрый голос продолжал незаконченное слово. А через минуту он снова стоял у операционного стола. Была у девчат в медсанбате и мама – капитан медицинской службы хирург Ляш. Она действительно по-матерински ласково, заботливо относилась и к раненым и к медсестрам. С такими людьми шла по дорогам войны Ольга. О каждом из них можно написать книгу, поэму. Жаль, у Ольги никогда не получались стихи. Помнит Оля, что доктор Алферов возил за собой небольшой мешочек, куда складывал осколки и пули, извлеченные при операциях. Доставая очередной трофей, майор страшно ругался: «Велик ли ты есть, а как человека искалечил, черт бы тебя побрал». Тогда в 1942 году этот мешочек был заполнен вражеским металлом наполовину. Сохранил ли его доктор? Может быть, он находится в музее. И может быть, в нем покоится тот осколок, который все перевернул в жизни Ольги.
В санитарной роте
В 1943 году подружки настояли, чтобы их перевели в санитарную роту, поближе к передовой. Здесь Ольга занималась обработкой раненых, помогала оперировать, лечила больных, переправляла ночами раненых в медсанбат. Однажды после боя командир роты Народницкий послал Ольгу в расположение санитарной роты соседнего полка, узнать, нет ли там раненых из 517-го. Поправив карабин и прихватив сумку, Оля стрелой помчалась по лесной тропинке. На войне она отвыкла ходить тихо, носилась словно птица, не чувст¬вуя под собой ног. Вдруг до ее уха долетел все нарастающий вой. Она подняла глаза и увидела, как над самыми верхушками деревьев проплыли снаряды, Ольга привыкла смотреть на пролетающих в небе птиц, на плывущие облака. Плавные движения снарядов показались ей настолько дикими и противоестественными, что она сжалась в комочек. Позади был год войны, но она впервые подумала о том, что ее могут убить. От страха Ольга еще быстрее помчалась вперед. Еще издали увидела мечущихся на привязи лоша¬дей, перевернутые и разбитые телеги. Деревья вокруг расположения санитарной роты стояли как обезглавленные солдаты. – Обстрел – подумала Ольга. И словно бы в ответ на ее мысли рядом разорвался снаряд. Ольга прижалась к земле. Когда все затихло, она встала и закричала во все горло: «Есть кто живой?» Из траншеи выполз раненный в ногу санитар. Разговор был коротким. В роте, да и в полку было множество тяжелораненых. Ольга, уже не думая о себе, о плавающих над головой снарядах, помчалась обратно. Нужно было доложить обстановку и привести на помощь товарищей. Через несколько дней сержанта медицинской службы Ольгу Ивановну Смирнову представили к боевой награде. Награды вручал командир полка полковник Решетник. Отличившихся посадили на самое видное место. Среди них была санитарка Панька. Так ее все называли за веселый боевой нрав. Панька курила самокрутку, была храброй и всегда ходила в самое пекло. Ольге вручили медаль «За отвагу». Паньку наградили орденом Красной Звезды.
Ольге так и запомнилась на всю жизнь Панька – простая деревенская девушка с мужским характером, не боявшаяся смотреть в лицо смерти и не умеющая говорить кра¬сивых слов. В начале 1944 года Ольге была вручена вторая медаль – «3а боевые заслуги». К этому времени Ольга сполна узнала вкус солдатской каши. Ею было спасено множество жизней, перед ее глазами прошло и множество смертей.
И на войне бывает праздник
8 марта 1944 года полк находился уже в Белоруссии. Тишина, передышка между боями. Мужчины решили устроить для девчат маленький праздник. Под открытым небом соорудили столы, украсили их, как могли. Повар постарался с обедом. Кто-то неизвестно где раздобыл настоящую селедку. Вскипятили чай. Девчонки ели селедку, пили чай и, рас¬красневшись, слушали поздравления. Оказывается, столько замечательных, теплых слов знают солдаты, не растеряли их в боях. Но праздник всегда бывает таким коротким.
И снова медсанбат
12 марта Ольгу привезли в медсанбат. Положили на операционный стол. Над ней склонился доктор Алферов. «Ну что, чертова перечница, – заворчал он, – не уберегли тебя». Не думала Ольга, что вот так ей придется встретиться с доктором.
В санитарной роте уже привыкли к артобстрелам. Немец пунктуально, согласно своему графику, щекотал нервы медикам: в 11 часов вечера, в 2 часа ночи, в 5 часов утра. В этот день неподалеку от санитарной роты остановилась наша батарея, немец пронюхал и совсем не по часам открыл огонь. Ольга в это время вместе с санитарами занималась обработкой раненых. Снаряд разорвался рядом с палаткой. Ольгу отшвырнуло в сторону. Она упала и сразу почувствовала, как правую ногу и ягодицы обожгла боль. Одежда стала набухать от крови. Какая она теплая и противно липкая, подумала Ольга. К ней подбежал санитар и санинструктор Дихно. Нога и левая ягодица были разворочены. В правой яго¬дице застрял маленький осколок снаряда, Ольга сама вытащила его, как занозу, и крепко зажала в руке, Заноза эта была теплая и шершавая, Ольга вспомнила, как майор Алферов говорил, мол, велик ли ты есть, а как человека искалечил, черт бы тебя побрал. Черт бы тебя побрал, проклятая война!
Очнулась Ольга за ситцевой занавеской. И сразу поняла, что ей ампутировали ногу. Эту новость почему-то тогда восприняла тихо, спокойно. Она ни о чем не думала, ей только хотелось избавиться от боли.
Долгая дорога домой
Ольгу отправили в глубокий тыл. Санитарный поезд шел на восток. Ехали невыно¬симо долго. Сутками стояли на станциях. Иногда поезд, отсчитав сотни километров вперед, тут же отсчитывал их в обратном направлении. Ольга была все это время в каком-то полусне. Ничего не ела. На душе было пусто. Она словно бы потеряла себя: не понима¬ла, куда и зачем везут ее, и было ли все когда-нибудь: мама, ее деревня Шевелево, медса¬нбат. Доктор Алферов, подруги Оля, Панька, праздник 8 марта. В госпитале, в Иркутске, с Ольги сняли гипс, позволили искупаться в теплой ванной. Санитарка, осторожно, как маленького ребенка натирая Ольгу мочалкой, плакала, Такой она была худенькой и беспомощной. И вспомнила Ольга, как в первые дни в медсанбате, ревела она над каждым раненым бойцом. После купания Ольга впервые за многие дни почувствовала острый голод. В палате на тумбочке лежали ломтики белого хлеба. Она с жадностью вдохнула этот мирный запах и поняла, что осталась жива, что нужно радоваться. Через 9 месяцев ее выписали. Перед выпиской принесли девушке ее новую металлическую ногу. Она в госпи¬тале так и не научилась ходить на протезе.
Встречать фронтовичку на станцию приехали на подводе, которую снаряжали всем колхозом. Председатель раздобыл где-то новый хомут, дугу: Ольгу нужно было доставить домой без всяких помех.
Нужно учиться ходить
Ее подруги – Оля Егорова и Галя Кустова были еще на фронте. А ей нужно было на¬чинать мирную жизнь, нужно было заново учиться ходить. Впервые ее охватило отчаянье: я теперь не смогу жить дальше. Об институте и думать нечего. Но постепенно медсестра Ольга сумела преодолеть отчаянье. Рядом была мама и все те замечательные люди, с которыми она вместе воевала. Дождавшись вечера, Ольга отправилась за деревню учиться ходить, чтобы никто не видел, как она падает, чтобы никто не мешал, не жалел. Тропинка звала в лес. Сделав несколько шагов, падала, снова поднималась и снова упорно преодолевала метр за метром. И так незаметно добиралась до леса. Там успокаивалась. Лес ей всегда помогал. А на улице быстро становилось темно. «Оля! Где ты?» – кричала вышедшая на поиски мама, «Здесь я, мама, – откликалась Ольга, – не бойся за меня. Теперь со мной ничего не случится».
Начало новой жизни
Ольга сидела на своем любимом косогоре, Вокруг носились ошалевшие от весны дети. А в небе все так же заливался жаворонок, как тогда в 41-ом. Он обещал Ольге уди¬вительную, полную радости и тревог жизнь. А так оно и есть. Дети устроили кучу малу. Вдруг затихли. Все повернулись в сторону реки. Оттуда бежала бегом, размахивая рука¬ми, почтальонка Соня. Что же случилось? «Победа! – кричала Соня. – Победа! Победа! – закричали дети, гоняясь, друг за другом. – Победа!» – звенел в небе жаворонок.
Долго думала Ольга, куда применить свои силы. Но пришел и тот день, когда она окончательно победила в себе все сомнения. Экстерном сдала экзамены за весь курс обу¬чения в Даниловском педагогическом техникуме и получила диплом учителя начальных классов.
Через сорок лет
Передо мной далеко еще не старая женщина. Когда она начинает рассказывать о вой¬не, глаза ее оживают и становятся совсем молодыми. Я сразу представляю ту фронтовую сестричку Ольгу, которая как птица летала выполнять задания командира. Тридцать лет эта женщина учит мальчишек и девчонок писать и читать, учит добру и пониманию человеческой боли, мужеству. Ее учеников порою невозможно бывает выпроводить из школы. Они всякий раз с нетерпением ждут новое утро, утро встречи с любимой Ольгой Ивановной. Я искренне позавидовала этим мальчишкам и девчонкам: первое открытие мира им помог сделать добрый, мужественный человек.
Т. Крылова 1985 год
Бьется майское солнце в окно...
О Михаиле Николаевиче Смоленцеве
Михаил Николаевич Смоленцев хранит поздравления с Днем Победы от Ельцина, нынче опять надеется получить от Путина, но сам их прочитать уже не может. Зрение - совсем никуда. Он примеряет одни очки, другие, третьи... Весь мир для него теперь - его квартира. Изредка спустится к подъезду, посидит на лавочке. Конечно, хочется встретиться в праздник с товарищами по оружию, поднять фронтовые сто граммов... Болезнь, а Михаил Николаевич является инвалидом второй группы, не смогла сломить его закаленный войной и житейскими проблемами характер, убить в нем чувство юмора и оптимизм. В подтверждение его жизнелюбия достаточно сказать, что пять лет назад он взял, да и женился в возрасте 73 лет, в третий раз, невзирая на людское мнение. "Человек не должен жить один, и уж тем более не должна быть одинокой старость", - считает Михаил Николаевич.
В окна трехкомнатной квартиры Смоленцевых бьется майское солнце, во дворе приветливо качают позеленевшими ветками деревья. Глядя на них, хозяин квартиры вспоминает события пятидесятисемилетней давности, День Победы. Но до этого дня ему, солдату Великой Отечественной, пришлось немало прошагать чужих стран, оставляя спать вечным сном друзей-товарищей.
Перед войной семнадцатилетний Миша Смоленцев со своим приятелем Борей Горлановым работали в Сухонском речном пароходстве кочегарами. После первой навигации оба ушли в отпуск, тут-то и началась война. Приятели отправились в Первомайский военкомат с просьбой отправить их на фронт. Военкомат на это ответил: "Молоды еще, не подошло ваше время". Но они были настырными и продолжали рваться на фронт. Ходили в военкомат несколько раз.
- Военкому, видно, надоело, и он отправил нас в Ярославль, - вспоминает Михаил Николаевич. Затем - учебка в Кирове, и - на фронт. Первое боевое крещение Михаил получил под Ельцом. Здесь, недалеко от фронтовой полосы, скопились сразу восемь эшелонов.
В то солнечное утро Михаил с приятелем, Валей Лавровым, дежурили на кухне. Услышав шум авиации, выглянули из вагона: 18 немецких бомбардировщиков шли в боевом порядке. В считанные минуты от восьми эшелонов ничего не осталось. Михаила ранило и взрывной волной загнало под нары, а его друг погиб. С трудом выбравшись из вагона, Михаил увидел ужасающую картину: горящие вагоны, убитых и раненых. Кто-то крикнул: "Бегите за вокзал, там госпиталь!"
Когда самолеты улетели, оставшиеся в живых стали собирать убитых. Замаскировав зелеными вагонами ветки, рыли траншеи, делали памятник для братской могилы. Подписывать на нем имена погибших было некогда...
Доформированная дивизия вскоре отправилась на фронт. Спешившись через 70 км, к передовой новобранцы уже шли пешком. Куда только не кидала война Михаила Николаевича. Был он на I-м Украинском, Южном, Ленинградском фронтах, под Тихвином и на Курской дуге. Начинал свою фронтовую "карьеру" в составе бронетанковых войск с механика-водителя, затем стал командиром роты и, наконец, старшим адъютантом управляющего корпусом генерал-лейтенанта Фоминых. Был ранен, не раз горел в танке, не раз спасал из горящих танков товарищей. Освобождал Прагу, Вену, Будапешт, брал Лейпциг, Берлин. Все это он помнит, будто было вчера. Бой под Берлином... Георгий Константинович Жуков спланировал бой очень умно. Три с половиной часа длилась артподготовка, горели мощнейшие прожектора, направленные против фашистской авиации. Наши орудия стояли буквально на каждом метре...
После боя победители ставили свои подписи на Рейхстаге. Расписался и Михаил Смоленцев. А после победы он вместе с фронтовыми товарищами расчищал дорогу к Рейхстагу. До 1947 года пришлось Михаилу Николаевичу служить старшим адъютантом управляющего корпусом в Оренбурге. В войну ему не раз приходилось летать за важными документами в Москву. Во время перелетов случались совсем непредвиденные ситуации. Однажды он летел грузовым самолетом из Москвы в Будапешт. Вместе с ним к мужу летела беременная женщина. Родить, говорят, нельзя погодить, и роды у нее начались прямо в самолете. Летчики поставили самолет на самоуправление и вместе с Михаилом Николаевичем стали принимать роды. Мальчик родился слабеньким, но все закончилось благополучно. Новорожденного и его мать поручили лейтенанту Смоленцеву. Он отвез их на квартиру знакомых русских эмигрантов, а на другой день отправился искать новоиспеченного отца. И вскоре вместе с ним уже "обмывал" малышу ножки. Обещали часто встречаться, но виделись впоследствии лишь один раз.
Война - войной, но, несмотря ни на что, каждый год приходила весна, пели соловьи, а в сердца солдат стучалась любовь. Поехал как-то Михаил домой в отпуск, и в Москве, на Ярославском вокзале познакомился с парнем по имени Григорий, оказавшимся его земляком. Когда приехали домой, Григорий познакомил его со своей сестрой. И у самого его была девушка. Все вместе ходили в кино, на танцы. Собирались в один день и свадьбу сыграть. Михаил свое обещание выполнил, а Григорий от невесты... сбежал. Она все время ходила в сапожках, а однажды сняла их, и Григорию показались ее ноги слишком худыми. Вместе с ногами разонравилась и сама девушка. Михаил Николаевич прожил с первой женой 24 года.
...Жуков, Василевский, Малиновский, Ротмистров - вот не полный список прославленных военачальников, тех, с кем встречался в военные годы Михаил Николаевич. Среди его наград 2 ордена Отечественной войны, орден Красной Звезды, медали "За взятие Берлина", "За освобождение Праги", "За Победу над Германией", но самая его любимая - медаль Жукова Георгия Константиновича, которого он чтит и считает самым выдающимся главнокомандующим.
В мирное время Михаил Николаевич сначала жил в Пречистом, затем в Ленинградской области. Преподавал в школе машиноведение, слесарное дело, труды, а в Любиме работал в военкомате. Всегда имел активную жизненную позицию, занимался патриотическим воспитанием молодежи, любил и любит жизнь. Несмотря на возраст, на здоровье, радуется каждому прожитому деньку, приходу весны, которая навевает особые воспоминания...
Светлана Широкова. 2002 год.
А родом он из Барманова
О Михаиле Павловиче Соколове
Напрасно будем искать эту деревню на карте района. Нет уже Барманова, как Доброго десятка населенных пунктов Троицкого сельсовета.
Об этой деревне напоминает лишь название местной неполной средней школы. Неизвестно почему назвали ее Бармановской, хотя располагается она в Троице. «Вероятно, потому, что ваша деревня была самым крупным населенным пунктом сельсовета, — говорит М. П. Соколов, — до войны в ней был целый колхоз, «Искрой»- назывался. Уроженец Барманова Михаил Павлович хорошо помнит те времена. Помнит даже то, как при организации колхоза деревенские активисты ходили по крестьянским дворам, учитывая, кто, и что, и за счет чего нажил за свою трудовую жизнь. Описи подвергалось и имущество Соколовых. «Попугали нас, но не раскулачили, — говорит Михаил Павлович, — потому как не за что было раскулачивать-то».
Так объединили крестьянские хозяйства. В нынешнем году «Искре» исполнилось 60 лет. Бели бы из этой искры разгорелось пламя. Но нет, как видим, от этого хозяйства, от деревни и огонька, не осталось. Потухло, погасло Барманово. И не возродить его, как ни старайся, сколько ни принимай законов, направленных на восстановление нашего нечерноземного села. А стоит ли возрождать-то это старое село? Слов нет, свободу крестьянину да землю дать надо, да только «окулачивать» его тоже надо с умом, не спешить с ломкой воздвигавшихся в течение шестидесяти лет устоев.
Такие вот мысли Михаилу. Павловичу на восьмом десятке лет приходят. А крестьянскую жизнь он не только по детским воспоминаниям знает. Весь трудовой путь его связан с сельским хозяйством. И кто знает, если бы не тяжелые испытания, которые выпали на долю русского крестьянства в годы войны, он бы и колхозную жизнь пересилил, не дал бы довести деревню до разорения. Ведь начинали то мы колхозную жизнь неплохо, прямо сказать, хорошо ее начинали. Вот сейчас некоторые критики изощряются в поголовном охуливании колхозов тогдашней поры. Дескать, и работали колхозники за пустые палочки-трудодни, и зарабатывали мало. Как где. Где-то, может быть, в ничего не зарабатывали, а где работали, не ленились, и трудодни были полновесными. Михаила Павловича, можно сказать, колхоз в люди вывел.
Разве можно было представить в прежние времена, чтобы крестьянский сын получил приличное образование, стал командиром производства? Такое только Ломоносову, одному из тысяч крестьянских срывов удалось. Не будем говорить, что М. П. Соколову довелось достичь каких-либо высот в науке. Впрочем, свой трудовой путь Михаил Павлович начинал не в нашем районе. После окончания в 1939 году Любимского сельскохозяйственного техникума он был направлен на работу старшим агрономом земельного отдела Лешуковского райисполкома Архангельской области. А исполнилось ему в тот год девятнадцать лет. Удивляться молодости специалиста, занимавшего столь высокое положение, нечего — представители старшего поколения рано взрослели, да и к жизни, к учебе относились серьезно.
Уже в следующем году приказом наркома обороны М. П. Соколов был призван в РККА. Время наступало беспокойное — фашизм кованым сапогом топтал землю Европы. При призыве Михаила Павловича определили в артиллеристы, стал он наводчиком полковой пушки, которая среди солдат известна под именем «сорокапятка» - по ее калибру. Забегая немного вперед, скажем, что с таким вот «грозным» оружием наги» пехота спустя год встретила на границе бронированные орды германского вермахта. Впрочем, как патриот своего рода войск М. П. Соколов считает, что и полковая «пукалка» при опытном наводчике способна осадить любой танк. Если бить ему, как он выразился, «под вздох».
Война застала воинскую часть, в которой служил Михаил Павлович под Новосокольниками. Отсюда и начался его боевой путь задом наперед, как шутили старые солдаты. Да, не пришлось ему ходить в наступления, испытывать радость побед. Горький путь отступления достался на долю наводчика Соколова, сотни километров от границы до самого центра страны. Много было потерь на этом пути. При выходе из второго окружения в Латвии от воинской части осталась лишь горстка бойцов, но Михаила Павловича судьба хранила. До 27 ноября 1941 года, когда наводчик Соколов был тяжело ранен в бою под Москвой. На этом и кончился его боевой путь. Впереди его ждали госпиталь, демобилизация и родное Барманово.
Да, Барманово в 1942 году было еще приличной деревней. И колхоз с поэтическим именем «Искра» еще был жив. Немного оправившись после ранения, Михаил Павлович принял под свою опеку полеводческую отрасль всех четырех колхозов сельсовета, стал участковым агрономом МТС. Работал и трактористом, землю пахал, сеял, хлеб убирал. Ударным трудом ковал инвалид войны победу над врагом. И вместе с женщинами-солдатками да ребятишками-подростками выковал. Победный май 1945 года застал Михаила Павловича на посту старшего агронома Обнорской машинно-тракторной станции. А спустя два года он уже возглавлял МТС, стал ее директором, было ему в ту пору всего 27 лет.
С этого времени, наверное, и начался закат Барманова и многих деревень сельсовета. Как подсчитали местные краеведы, в эти деревни с войны не вернулись более трех сотен солдат — отцов семейств, глав хозяйств. Подрублен был крестьянский корень, не дал он полноценной поросли. А где корни еще сохранились, поросль дали не в деревнях, а в городах.
Было время, когда мы радовались урбанизации, росту наших городов, связывали этот процесс с прогрессом. И всю страну, по замыслам «лучшего талантливого поэта нашей эпохи», видели городом-садом. Чувство местного патриотизма рисует таким же индустриальным центром . и наш Любим. И наш город растет. Но за счет чего? Не за счет естественного прироста его коренных жителей, а за счет переселенцев из села, главным образом населения Троицкого, Кирилловского и Покровского сельсовета. Закобякинцы и рузбугинцы пополняют население Костромы и Ярославля, а вот покровцы и бармановцы оседают в районном центре.
Когда опустели Мартьяново, Барманово, Починок, Петрово, никто сейчас точно не скажет. Нельзя сказать, что негативных сторон этого процесса не замечали в «верхах». Хрущевская оттепель, так называют время правления Н.С. Хрущева, явила нам пример административной суматохи, долженствующей, по мысли реформаторов, укрепить село, приостановить отток населения из деревень. Начались эксперименты-преобразования. Машинно-тракторные станции были преобразованы в лугомелиоративные (ЛМС), затем еще в какие-то, названия коих не упомнишь.
Михаил Павлович исправно директорствовал во всех этих искусственных новообразованиях, по-честному нес административную ношу. Бывало, что и проштрафливался. И тогда районным руководством бросался на задворки системы, во второй эшелон. Так, одно время он руководил приемным пунктом «Заготзерно», а потом нефтебазой.
С последнего места работы и на пенсию ушел, не выслужив у номенклатуры ни ордена, ни даже медали. Кстати сказать, он и не гнался за этими трудовыми наградами, большинство которых, считает он, давались не за подлинные заслуги. Что каса¬ется орденов, то они у него есть — солдатский орден Славы и Отечественной войны. Вот это заслуженные награды, кровью завоеванные. И носить их не стыдно.
М. П. Соколов считает, что таких, как он, незаметных, ничем, кажется, не прославившихся тружеников у нас много. И история их жизни — простая история. И это действительно так. Современники, люди нового поколения, переживающие сейчас тяжелые времена перестройки, могут даже упрекнуть их, своих отцов и дедов. Дескать, что же это вы, боролись-боролись, строили-строили, а страну завели на грань катастрофы, все построенное вами нужно перестраивать. Тут уж бы Михаилу Павловичу и его друзьям-ветеранам можно бы и повиниться перед молодыми: дескать, не тем путем шли и вас вели. Но что-то удерживает ветеранов от покаяния. Они, представители поколения М. П. Соколова, может быть, и не всегда правильным путем шли, а Россию, Родину спасли. А будет жить страна, люди в ней найдут правильную дорогу к лучшему будущему.
Н. ПЕТРОВ. Ленинский призыв, 9 февраля, 1991 г.
Дважды солдаты не умирают
Об Алексее Павловиче Степанове
Там, где появляется этот, богатырского телосложения, обаятельный, не лишенный чувства юмора, человек, становится шумно и весело. Он приносит с собой всех согревающий лучик света своей огромной души, и ни у кого, кто встречается с ним, не возникает и тени сомнения, что этот человек счастлив. А впрочем о том, что же такое есть это самое счастье, можно спорить бесконечно. Для них, прошедших кровавую мясорубку мировой и чудом оставшихся в живых, счастьем уже было одно то, что они могут дышать, могут видеть удивительный мир, в котором столько солнца и красок, слышать пение птиц и детские голоса.
Было у матери три сына... Алексей - младший. В 1941 году ему едва исполнилось 17 лет. Работал он в то время на Ярославском шинном заводе. Когда объявили о нападении на страну гитлеровцев, думали, что это ненадолго: несокрушимая и легендарная быстро прогонит врага с родной земли. И каждый мальчишка мечтал внести свою лепту в это правое дело. Стал добровольцем и Алексей Степанов. Это сейчас нередко отправляют в "горячие" точки необстрелянных, безусых юнцов, раньше было иначе. Армии нужны опытные кадры. Вот и Алексей сначала закончил аэроклуб в Тушине, затем Киевское танковое училище, эвакуированное в Кунгур, и только потом был отправлен на фронт. Молодые танкисты получили 21 новенькую самоходку. Молодость не ведает опасности. Вот и наши новобранцы решили устроить прямо в тылу врага гонки на танках: кто быстрее. Немцы, застигнутые врасплох, сдавались без боя. Танкисты освобождали деревню за деревней. Взяли множество пленных и 85 орудий. "За этот день вы, солдаты 954 самоходного гвардейского артиллерийского полка, сделали великое дело, если даже кто-то из вас завтра погибнет, то погибнет, выполнив долг перед Родиной", - сказал им генерал.
Дальше была Белоруссия... Алексей освобождал Рогачев, Столбцы... Белоруссия долгие годы находились в оккупации. За каждую деревню шли ожесточенные, кровопролитные бои. Местное население при виде наших солдат, уставших, измученных, но входивших на освобожденную землю с песнями, падало на колени и молилось, благодаря Бога и своих освободителей. Все - от мала до велика - собирали с поля сражения раненых, перевязывали, кормили. В заброшенной гостинице образовался своего рода госпиталь. Неподалеку от Самохваловского шоссе тяжело ранило и Алексея, который то терял сознание, то приходил в себя, истекая кровью. Его подобрали и принесли в "госпиталь". Впоследствии выяснилось, что у него 4 перелома тазовых костей, сдвинут позвоночник, нарушены функции жизненных органов. А в далеком Любиме мать Алексея получила похоронку...
Алексей оказался единственным лежачим пациентом 15-летних девчонок, которые ухаживали за ранеными до прибытия военно-полевого госпиталя. Среди этих сестер милосердия была и Валя Адащик. Худенькая, маленькая росточком, ей можно было дать лет 12. Она удивилась, когда через месяцы получила письмо от какого-то Алексея Степанова. И как она, похожая на ребенка, могла приглянуться рыжему верзиле, напоминавшему в своих сплошных бинтах египетскую мумию. Когда развернулся госпиталь, девчонки, уже привыкшие к своим подопечным, оказались не у дел. Мало того, их даже не пустили навестить солдат, за которыми еще вчера они ухаживали. И тогда раненые взбунтовались: "Как же так, эти хрупкие девичьи руки спасли нам жизнь, выходили". Начальству госпиталя пришлось уступить... Вскоре раненых расформировали. Алексея увезли в Могилев, затем в госпиталь имени Бурденко в Москву. После долгого лечения неугомонный Алексей вновь стал проситься на фронт. Война с Германией закончилась, и его направили на Восток - на японскую, оттуда-то и получила Валя от него весточку. А потом он и сам заявился с предложением руки и сердца. "Что ты, - отговаривала его старшая Валина сестра, - куда ей замуж, чахоточная она..." Но у бывшего танкиста воля и решимость - словно броня, он не собирался отступать. - "Я и сам инвалид второй группы". Так и увез он девчонку из Белоруссию в Любим. В январе 1946 года Валя сменила фамилию Адащик на Степанову.
За те 49 лет, что супруги Степановы вместе, много воды утекло. Воспитали они трех дочерей. Несмотря на болезнь, Алексей Павлович сумел закончить Лесотехническую академию имени Кирова. Впоследствии перенес несколько операций, три инфаркта. Все эти годы он трудился не покладая рук. Работал сплавщиком леса, водителем, механиком, инженером, начальником автобазы. Нелегкими были все эти годы. Частенько возле дома Степановых останавливалась машина "скорой", а иногда уже не было сил, чтобы жить дальше.
Глядя на Алексея Павловича, трудно поверить, что он инвалид 1 группы. Столько в нем жизнерадостности, оптимизма. На двоих хватит. И только Валентина Антоновна знает, какие муки и страдания ему довелось пережить. Случалось, что и ее охватывало отчаяние, но она вспоминала слова своей старшей сестры, овдовевшей в 26 лет: "Береги Лешу, если бы мой вернулся домой, пусть без рук и без ног, но живой, я бы его как зеницу ока берегла" - и исчезала тень сомнения: у каждого свой крест. Нужно нести его до конца.
Зацветают любимские сады, конечно, им далеко до садов Белоруссии, и землица у нас не так черна... Скучает Валентина Антоновна по родным краям, но рядом он, ее Алеша, а вдвоем и горе не беда. Да и думать о своих бедах, когда человек деятельный, некогда. У Степановых же: вечно требующий ремонта дом, хозяйство, огород. Алексей Павлович, ко всему прочему, заядлый рыбак, занимается изготовлением корзинок, санок.
"Было бы желание, а лекарство против скуки и печалей всегда можно найти", - считают Степановы. А в тяжелые минуты жизни достает Алексей Павлович "Книгу Памяти" в которой черным по белому написано, что гвардии лейтенант Алексей Павлович Степанов погиб на фронте 6 января 1945 года, и прибодрится: "Дважды не умирают".
С. Кедус. 1995 год.
Рассказ гвардейца
Об Юрии Леонидовиче Студенцове
- Много у нас замечательных героев Отечественной войны, очень много, - сказал мне офицер Середского райвоенкомата Иван Васильевич Иванов. Раскрыв папку с личными делами командного состава, он стал назы-вать фамилии лейтенантов, капитанов и майоров запаса, награжденных тремя-четырьмя орденами: - Лейтенант-пехотинец Сергей Щетинин... Три ордена. Медаль "За трудовую доблесть" получил после войны в колхозе. Бывший начальник санитарного поезда Миронычев, теперь всеми уважаемый врач районной больницы... Марков - председатель колхоза.
Все бывшие воины честно трудятся в мирной обстановке. Вот взять, например, из рядового состава товарищей Замыцкого и Гулюгина. Первый лишился ноги, но успешно водит комбайн, за сезон убрал сто двадцать гектаров. Второй без руки. Неплохо работает помощником бригадира тракторной бригады. А вот бригадир трактористов из Закобякинской МТС Студенцов, он гвардии техник-лейтенант. Под Сталинградом и на Курской дуге был старшиной. Но не в чине суть. Человек трижды ранен. Два раза горел в танке. Награжден орденами Красного Знамени, Отечественной войны I и II степени, двумя орденами Красной Звезды. Кроме того, имеет несколько медалей и семнадцать благодарностей.
Просматривая характеристику боевого танкиста, Иванов приводил отмеченные в ней примеры мужества русского воина. В Сталинграде Студенцов был ранен в голову, но не покинул поля боя и в госпиталь ушел только через трое суток. Под Курском, сам раненный, он вынес из-под огня товарища: у того были перебиты ноги …Механизаторы только что вытащили из ухаба долго буксовавший трактор и были сильно возбуждены. По внешнему виду невозможно было определить, кто из них бригадир: все в замасленных фуфайках, все забрыз-ганы липкой грязью. Я подошел к молодому по виду, но рано поседевшему с висков мужчине. - Вы - Студенцов? - Да, я - молодо блеснули живые карие глаза. Когда я попросил Студенцова поделиться воспоминаниями о войне, он несколько смутился: - Да стоит ли об этом писать. Чем я особенно отличился? Воевал, как и все танкисты... - В ответ на настоятельную просьбу сказал: - В таком случае приходите ко мне в нерабочее время, сейчас у меня на зерносушилке не все улажено.
И вот мы сидим с бывшим танкистом в его избе. Жена Юрия Леонидовича, учительница начальной школы Мария Петровна, уложила своих малышей спать. У Студенцовых пятеро детей. Старший, пятнадцатилетний Игорь, выучив уроки, внимательно слушает отца, рассматривает разложенные на столе фотоснимки танкистов. Вот они сидят, улыбающиеся, на башне танка в светлый день Победы; вот печально опустили головы пред могилой своего любимого командира. Юрий Студенцов никогда не считал и не считает себя военным по призванию. До войны окончил в Середе семь классов, потом пошел учиться в ярославскую школу ФЗУ: тогда, в тридцатых годах, бурно развивающаяся промышленность звала из деревень молодые здоровые руки. Юрий выучился на слесаря и стал работать на резинокомбинате. Слыл тихим, смирным парнем. В 1938 году был призван на действительную военную службу, попал в танковую часть. Через год, 17 сентября, молодой танкист принял боевое крещение. Часть, в которой он служил, участвовала в освободительном походе наших войск в Западную Украину и Западную Белоруссию. От этих погожих сентябрьских дней у Юрия Студенцова остались светлые воспоминания.- Нас засыпали цветами, - рассказывает Студенцов, - не только белорусы, но и бедняки-поляки: им тоже, видно, солоно приходилось от своих вельможных панов. При каждой такой встрече меня охватывала гордость за свою страну, хотелось служить ей до последнего вздоха.
Через год Юрий Студенцов демобилизовался, вернулся в родную деревню, женился. Мечтал приложить силы в сельском хозяйстве, но в памятный июньский день все его стремления рухнули...Юрий рвался в бой, но получилось так, что из маршевой роты его направили не на Запад, а на Восток. Поезд повез недоумевающих бойцов за Уральский хребет. На спешно эвакуированном тракторном заводе им сказали:- Будете делать себе танки. Надежнее стройте: самим на них придется бить фашистских захватчиков.
Нелегко было строить танки в приспособленных на скорую руку мастерских, почти под открытым небом. А первая военная зима, как известно, отличалась суровостью. На 40-градусном морозе работали по двенадцать часов в сутки, сами делали себе инструмент, недоедали. Но боевых танкистов, ставших слесарями, токарями, кузнецами, согревали первые победы Советской Армии под Москвой. - Весной сорок второго года, - подвернув лампу, - продолжал свой рассказ Юрий Леонидович, - мы наконец-то попали на фронт. Первая стычка была не в нашу пользу. Нам пришлось отступать от Воронежа.
Упорные бои на Дону, под Сталинградом и в черте самого города, названного затем городом-героем. Танкисты не только сдерживали натиск противника, но и частенько прорывались далеко на территорию, захваченную врагом. Студенцов воочию увидел зверства гитлеровцев над мирным населением. Видел трупы повешенных коммунистов и партизан, свежие братские могилы расстрелянных советских людей, слышал страшные рассказы женщин и стариков.- Даже нас, видевших виды людей, оторопь взяла. Под Сталинградом эсэсовцы, отступая, подожгли лазарет, до отказа наполненный раненными немцами. И мы вытаскивали их из огня. Как это, думаю, можно поджечь своих солдат? "Воевать до последней капли крови и, если надо, умереть коммунистами", - такова была наша клятва перед Сталинградской битвой. Многие из нас, в том числе и я, подали заявление о вступлении в партию.
В памяти Студенцова больше всего запечатлелись жестокие бои в Сталинграде, под Белгородом, на Корсунь-Шевченковском направлении. Да и как забудется Сталинград, когда здесь их экипажу приходилось до шести раз в сутки участвовать в контратаках, когда машину надо было вести мимо кладбища сгоревших танков. Юрий Леонидович рассказал о геройстве незнакомого ему автоматчика, которого они подвезли в своем танке до самого бруствера немецкого блиндажа, и он совершил подвиг, равный подвигу Александра Матросова - бросил в амбразуру гранату, заставив замолчать фашистских пулеметчиков, и тут же погиб от вражеских пуль. Так и остался неизвестным... А жаль, что никто сейчас не знает об этом отважном советском парне.- Тогда вас и ранило? - спросил я Студенцова. - Да, в голову, - и он, размахнув руками волосы, указал на шрам. - Крови много вышло... Ослаб. Помню: пить страшно хочется, а мне не дают. Говорят, что при потере крови и особенно при ранении в голову вредно пить... - И вы... в таком положении не ушли из танка... - Кто же вам сказал?.. - В военкомате... - Удивительно. Все знают. Так некуда же было уйти и некогда... Ранили меня ночью, а на рассвете немец пошел в атаку. Куда из танка выскочишь? И кто его поведет? Ну и хорошо, что не ушел. У нас этот бой был удачный. Три танка уничтожили - раз! Наблюдательный пункт сбили - два! Кроме того, забыл рассказать, в этом бою мы генерала в плен взяли. Смотрим: летит в самое пекло мотоцикл. Мотоциклиста сбил комиссар Латышев. Мотоцикл - в канаву, а из люльки, глядим, вылезает второй пассажир - с лампасами на штанах. Хороша находка! Так что я крепился не напрасно: удачный был бой после моего ранения.- В госпиталь меня через три дня направили, но долго там не залеживался: скучно как-то без своих ребят, свыкаешься с ними. Все думаешь: пролежишь тут долго, потом направят тебя в другую часть, а там неизвестно, какие друзья будут. Полегчало немного, и стал проситься к своим. Вот после Курской дуги и рад бы был скоро в часть вернуться, да никак не мог.
В битве под Курском и Белгородом, принесшей, как известно, блестящую победу Советской Армии, гитлеровцы пустили новые танки с устрашающим названием "тигры". Фашисты, по показаниям пленных, возлагали на них большие надежды, но и хваленые танки не спасли обессиленную под Сталинградом гитлеровскую армию от разгрома. Конечно, бои были жаркие. Обе стороны несли потери в живой силе и технике. В танке, который вел Студенцов, находился командир батальона Александр Ушаков, уроженец Ярославской области. Это был смелый воин и в то же время чуткий человек, общий любимец бойцов. Под его командованием наши танкисты сожгли не одного "тигра". Но в конце яростного боя, когда уже явно чувствовалось, что победу одерживают наши войска, произошла трагедия, в которой пострадал весь боевой экипаж Ушакова, и сам он пал смертью храбрых.- Помню, - рассказывал Юрий Леонидович, - когда мы рвались вперед, командир приказал ударить по вражескому танку. Наши снаряды метко попали в цель, но какой-то "тигр", прикрывавший отступление, продырявил нашу машину. Я очнулся. Танк горит. Чувствую: по нему дали еще выстрел. Радист кричит: "Юрий, спасайся!" Подымаюсь - силенки нет. Глаза залило кровью. Снарядом разбило триплекс - потом сколько мелких стеклышек из головы вытащили. Не помню, как очутился на воле. Катаюсь по земле... Все на мне горит. Кое-как погасил на одежде огонь. Комбат наш погиб, а заряжающего с Колей Шашковым выволокли из танка. У того ноги были перебиты. Только успели его оттащить на несколько метров, наш танк взорвался...Лежим на земле за небольшим укрытием: пули-то и раненых не милуют.- Куда теперь? - шепчет Коля.- Хотя бы до артиллеристов, - говорю, - добраться, помогут. Сгоряча и боли как будто не чувствую. Волочем по земле своего заряжающего. Позабыл его фамилию: он у нас новенький был. Просит: "Оставьте, санитары подберут". Где, мол, тут санитары! Далеко мы его протащили, не помню, сколько метров. До артиллеристов не добрались. Навстречу - наш связной танк. посадили нас, троих раненых, но не проехали километра, как снаряд из дальнобойной пушки по связному танку, нашему спасителю, ударил. Вот не повезло, так не повезло! Пришлось опять ползти. Но что было дальше, я не помню. Очнулся в госпитале. Сестра говорит: "Не думали, что выживешь". Так тогда все осколки из меня и не вынули, сейчас еще иногда маленькие выходят.
- Получила я от тебя тогда письмо, - вступила в разговор Мария Петровна, - и распечатать не могу. Почерк чужой. Стою - ни жива, ни мертва. Погиб, думаю.- Так я же сам-то не мог писать: руки были обожженные, только два пальца остались почему-то целы. Они были без бинта. Хорошо, хоть папиросу да ложку кое-как можно было держать. Больше двух месяцев пробыл в госпитале. Выписали - не знаю, куда и податься. Где наша часть? Вышел на перекресток. Вижу: знакомый шофер. Обрадовался. В машине так меня натрясло, что приехал в часть, а от слабости голова кружится, по стенкам хожу. Командир увидел:- отдохни,- говорит,- денька четыре и опять пойдем фашистов преследовать. - Были и после жаркие стычки, - продолжал Студенцов, - не скоро до Вены дошли.
Юрий Леонидович перебирал фотокарточки с видами румынских, венгерских и советских городов, снова вспоминая своих боевых товарищей. Привлек внимание снимок, запечатлевший радостную встречу советских танкистов с жителями Праги. Здесь уже танкист Студенцов был в форме лейтенанта. - Почему же вы не пожелали остаться в армии кадровым офицером? - спросил я Юрия Леонидовича.- Оставляли. Но... потянуло на родину, к своим тракторам. Я почему-то никогда не мечтал быть военным, хотя и уважаю эту трудную и - ясно каждому - важную профессию. Отпустите, говорю, домой. Потребуется - вернусь. Но... хорошо бы, если не потребовалось... - И Юрий Леонидович долгим ласковым взглядом обвел своих пятерых, сладко спавших детей.
Н.Колотилов. В кн. Люди боевой доблести 1958г. стр. 208-214.
Пример служения Родине
Об Анатолии Павловиче Субботине
Дорогие пионеры Васьковской восьмилетней школы, Архангельской области. Ваше обращение ко мне рассказать о славных боевых делах в годы Великой Отечественной войны моего брата Анатолия Павловича Субботина, героически погибшего на фронте в ожесточенных боях с немецко-фашистскими, а также Ваше предложение и решение присвоить его имя пионерской организации Васьковской восьмилетней школе вполне разделяю и одобряю. Юная, короткая жизнь Анатолия была настоящим примером патриотического служения нашей Родине и народу.
Родился он 1-го декабря 1924 года, в д. Красногорье, Парфентьевского с/с, Пречистенского района, Ярославской области; в семье крестьянина. С детства очень любил природу, птиц, животных. Любил спорт: зимой - лыжи, летом - реку, лес. Со старшими был вежлив, за что его все любили и уважали; смело и решительно выступал на стороне малых и справедливых. Был трудолюбив и всегда помогал родителям в колхозе и по хозяйству. С завистью глядя на учеников, пошел в школу, когда ему еще не было и семи лет. А когда в школе его не хотели принять, то он горько заплакал и, сев за парту, сказал: - "Я хочу учиться как все ребята". Учился хорошо, старательно; любил выполнять уроки только самостоятельно. Когда товарищи по школе обращались к нему за помощью, то он всегда охотно помогал. Был октябренком, пионером, комсомольцем - активным общественником, хорошим учеником Любимской средней школы. Окончив 10 классов, мечтал стать врачом или инженером-судостроителем. Подал заявление в Ленинградский судостроительный институт и, получив вызов, поехал сдавать вступительные экзамены. Но вероломное нападение фашистской Германии на Советский Союз 22 июня 1941 года, и быстрое продвижение немецко-фашистских войск на московском и ленинградском направлениях, вынудили ряд промышленных предприятий и учебных заведений эвакуироваться в глубь нашей страны, в том числе эвакуировался и судостроительный институт.
Когда началась война, Анатолию не исполнилось еще и семнадцати лет. Его отказались взять даже добровольцем на фронт. Но враг топтал родную землю. Каждый день газеты и радио приносили известия о новых чудовищных зверствах фашистов.
Чужеземец землю топчет, Жжет колхозные поля;
Соберись народ могучий и обрушься на врага!
Разгроми его фашистов и проклятую орду,
И на Западе далеком спой победную весну! -
писал он мне с негодованием тогда. Да, невозможно выразить словами все ужасы, бедствия, горе и тяготы советского народа, в которых рождались, закалялись и мужали гнев и ненависть к врагам нашей Родины.
Над страной, как набат звучали слова и мелодия песни: «Вставай, страна огромная» Всюду были плакаты и транспаранты: - "РОДИНА - МАТЬ ЗОВЕТ!" Все советские люди, способные держать оружие в руках, шли на фронт добровольно и по призыву Родины. В тылу врага рождались партизанские отряды и комсомольские подполья. У станков на фабриках и заводах, на полях колхозов и совхозов становились женщины, дети и старики, заменившие своих мужей, отцов, сыновей и братьев, ушедших на фронт.
На наше поколение выпала тяжелая доля - спасти честь, свободу и независимость советских людей.
Победа над врагом ковалась на фронтах и в тылу. Фронт и тыл были едины. Какой героизм и подвиги приходилось проявлять советским людям, вы много слышали в лекциях и докладах, видели в кинофильмах и читали в многочисленной литературе. Мог ли Анатолий оставаться в тылу? В декабре 1943 года, закончив танково-техническое училище, младший лейтенант Субботин Анатолий прибыл в распоряжение командира танковой части, полевая почта 26483, 1-го Украинского фронта.
В своем первом письме, написанном с фронта 5.12.43 года, Анатолий писал: - "Здравствуй дорогой брат! Шлю огромный фронтовой, гвардейский привет с правого берега Днепра! Желаю успеха в твоей жизни и работе. Спешу сообщить, что прибыл к месту назначения и влился в семью танкистов-гвардейцев. Боевые традиции нашей части замечательные, заслужившие внимания всей нашей Родины, и, как огня, ее боится противник. Традиции эти буду держать и приумножать. Жди письма после первого боя. Целую крепко, крепко. Толя".
В письме к родителям, написанном через неделю после прибытия на фронт, Анатолий сообщал о первом подбитом фашистском танке. А через месяц на его боевом счету было 18 сожженных вражеских машин.
В другом письме с фронта, от 23 января 1944 года, Анатолий писал: - "Здравствуй дорогой брат, Серафим! Шлю боевой привет и массу наилучших пожеланий в твоей боевой жизни летчика, в работе и в здоровье. Спешу сообщить, что пока жив и здоров. Живу хорошо, воюю так же неплохо. За образцовое выполнение задания командования награжден орденом Красной Звезды и представлен к ордену Ленина. Надеюсь, что мы с тобой встретимся в родном доме. А пока будем гнать фрицев проклятых с нашей священной земли. Может и ты где-нибудь рядом со мною, так как часто приходится видеть наших "илюшиных" в сопровождении "ястребков" - верных друзей. Пока все, пиши. Целую. Толя".
О своих боевых делах Анатолий сообщал и домой - родителям. Читая письма мать, Агриппина Васильевна, не узнавала Анатолия: - разве это пишет ее сын, мальчик, совсем недавно расставшийся со школьными учебниками? Письма писал другой, возмужавший в боях человек: - На украинскую землю я пришел не погибать, а освобождать украинцев от немецкого ига, от рабства. Да, это действительно рабство, - писал Анатолий в одном из писем. - Если бы нам сейчас встретиться (а мы, конечно, встретимся скоро), то я бы рассказал вам подробно о чудовищных зверствах фашистов; то, что пишут в газетах - это действительная правда, и я бы сказал, пишут еще очень мало... Сердце сжимается, глядя на все их преступления, и появляется такая ненависть, что бьешь эту фашистскую свору, как бешеных собак, а стрелок, вы знаете, я неплохой.
Во фронтовой газете вскоре появилась заметка. Она называлась "До последнего дыхания". "Экипаж гвардии младшего лейтенанта Субботина, - говорилось в ней, - во время последних боев уничтожил три танка, две самоходные пушки, до десяти автомашин, 30 повозок, перебил около 400 гитлеровцев".
В письме из с. Лечковка 30 января 1944 года он писал: - " Вчера вышел из горячего боя - потерял машину, но ничего - дорого пришлась фрицам моя машина, около десятка танков, больше того автомашин, около сотни фрицев - вот чем они взяли мою машину. Эх, если бы ты посмотрел, в каких переплетах побывал я..., - волосы дыбом, но знаешь, я хладнокровен - это самое главное в жарком бою. За эту операцию я награжден третьим орденом. Если смотришь кино, то смотри мою физиономию у своей боевой машины в киножурнале за январь месяц 1944 года".
А вот еще заметка из той же газеты, написанная неделей позже под заголовком "Боевой счет офицера Субботина". В ней говорится: - "Гвардии младший лейтенант Субботин на танке первым ворвался в населенный пункт и занял западную окраину села. Немецкая пехота несколько раз контратаковала смелый экипаж. Но каждый раз танкисты отбивали контратаки вражеской пехоты. В этом бою Субботин уничтожил еще 40 гитлеровцев".
С февраля 1944 года письма от Анатолия стали приходить из Шепетовки, памятной всем по книге Николая Островского "Как закалялась сталь". И в тех местах, где в гражданскую войну получил первую закалку Павел Корчагин, теперь защищал родную землю Анатолий Субботин и его славный экипаж - представители нового племени комсомольцев, воспитанных живым примером Корчагина.
В одном из писем из Шепетовки Анатолий писал: - "Завтра иду в бой, за меня не беспокойтесь, дорогие мои, я с вами и вы всегда со мной, осталось уже немного до нашей встречи. В бой иду коммунистом, фрицев буду бить так, как подобает коммунисту, хотя и будучи комсомольцем - крепко им от меня досталось!"
Экипаж Анатолия Субботина всегда шел впереди атакующих, его танк первым врывался в Малин, Житомир, Янушполь и многие другие украинские города и села, оккупированные противником. "Героем боев под Житомиром" называли Субботина в полку и в батальоне, которым командовал Дважды Герой Советского Союза Хохряков С.В. Во время боевой операции при освобождении села Белогородка, Каменец-Подольской области Анатолий Субботин геройски погиб в бою вместе с экипажем. Военный корреспондент Михаил Брагин был очевидцем его гибели. В статье "Батальон идет на Запад", помещенной в газете "Правда" № 116 от 14 мая 1944 года, он рассказывает, что танки взвода Субботина первыми атаковали неприятеля. Они ворвались в село, где был расположен крупный опорный пункт врага. Завязался ожесточенный бой. "Облако огня взметнулось там, где шел танк Субботина, - писал корреспондент. - Тяжкий грохот потряс воздух. Вражеский снаряд, очевидно, попал в укладку еще неизрасходованного комплекта боеприпасов в танке, они сдетонировали и взорвались. Взрывом огромной силы снесло башню, и в стальной горящей купели бесследно исчезли лейтенант Анатолий Субботин и его боевой экипаж".
Там, где шел этот бой, местные жители поставили памятник экипажу Анатолия Субботина. Впоследствии памятник перенесли в центр села. В сердцах людей навсегда осталась память о славном Герое-танкисте. Его биография коротка, Анатолий пробыл на фронте только четыре месяца. Но это славная биография. Достаточно сказать, что за это время он получил четыре правительственные награды - орден Ленина, ордена Красного Знамени, Красной Звезды и Отечественной войны 2-ой степени.
Анатолий погиб, но ему очень хотелось дождаться дня победы, обнять родных, а потом пойти учиться, заниматься мирным трудом. Как напутствие живым звучат его слова, написанные младшему брату с фронта: - "Очень рад, что ты живешь хорошо, отдыхаешь, а главное учишься хорошо, это, Костя, самое главное..., перед тобой все дороги открыты... Так что, Костя, один мой тебе совет: - учись, учись и учись".
Велика была боль, тяжела была утрата для меня и для семьи. В минуты тяжкого раздумья о постигшем горе родились слова, написанного мною стиха «Экипаж машины боевой» которые я посвятил своему брату Анатолию. Пусть над Родиной будет вечно мирное небо, пусть сердце матери не будет разрываться от безутешной тоски по погибшему сыну, пусть растут новые города, наряжается в сады земля наша, а молодежь учится, работает, созидает. За это отдал свою юную жизнь Анатолий Субботин и многие другие, известные и еще не известные нам герои. Учитесь, наука ускоряет опыты быстро летящей жизни; позволяет шире и глубже познать законы и неисчислимые богатства материального мира...
Я говорю от имени тех, с кем вместе воевал, с кем видел страну в огне, с кем отстаивал завоевания Великого Октября, честь, свободу и независимость советских людей, счастье тех, кто еще не родился сейчас.
Я говорю от имени комсомольцев героических лет Великой Отечественной войны. Нам было очень трудно. Мы шли рядом со смертью. Мы узнавали на своем горьком опыте, что необходимо солдату для победы на войне, это - честность, храбрость, стойкость, выдержка и мужество, хитрость и ненависть к врагу, умение и стремление победить во имя Родины и свободы своего народа. Вырабатывайте эти необходимые качества у себя. Любите Родину, всеми своими силами стремитесь сделать ее еще лучше, еще краше, еще могущественнее. Помните о тех мужественных богатырях, которых нет в живых. Они отдали свою цветущую жизнь за жизнь и счастье ваше.
Герой Советского Союза, гвардии полковник С. Субботин. 1966 год.
Расстрелянная песня
О Нине Александровне Талановой
Человека можно уничтожить,
Но его нельзя победить.
Э. Хемингуэй.
Воскресным днем 22 июня сорок первого года Нину Таланову (Таланова - девичья фамилия Нины Александровны Линевой. Она вышла замуж за два месяца до начала Великой Отечественной войны) оторвал от книги нетерпеливый тревожный стук. Девушка подбежала к окну и распахнула его. У окна стояла Маруся, ее подруга. - Нинушка, беда! - крикнула она, поправляя сбившуюся косынку. - Слыхала, война началась?!- Нина не сразу осознала всю глубину происшедшего вначале у нее мелькнула мысль, что подружка ее "разыгрывает", и хотела было отчитать ее за столь неуместную шутку. Но, взглянув еще раз на взволнованное Марусино лицо, она окончательно поверила ее словам и бросилась к двери, на улицу, еще не отдавая себе ясного отчета, зачем и куда спешит. Она твердо поняла лишь одно, что весь налаженный ритм ее жизни неожиданно нарушен и что сегодня ей уже не идти с Марусей на озерцо, и не читать там с ней любимых пушкинских стихов, хоть и выходной день. "Значит, война!.. Что ж, она тоже пойдет на фронт - ее, медички, место там, на переднем крае", - думала Нина, направляясь в контору торфопредприятия, в амбулатории которого она работала фельдшером. Перед мысленным взором Нины прошла вся ее жизнь. Частые переезды семьи с отцом - военным комиссаром - из одного районного городка в другой, учеба в Пошехонской школе, потом - в Ивановском медицинском училище.
На другой день комсомолка Нина Таланова отправилась в военкомат. Сюда то и дело прибывали группами и в одиночку люди, полные решимости биться с врагом. - А вы куда, девушка? Таких молоденьких мы не имеем права брать, - сказали Нине в военкомате.- У меня есть свое право - любить Родину и защищать ее. Я - фельдшер и могу пригодиться на фронте! - ответила та... "Здравствуйте, дорогие папа и мама! - писала она вскоре своим родителям. - Сообщаю Вам, что сейчас нахожусь в Иванове, в госпитальной роте. Проходим подготовку по своей специальности, а потом отправимся на фронт... Особо не расстраивайтесь. До свидания! Крепко, крепко целую. Ваша дочь Нина".
А 17 августа Александр Дмитриевич и Глафира Михайловна Талановы получили еще весточку от дочери: "Выезжаю из Иванова в неизвестном направлении. Адрес мой будет: Действующая армия, полевая почта 947, медико-санитарный батальон... Обо мне не расстраивайтесь. Надеюсь, что вернусь с победой. Посылаю вам фотокарточку с себя в военном обмундировании. Пока до свидания. Крепко, крепко целую. Ваша дочь Нина". Это было последнее письмо от Нины Талановой. В начале сентября сорок первого года медсанбат, где служила она, попала в окружение. Яростно отбивались от наседавших гитлеровцев советские воины, стремясь прорвать их кольцо. Но силы были далеко не равные...
В небольшом старинном городке Стародуб фашистское командование устроило "гросслазарет" – больницу для военнопленных, стараясь тем самым продемонстрировать миру свой "гуманизм". Сюда-то и привезли пленных медсестер, в том числе и Нину. - Ви будет лечить этих челофек: великой Германии нужен рабочий рук, много рабочий рук! - вышагивая перед шеренгой безмолвствующих девушек, говорил немецкий офицер. И началась изнурительная работа под неослабным надзором гитлеровцев. Полуголодное существование несколько скрашивалось сознанием того, что лечат-то они все же своих раненых бойцов, попавших в неволю. И еще не угасала в сердцах твердая вера в то, что наступит день, когда они станут свободными. Среди раненых было несколько офицеров-коммунистов. Выведав, что в Стародубе действуют партизаны, они постепенно установили с ними связь. Создав инициативную группу, исподволь готовили побег, чтобы, вырвавшись на свободу, встать в ряды народных мстителей. В группу вошла и фельдшер "гросслазарета" Нина Таланова. Со всей комсомольской страстью и отвагой отдалась она опасной подпольной работе. Пользуясь тем, что ей разрешили выходить в город, рискуя жизнью, тайно выносила из больницы и передавала партизанам необходимые им медикаменты. А от них получала информацию с Большой земли - у партизан был радиоприемник.
Но над патриотами уже сгущались тучи. Один из раненых, некий Гулевский, выслуживаясь перед фашистами, выдал подпольную группу. Нину Таланову и ее товарищей бросили в застенок. В городе тоже начались аресты... Мрачный кабинет гестапо. За столом - офицер. От него только что увели с допроса очередную истерзанную жертву. А вслед за тем конвоиры втолкнули сюда Нину.- Садитесь, фройлен! - учтиво указал ей на стул гестаповец. Таланова осталась стоять. - Хорошо! Вы нам расскажите, кому в лазарете передавали сведения от партизан. - Молчание.- Такой молодой следует быть благоразумнее. Мы ценим чистосердечное признание. - В ответ ни слова. Презрительным взглядом смотрит комсомолка на гитлеровского палача. И тот не выдерживает Нининого молчания. Он выскакивает из-за стола и жестоко бьет девушку... Нечеловеческим пыткам подвергли гестаповцы Нину: они избивали ее на холодном полу каземата тяжелыми сапогами, затем, не добившись ни слова, отрезали ей пальцы на левой руке. Но Нина продолжала молчать. Дух комсомолки поддерживали томившиеся в соседних камерах стародубские патриоты: они стучали ей в стену, ободряя, а временами, несмотря на толщу стен, до ее слуха явственно доносились звуки мужественной песни: «Вставай, проклятьем заклейменный»… Нина, превозмогая боль, приподнималась с пола и, чувствуя в себе прилив сил, глухо подхватывала: «Это есть наш последний и решительный бой... В один из июньских дней 1943 года из Стародуба выехал в сторону Клинцов черный автофургон. На безлюдном пустыре остановился. Из фургона подталкиваемые автоматными дулами вышли под солнечное небо узники. Среди них была девушка в изорванном батистовом платье - Нина Таланова, истерзанная, но не сломленная. Взявшись за руки, они гордо вскинули головы и, глядя на выстраивающихся автоматчиков, запели "Интернационал".
"Вашу дочь Нину зверки убили фашистские изверги за участие в подпольной партизанской работе, - пишет родителям Нины инвалид Великой Отечественной войны Павел Яковлевич Волков из ивановской деревни Кобяки, хорошо знавший девушку по Стародубскому "гросслазарету", где лежал с раненной ногой. - Ее долго томили и пытали, но она никого не выдала, погибла и унесла с собой все, что знала. После ареста Нина сумела передать нам коротенькую записку со словами: "За меня не беспокойтесь - я горячо люблю свою Родину, люблю вас и никого не выдам...". Когда освободили эту местность, то мы ездили туда, где расстреляли патриотов - в город Клинцы. Некоторых погибших привезли в Стародуб и тут похоронили. А Нину, которую опознала ее подруга - медсестра, похоронили там же, в отдельной могиле - в центре города".
"...Да, Александр Дмитриевич, - писал в 1944 году отцу Нины начальник Стародубского райотдела НКВД, друг его юности Агапов. - Ваша дочь погибла. Но она должна стать гордостью для всех нас, Нина проявила себя как герой, мужественно отдала свою жизнь в борьбе против немецких извергов".
Что думала девушка в последнюю минуту, стоя перед зрачками автоматов? Может быть, вспоминала на миг родную Волгу с песчаными плесами, или возникли вдруг перед ее взором милые лица отца и матери, а может быть, подумала о том, что до обидного рано приходится ей уходить с этой родной земли... Мы сидим с матерью Нины - Глафирой Михайловной - в ее просторной избе в деревне Пшеничново и молчим. По изборожденным морщинками щекам ее на пожелтевшие письма дочери скатываются крупные слезы. И мне захотелось встать и до земли поклониться этой старенькой, так много пережившей женщине, поцеловать ее натруженные за долгую жизнь руки, выпестовавшие замечательную дочь-патриотку. С бревенчатой стены с увеличенного портрета на нас смотрит Нина. Русые волосы над чистым широким лбом, не по летам серьезный взгляд умных привлекательных глаз. И почему-то ловишь себя на мысли, что вот такой человек и не мог поступить иначе в самую трудную минуту. И еще подумалось, что живут рядом с нами люди, обыкновенные люди, а случись, выпадает на их долю тяжкое испытание, и они выдержат его так же стойко, как эта девушка. В этом необратимая диалектика жизни нашего свободолюбивого общества, норма поведения советских людей, утвердившаяся и ведущая свое начало от Великого Октября. И в тягостные минуты возникли сами собой в памяти недавно читанные мной взволнованные стихи Владимира Туркина, посвященные Зое Космодемьянской:
Прости! Перед твоей могилой
Я молча говорю: прости
Что нас, мальчишек, не хватило
В тот час, чтобы тебя спасти.
Прости, что мне под небом звездным
К твоей плите носить цветы,
Прости, что мне остался воздух,
Каким не надышалась ты...
Прости, что мы глухи порою,
Прости, что слепы мы подчас
К необъявившимся героям,
Живущим среди нас.
На столе, среди фронтовых писем и документов, увидел трудовую книжку - будто новенькая. Это ее, Нины. Листаю странички: все чистые, только на первой короткая запись гласит, что фельдшер Нина Александровна Таланова 17 сентября 1939 года принята на работу в амбулаторию Яковлевского торфопредприятия Ивановской области. И все. Только начало трудового пути, прерванного войной. Фашистская пуля подвела роковую черту под жизнью девушки, оборвала песню на самом запеве. Нина отдала самое дорогое, что есть у человека, - молодую жизнь за то, чтобы свободна была Родина. И благодарная Родина никогда не забудет свою славную дочь.
М.Глазков. "Птицы возвращаются к гнездовьям", 1970г., стр. 40-45.
Родной брат Нины, Валерий Александрович Таланов, живет в Любиме. В начале войны он работал на почте, в спецсвязи. Была оформлена бронь, но, узнав о гибели сестры, Валерий больше не мог находиться в тылу, подал заявление добровольцем на фронт. Отец работал в военкомате, и не стал препятствовать, в начале 1943 года девятнадцатилетний юноша был направлен в Ленинградское военно-инженерное училище, которое дислоцировалось в Костроме. Закончить его не удалось. Курсанты вытаскивали понтоны из Волги. В ледяной воде Валерий так сильно простудился, что попал в госпиталь. Из училища по состоянию здоровья отчислили, направили на пересыльный пункт. Там поинтересовались, кем был до войны?- Связистом.- Связистом. Очень хорошо. - Показали, как размотать провод с катушки, и на фронт. Кто такой связист на войне, конечно, понимаете. Под свист пуль противника перебегали они с высотки на высотку, обеспечивая связь. Гибли связисты чаще других, становились добычей снайперов. А если обрывалась связь на передовой, связист отправлялся и туда, иногда ценой собственной жизни, умирая, он успевал закусить концы провода, и летела морзянка, летели команды по этой тоненькой нити, тянул которую связист.
В 1945-м Валерий Таланов вернулся в Любим. И опять работал в связи. Выжившие фронтовики отличались особым желанием жить полнокровно, с пользой, учиться и созидать. Таким же был и он. В 1953 году поступил учиться в Ярославский автомеханический техникум. Окончил и поменял специальность, стал работать на Любимской ГЭС, потом Тепловая построилась, перешел туда, одно время преподавал в школе-интернате электротехнику. Готовил электромонтеров. Работал и мастером в Ярэнерго. Куда бы судьба не забрасывала Валерия Александровича, старался жить и работать честно и с полной отдачей. Постарел ветеран, редко куда отлучается от благоустроенной квартиры. Но крепкие его корни - его дети и внуки навещают, не дают скучать. Да и супруга, выбранная раз и навсегда в первый же послевоенный год, всегда рядом. Присядут они вечером, скрестят натруженные руки, поглядят друг на друга, многое вспомнят, о многом переговорят. А пока живы они, живы и их родные, честно сложившие головы на фронте, живы в памяти, в фотографиях и рассказах.
Это умение
хочется передать молодежи
Об Анне Васильевне Татариновой
В этом году исполнилось 40 дет со времени снятия блокады Ленинграда. Группа учащихся 53 школы Ярославля под руководством учительницы Титовой Галины Афанасьевны собрала материал о судьбах некоторых ленинградцев, эвакуированных после блокад¬ной зимы в Ярославскую область. Для многих из них Ярославская земля стала второй ро¬диной. У них состоялась встреча с ленинградкой, - бывшим главным врачом Любимской районной больницы коммунистом Татариновой Анной Васильевной. Встреча с таким человеком - это добрая школа правильного отношения к людям и к работе.
Этот очерк посвящается врачу с Невских берегов, замечательному хирургу, человеку высокого долга и доброты Анне Васильевне Татариновой.
Она жила в Ленинграде и была студенткой Второго Ленинградского медицинского института, когда началась Великая Отечественная война. С первого дня войны судьба ее слилась с судьбой народной: работа на строительстве оборонительных сооружений на по¬дступах к городу, потом курсы дружинниц, дежурство во время бомбежек, тушение зажи¬гательных бомб, а потом работа в госпитале, который был оборудован во Дворце пионе¬ров на Мойке. Здесь лечили ленинградцев, получивших во время бомбежек и обстрелов ожоги, ранения, и истощенных от голода. Анна Васильевна говорит: «Вспоминая это время, с высоты своего возраста оцениваешь главное: как четко и хорошо организована была в блокадном Ленинграде медицинская помощь. Трое суток в неделю занимало дежу¬рство в госпитале и трое суток в неделю занятия в институте на втором курсе. Работали и учились, не снимая пальто и валенки, хотелось есть, сил становилось все меньше и мень¬ше. В ноябре сорок первого начали от голода умирать мужчины, потом женщины и дети. Но город продолжал жить, работать, защищаться.
Четкая организация и дисциплинированность во всем. Вот это умение четко и орга¬низованно работать в любой обстановке хочется передать молодежи».
В морозные январские дни она сдала отлично экзамены за второй курс. Но голод, изнуряющий труд подточили силы, и 8 апреля сорок второго года рассталась Анна Васильевна с Ленинградом. В этот весенний день последние колонны машин по таящему льду Ладоги увозили больных ленинградцев на Большую землю, среди них была и Анна Васильевна, истощенная голодом, тяжелобольная.
Через несколько дней эшелон остановился на станции Всполье. Отсюда истощенных, больных людей развозили по школам города. Один из эвакопунктов находился напротив проходной завода «Пролетарская свобода» в школе № 13. Здесь ярославские врачи спасали ленинградцев. Анна Васильевна хорошо помнит эти дни: думы о Ленинграде постоянная тревога за мать и младшего брата, оставшихся в осажденном городе. Двое ее старших братьев воевали на фронте, от них не было известий.
Когда появилась способность ходить, главный врач эвакопункта привлек ее как медицинского работника к уходу за больными. Для многих эвакуированных Ярославская земля стала второй родиной, стала она второй родиной и для Анны Васильевны, но не сразу. Ей стало известно, что медицинский институт из Ленинграда эвакуирован на Северный Кавказ в Кисловодск. Долг заставил ехать туда. Учебу на третьем курсе Анна Васильевна совмещала с работой в эвакогоспитале 31-77, затем в эвакогоспитале 20-40. У нее, у субординатора, был отдельный корпус, 115 коек, а обслуживающий персонал - три человека. Приходилось делать по 140 и более перевязок в день.
Немцы отступали, в кровопролитных боях наши войска освобождали родные города. Раненых поступало много. Весь медицинский персонал работал с небывалым подъемом, быстро, слаженно, четко.
Вот они – девушки - субординаторы госпиталя 20-40. Сняли девчата белые халаты, взяли книги и уселись ненадолго в тень на траву повторить еще раз лекции перед экзаме¬ном. Среди них и Анна Васильевна, слегка улыбаясь, смотрит прямо в объектив, как будто вглядывается в человека. Такая молоденькая, а сколько пережито! Анна Васильевна получила извещение, что два ее старших брата погибли в боях, а младший с матерью в состоянии дистрофии эвакуирован в Ярославскую область. А она продолжала спасать и спа¬сать раненых. Доставленный в госпиталь после тяжелого ранения офицер Советской Ар¬мии Владимир Семенович Татаринов, которого вернули к жизни руки и забота молодого врача, стал впоследствии мужем Анны Васильевны. Так складывалась судьба этой замеча¬тельной женщины.
Окончание медицинского института совпало с Днем Победы. 9 мая она получила диплом с отличием и была распределена на кафедру инфекционных болезней. Молодого врача ждала ординатура, научная работа. Но Анна Васильевна распорядилась судьбой иначе. Она едет к министру здравоохранения с просьбой перераспределить ее, ей хотелось быть врачом-практиком, работать в Ярославской области, в которой так много делалось когда-то для спасения ленинградцев. Ее решение удивляло тех людей, которым было непонятно, как можно работу в городе добровольно менять на работу в провинции. А Анна Васильевна знала, что людей надо лечить везде, и с направлением Министерства прибыла в Ярославский облздравотдел. Отсюда она была направлена на работу главным врачом в село Курбу.
В Курбу ехала не просто врач, а человек большой души и высокого долга. Такой Анну Васильевну запомнили старожилы села. Это было тяжелое послевоенное время, ког¬да не было освещения, телефона, недоставало специальной литературы, но были конспек¬ты лекций, а главное, было огромное желание помочь людям. Анна Васильевна организо¬вала в Курбе хирургическое отделение. Ее глубоко уважали. Районный совет наградил ее Почетной грамотой и подарком - отрезом на пальто и книгой по хирургии. А благодарные Курбские пациенты с чувством признания писали о ней в районную и областную газеты.
После прохождения курсов специализации по хирургии и курсов повышения квалификации Анна Васильевна была направлена хирургом, а потом главным врачом райбольницы в город с красивым названием Любим. Далеко за околицу и со слезами провожали ее жители села Курбы.
Анна Васильевна вспоминает своего учителя, профессора института имени Склифосовского, Юдина Сергея Сергеевича, члена Академии наук, ученого с мировым именем, который внушал молодым врачам, что главное в их работе - энтузиазм, не считаться со временем: «Перед нами жизнь человеческая, все остальное откладывается». Это стало убеждением и стилем работы Анны Васильевны, врача, очень строгого и требовательного к себе и к другим.
Повезло любимцам: большую часть жизни и сил Анна Васильевна отдала им. На вопрос, что она считает главным в жизни, Анна Васильевна отвечает: «Быть нужной людям». На скольких человеческих судьбах отразилась ее жизнь! И сколько людей сейчас работают, растят детей и внучат, справляют юбилеи только потому, что в тяжелый час их жизнь была доверена врачу с золотыми руками и добрым сердцем, врачу подвижнику с берегов Невы, Анне Васильевне Татариновой. Сама она одиннадцать раз отдавала свою кровь больным. Многие ей так и пишут: «Живу потому, что на свете есть Вы». Так пишет и Смирнов Юра, что жил в селе Ермакове. Это оттуда однажды осенью прислал в Любим телеграмму участковый врач, сообщая, что в тяжелом состоянии после травмы находится юноша. Срочно нужен хирург. Незамедлительно выехали в Ермаково, приехали в сумер¬ки, у больного в результате травмы полости живота, перитонит. Молодой парень умирал. Промедление времени смерти подобно, а больного надо доставить в райбольницу. Ночь. Ухабы и непролазная грязь. Машина с больным забуксовала. К счастью, подцепили шоферы, которые возили зерно. Анна Васильевна шла на риск, когда спасала жизнь Юре. «В такие минуты все личное отступает, сосредоточиваешься только на тяжелоболь¬ных». Юра остался жив. Таких примеров сотни...
Мать двоих детей, Анна Васильевна жила заботами о здоровье людей, жила в маленькой неблагоустроенной квартирке. Жизнь у нее была не такая, как у всех, не было личного времени. Дежурному врачу она всегда сообщала место своего пребывания на случай, если привезут тяжелобольного. Ее срочно вызывали в больницу и в будни, и в вы¬ходные, днем и ночью, из-за праздничного стола и из бани, из леса и из кинотеатра. Бывало, в выходной друзья разбредутся по лесу в поисках грибов, а Анна Васильевна держится близ того места, куда могут за ней прислать машину. В районе ее ценили и уважали. По словам любимцев, людям уверенней работается и живется, когда на страже их здоровья стоят такие врачи, как Анна Васильевна Татаринова.
Сама Анна Васильевна с чувством сердечной признательности вспоминает врачей Любимской больницы, с которыми посчастливилось работать. Соколянских Веру Иванов¬ну и Анатолия Васильевича, Успенскую Галину Александровну, Людмилу Ивановну Карелкину, Александру Павловну Мизерову, Надежду Михайловну Смирнову, Михаила Сергеевича Сковородкина, а также замечательных медсестер. Это были отличные специа¬листы, люди высокой культуры труда.
Когда пришло время переезда в Ярославль, коллектив больницы подарил Анне Васи¬льевне красиво оформленный альбом, на первой странице которого написано: «Дорогая Анна Васильевна, коллектив работников больницы и района очень сожалеет о Вашем отъезде. Мы никогда не забудем Вас как прекрасного организатора здравоохранения, та¬лантливого врача и чуткого, отзывчивого человека. Нет такого человека в районе, которому бы Вы не оказали своевременной помощи. Сколько благодарности приносили и приносят Вам люди, лечившиеся у Вас, и их родственники. Нам не забыть тех бессонных ночей, которые Вы провели с больными. Любовь к людям, чуткость, внимательность во¬спитывали Вы во всем коллективе. Не всем иногда нравилась Ваша требовательность, настойчивость, но сегодня, в день разлуки мы говорим Вам большое спасибо. Вы никогда не мирились с недостатками, не считались с личностями, были требовательны и принци¬пиальны. Ваш труд, любовь к больным, человеку будут служить нам примером».
В Ярославле Анна Васильевна работала главным врачом санчасти шинного завода. На Доске почета была ее фотография. Ей уже немало лет, она бабушка троих внучат, но такие люди не стареют душой. Лицо у нее благородное, красивое, доброе, волевое. Она и сейчас на своем посту, живет заботами о состоянии здравоохранения в области, работает врачом в облздравотделе. Ее мечта, чтобы шли в медицину люди по призванию, чтобы каждый врач оправдывал высокое назначение. Она помнит родной Ленинград, не может без слез вспоминать дни блокады.
Думая об Анне Васильевне, невольно возвращаешься мыслями к героической судьбе Ленинграда, к его защитникам. К таким людям, как она, били обращены слова поэта:
Ленинградцы - дети мои!
Ленинградцы - гордость моя!
Г.Титова. 2 февраля 1984 г.
Иван Титов –
участник парада Победы
Об Иване Александровиче Титове
И.А. Титов, пожалуй, единственный в районе ветеран войны, овладевший воинской специальностью собаковода. И что интересно, до службы в армии он к этим животным никакого отношения не имел. В Анкудинке Титовы даже дворовой Жучки не держали. Однако, когда в сентябре 1941 года Ивана Александровича призвали в армию, то сразу определили на службу в Московскую школу служебного собаководства. Почему так получилось? Наверное, случай сыграл тут свою роль. Тем не менее, служба у него, как говорится, пошла. Быстро привык к четвероногим друзьям. Дослужился до звания сержанта, стал командиром отделения. Стал выполнять боевые задания, важнейшими из которых считал спасение раненных на поле боя солдат. Как их спасали?
Бывшим фронтовикам известна песенка про "медсестру дорогую Анюту", которая под вражеским огнем перевязывала бойцов, на своих хрупких плечах транспортировала с поля боя. Таких сестер было много, но немало было и солдат-санитаров, вывозивших бойцов на собачьих упряжках. "В каждой упряжке - по четыре собаки, - вспоминает Иван Александрович, - причем для этого дела годились и простые дворняги. Зимой они по снегу тащили волокушу, а летом – специальную тележку на колесах. Многих раненых вывезли с поля боя И.А. Титов и солдаты его отделения, особенно много в зиму сорок второго года, под Ржевом, где, как известно, шли самые сильные сражения. И сами они под бомбежками, под артобстрелами бывали, сами гибли от вражеских пуль и осколков.
Учил Иван Александрович своих собак и с танками бороться. Тут уж дрессировка была посложней. Нужно было приучить собак к реакции на шум танковых моторов, выработать у них такой рефлекс: мотор гудит - беги и прячься под днище танка. Собака и бежит, а по бокам у нее подвешен толовый заряд в четыре килограмма весом. А на спине - взрыватель. Пробежится с таким "подарком" собака - глядишь, и нет танка. Вместе с "тигром" или "пантерой", конечно, гибнет и друг человека, но что тут поделаешь. Не хватало пушек, пулеметов, автоматов. Не хватало средств связи – раций, телефонных аппаратов, кабеля. Вместо раций на войне для связи между частями тоже применялись собаки. Это была их третья основная военная специальность. Правда, замечает Иван Александрович, не очень надежными были эти связисты: на расстояние более полутора километров четвероногие не бегали. Если, к примеру, необходимо было организовать связь штаба полка с ротой, требовался промежуточный солдатский пост. Функцию связных собаки выполняли недолго. К концу войны наша промышленность уже обеспечила все воинские подразделения рациями и телефонными аппаратами.
Побывал И.А. Титов и на Северном фронте. Его боевой путь отмечен медалями "За боевые заслуги" и "За оборону Советского Заполярья". А войну закончил он на Рижском взморье. Однако, демобилизовался не сразу, еще почти год после Победы служил в армии.
Надо сказать, что супруга Ивана Александровича - Прасковья Васильевна (а она лучше мужа помнит его боевой путь) самой светлой страницей его жизни считает парад Победы, в котором Иван Александрович принимал участие со своими питомцами. Не будучи свидетельницей данного торжества, она, тем не менее, знает, как Иван Александрович шел по Красной площади, ведя собаку на коротком поводке, помнит, у какой ноги шла его собака. Сам Иван Александрович о многих деталях этого события уже позабыл.
Демобилизовался он в декабре 1946 года. Приехал домой, а родной деревеньки Анкудинки уже нет. Родители еще раньше умерли. Остановился в Любиме у сестры Зинаиды. Мирной специальности никакой. Устроился работать на строящуюся ГЭС, костыли в ряжи вколачивать. Начальник стройки Лавр Евдокимович Шингарев заметил влечение парня к кузнечному делу и дал ему путевку в жизнь, в профессию. Работал Иван Александрович сначала в МТС, потом в РТС, потом в СХТ, по существу, в одной и той же организации, но под разными названиями. И проработал 24 года. В 1972 году ушел на пенсию. Ноги сдавать стали. Потому как для кузнеца важней всего не крепкие руки, как думают некоторые, а ноги. Вся сила у него в ногах. В этом он убедился уже на пенсии, поработав немного на сырзаводе. Убедился еще раз минувшей осенью, когда ноги, кажется, окончательно перестали ему служить. Инвалид Титов считает, что жизнь прожита правильно. Никогда в жизни он не претендовал, как фронтовик и участник исторического парада Победы, на исключительное положение в обществе. Пятьдесят лет он живет без всяких удобств, в той же комнатушке, которую отвел ему полвека назад родной горсовет. Когда боли в ногах ослабевают, смотрит телевизор. Особенно интересуют его перемены на селе. И глядя на то, как ловко, по-новому хозяйствует на земле "архангельский мужик" Сивков, представляет иногда и себя на месте его в родной Анкудинке. Но - увы. Возрождать страну уже придется молодым. Поколение Титова делало для этого все, что могло. А если что делало не так, то в этом, еще раз повторяю, не его вина. Главное - оно спасло страну от гибели, отстояло ее в трудах и боя.
Н. Петров. 1990 год.
Ветеран
Об Алексее Петровиче Тренине
За спиной Алексея Петровича Тренина долгая трудовая жизнь. Множество событий, - малых и больших, - прошло через нее. Каждое оставило какой-то след в душе и в памяти ветерана. Какое из них самое-самое?.. Война! Великая Отечественная, непосредственным участником которой он был.
Она ворвалась в жизнь советских людей, каждого человека, коверкая судьбы, разрушая города и села, разрушая мечты о счастливом будущем.
1941 год. Мальчишки рвались на фронт. И Алексей Тренин тоже рвался туда, где бились насмерть его старшие товарищи. Но в военкомате ему ответили: "Молод еще. Подрасти, парень. Успеешь, навоюешься".
"Хорошо им говорить "успеешь". А если нет, если без него войну кончат, разобьют фашистов". Тогда, в начале войны, так думал каждый подросток. Им казалось, что Красная Армия расправится с врагом и они не успеют совершить свой подвиг.
А война затягивалась. Враг наступал. Алексей ждал. Ждал и работал в колхозе "Новая жизнь". "Все для фронта! Все для победы!" - основной лозунг тружеников в те годы.
Уже отбросили немцев от Москвы, уже отгремела Сталинградская битва. Алексей ждал. Только в январе сорок третьего пришла из военкомата долгожданная повестка. Было ему тогда без двух месяцев восемнадцать лет.
Калининская область. Отсюда начал свой боевой путь механик-водитель СУ-76 Алексей Тренин. Отдельный полк самоходных установок с боями прошел Литву, Латвию, Эстонию, Белоруссию. Здесь, в Белорусских лесах, получил танкист свою первую военную награду - медаль "За боевые заслуги".
И снова бои. Теперь уже в Польше. Ранение, контузия, полевой госпиталь. После выздоровления опять в свою часть. Битва за освобождение Варшавы. Огнем и гусеницами подавляя огневые точки противника, отдельный полк СУ-76 немало сделал для освобождения польской столицы и всей страны. За эти бои старшина Тренин был удостоен ордена Красной Звезды и медали "За освобождение Варшавы".
Чем дальше на запад, тем упорнее сопротивлялись гитлеровцы. Еще немало дней и ночей прошло почти в непрерывных боях, немало сил, пота и крови отдали наши солдаты, прежде чем перед их взорами предстал огрызающийся Берлин.
Алексей Петрович Тренин - участник штурма рейхстага. Его самоходка, поддерживая атакующих, била прямой наводкой по этажам огромного здания. И на его глазах взвилось над исковерканным куполом Красное знамя. Знамя Победы.
В поверженной столице третьего рейха прикололи к гимнастерке бывалого солдата, старшины Тренина еще две награды - медаль "За взятие Берлина" и орден Славы третьей степени. Было тогда ему двадцать лет и два месяца.
Четыре года минуло со дня победного салюта, прежде чем смог Алексей Петрович покинуть Берлин, снять солдатскую форму, заняться мирным трудом. Без малого два десятилетия работал он электромехаником в леспромхозе. Затем дизелистом на электростанции. Последние тринадцать лет - старший слесарь Любимской механизированной пекарни.
Где бы ни работал ветеран, к делу относится всегда добросовестно. Недаром рядом с боевыми наградами на его выходном костюме сверкают награды, полученные в годы мирного труда.
И. Карманов. 1984г.
В 1945 тушила пожары
О Валентине Васильевне Аваян (Шиловой)
РАБОТА В ПОЖАРНОЙ ЧАСТИ, В ОБЩЕМ-ТО, МУЖСКОЕ ДЕЛО. И тем удивительней тот факт, что у нас в маленьком Любиме в годы войны несла вахту и тушила пожары наравне с мужчинами невысокая быстрая девушка по имени Валя.
Валентина Шилова (сейчас Аваян) родилась в деревне Пигалево Пигалевского сельсовета и с пожаром встретилась вплотную, когда ей было десять лет. В 30-х годах прошлого века сгорела вся деревня. Дело было осенью, колхозники уже успели со-брать урожай. Сгорели не только дома, но и завозня с зерном. Что было причиной, девочка, конечно, не могла знать. Поговаривали, что это дело рук бандитов, которых в те годы много скрывалось в окрестных лесах. А Шиловы только успели пост¬роить новый дом, не достроили даже; пришлось всей семьей перебраться в Павловку. Так Валя свои четыре класса обра¬зования получила в двух шко¬лах: два - в Каргановской, два - в Обнорской.
Отец, Василий Иванович Шилов, погиб на войне, а мать с детьми перебралась в Любим на квартиру. Когда мать рабо¬тала дояркой в колхозе. Вален¬тина с девяти лет начала ей помогать. А потом наравне со взрослыми жала, возила сено на лошадях, с граблями шла ворошить его за несколько километров пешком. Довелось ей поработать и в Павловском лесничестве. Выращивали в парниках елочки. Впрочем, всего не перечислить.
Приехав в Любим Валентина Васильевна устроилась в пожарную часть. Сначала она помогала повари¬хе. В войну при пожарной части действовала столовая. Часть находилась на военном положении, несла кругло¬суточную вахту, а боец Шилова ходила получать хлеб по карточке на свою организацию. После Победы столовая закрылась, Валя начала дежурить на вышке и наравне с мужчинами выезжать на тушение пожаров. Тогда ведь не было ни телефона «01», ни пожарных машин. Бойцы-пожарные, стоя на вышке, внимательно осматривали ок¬рестности. Чтобы дозорные не замерзали, им выдавали большие тулупы. Завидев что-либо подозрительное, сообщали дежурному караулу, кото¬рый мчался на лошадях, уложив в телеги механические помпы и бочки с водой. Валентина работала на гидро¬пульте. Было такое приспособление, при помощи которого вода пилась из шланга на огонь, только направляй и стреляй, как из пушки. Так Валентина проработала до 31 декабря 1945 года. Братья трудились в Местопе (сейчас Лесхоз). Старший - трелевочником, средний - чокеровщиком, а самый младший дороги торил на тракторе - все время в лесу. Скитание по квартирам в Любиме в конце концов на-доело, и семья переехала обратно в Пигалево, купив там дом. Два года прожили в Пигалеве, занимаясь кре¬
стьянским трудом, работая на лесозаготовках, а потом все-таки решили купить в Любиме квартиру, что и сделали.
Валентина Шилова устроилась на работу в Заготзерно, От этой органи¬зации ее также направили на лесоза¬готовки. Шел 1948 год. «Мы пилили двуручной пилой, корили и вырабаты¬вали за день по две нормы, - расска¬зывает она мне, вспоминая моло¬дость. - Может поэтому и живу долго, что все время на тяжелой работе».
А потом судьба забросила Валю в Азербайджан в Аляты. Там жил дво¬юродный брат, там она вышла замуж за армянина и сменила фамилию Ши¬лова на Аваян. Тридцать два года от¬работала Валентина Васильевна на секретной базе, в третьей путевой части. В отпуск спешила к матери в Любим. а когда мать почти ослепла, забрала ее к себе в Аляты, там и похоронила. В 1968 году без вести пропал муж. Он поехал в Армению через территорию, где происходили столкновения азербайджанцев и армян. До места не доехал, и по сей день она не знает, жив ли ее муж. Трижды писали в передачу «Жди меня», в Армянское посольство, но ответов ниоткуда пока не получили.
Русских азербайджанцы не трогали, но начались перебои с пенсией. А без денег как жить? Перестали ходить автобусы из пригорода до Баку. Вереница беженцев потянулась по горам из Азербайджана в Россию. У Валентины. Васильевны на видном месте висела сумочка с паспортом и кое-какими пожитками. И когда в июне 1993 года она увидела рейсовый автобус, прибывший из Баку, схватила сумку и отправилась на этом автобусе. Квартира, пожитки - все осталось в теплом, солнечном Азербайджане. Добиралась до Любима с 19 июня по 6 июля. Многие документы просто забыла с собой взять. Но на родине помогли, и сейчас она получает пенсию, живет с дочкой в маленькой квартирке на Октябрьской улице и благодарит Бога, что остаток дней будет доживать на Родине. В феврале ей исполнилось восемьдесят лет.
Главное управление МЧС России по Ярославской области собирает материалы для издания книга «История пожарной охраны Ярославской области», куда войдет и рассказ о Валентине Васильевне Шиловой - Аваян.